Чтение 121–й страницы книги ~Андерграунд, или Герой нашего времени~

И вновь Алексей Ловянников зримо набрасывал картинку: как, будучи с
деньгами, Я в одночасье стану схож с этими убогими, суетными общажника-
ми. Как куплю жилье с пахучими кв метрами. Как приважу к себе и к этому
скромному жилью приходящую женщину (не решаясь жениться, осторожный). И
как оченьРочень скоро (вот универсальнаЯ метка!) куплю себе в угол хоро-
ший телевизор и тут же навсегда, навеки одурманюсь отравой политических

ГДЕЖЗИЙКЛМНОПРСТУФХЦњШЩЪЫЬЭЮяабвгде
жз‚їклмноп€‰Љ‹ЊЌЋЏ"''""•--АБВГДЕЖЗИ Й
КЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮяабвгдежзийклм н
опрстфэяяяхцчшщъыьэюяновостей. Т...В вашем возрасте об-
рести политизированное мышление С это погибель. Это рак души. Зачем вам,
Петрович?! ВзглянитеРка попристальней да построже на своих сверстников!У
С и Ловянников наброском предлагал еще один легкий в слове рисунок: ста-
рика со старухой, уставившихсЯ в экран, присосавшихсЯ к телеящику нас-
только, что у них нет и уже не найдетсЯ часа вставить себе приличные зу-
бы.

С ... И это жизнь? Это личность? Это ли не деградация?.. А ведь сей-
час вы, Петрович, С герой времени. Да, да, не морщьтесь, герой времени.
(ВремЯ слегка ушло, но что из того? С вы его герой!) Вы литератор, пусть
даже теперь не пишете! Ваша папка с повестями еще под мышкой. Белые те-
семочки все еще развевает арбатский ветерок...

Ловянников поднял чашечку с кофе (с каплей добавленного там коньяку):

С ... Крепкие руки. ЯснаЯ голова. И вас все еще любят, Я заметил,
женщины! Выбранная, своЯ жизнь С чего же еще? С Он умел подхвалить. (Не
перебираЯ в восторге и ровным голосом.) С Могу себе представить, сколько
занудных мужиков в вашем возрасте вам, Петрович, завидует...

Его рука с чашечкой кофе взлетела еще выше:

С За вас, Петрович, вы С само Время. И не нужны вам, поверьте, ни
деньги, ни белые машины!

КрасиваЯ женщина вскрикнула от удовольствиЯ и тоже С чашечку с кофе
кверху! Я подлил себе чаю. ВозбудившийсЯ от речи хозяина Марс рванулсЯ в
мою сторону со своей давней собачьей любовью, лапы мне на плечи и лизнул
до гланд.

Особенно кисти рук будут крепки, если ты двадцать с лишним лет печа-
тал на машинке, еще и переносил, перевозил ее в поисках теплого жилого
угла тудаРсюда по всему городу (по всей непредсказуемой спальной Моск-
ве). Двадцать лет не менялсЯ поисковый образ жизни, а вот машинки нетР-
нет и менялись. Помню ТУндервудУ, весь из металла. Я носил его в большом
рюкзаке, предварительно свинтив могучие квадратные ножки, чтобы при бод-
ром шаге они не продавили спину. Раз в метро Я дал рюкзак (с ТУндервудо-
мУ 1904 года) подержать на миг приятелю, он тут же в тесноте метровагона
его уронил; по счастью, никому не на ногу. Приятель смутился, засовес-
тился. А Я поднял ТУндервудУ и носил его еще десять лет. Я мог бы напи-
сать благодарственный рассказец, Как литература сделала менЯ сильным и
здоровым. И Я мог бы вспомнить добрым словом ее (машинку из металла) в
тот день, когда менЯ связали.

Если уточнять С середина дня, то есть общажники на работе, дети в
школе, в коридорах тишь. В дверь позвонили, Я и открыл, не спросив кто,
С обычный день, будни, почему Я должен спрашивать?.. Они ворвались,
скрутили мне руки за спиной и кляп в рот (мое же полотенце). Их трое.
Один покосилсЯ на большую морду Марса на стене: не зарычит ли? Затолкав
менЯ в ванную, заперли снаружи на декоративную задвижку. Переговарива-
лись довольно громко: ТНачинайУ. С ТВремени мноРооРого!У С ТГляньРка:
вот и книги!..У С Еще не придЯ в себя, Я помалу высвобождался. Связанно-
му человеку первое и самое трудное С освободитьсЯ от ступора, а освобо-
дитьсЯ от пут получаетсЯ уже само собой, если кисти сильны. Я терсЯ за-
пястьями, крутил так и этак внатяг, и как только пальцы сплетались, на-
туживал их. Усилие за усилием, и вот в пальцы запал кончик веревки. Ми-
нута... и Я уже сидел в некотором раздумье, водЯ освободившимисЯ руками
по краю ловянниковской стиральной машины, что в углу. Пальцы слегка оне-
мели.

Раздумье было вот о чем: Я ведь не сторож квартиры в прямом смысле. Я
лишь более или менее регулярно сюда заглядываю, с тем чтобы оставленное
на менЯ жилье не соблазнило никого забратьсЯ за поживой ни через дверь,
ни в окно (мальчишки). Если же нагрянули профессионалы, Я никому ничего
не должен. Ловянников и сам столь деликатную разницу отлично понимает
(это понимают все хозяева). Свяжут С сиди спокойно. Не пыли. Таковы пра-
вила. Все их знают. МенЯ же задела сама небрежность поведения, свинство
пришельцев: их варяжское (ворюжское) желание все перевернуть, искать,
разбросать, безнаказанно насвинячить и уйти. (После чего мне наново при-
бирать, чтобы жить здесь дальше.) Не мог же Я знать, что они пришли все-
го лишь порытьсЯ в книгах. Минуты двеРтри Я раздумывал. Оружие подобра-
лось легко: маленький табурет длЯ сидениЯ в ванне. А задвижка хиленькаЯ
(Я знал) С ударом плеча дверь откроетсЯ сразу.

Я помнил про инициативу. На порыве, взметнув маленький табурет, вбе-
жал в комнату и замахнулся, как бомбой. ЗамахнулсЯ на первого С на бли-
жайшего из них, читавшего книгу (так мне показалось). Зычно крича: ТУби-
райтесь воРоон! воРон!..У С Я целил сиденьем ему в голову (плашмя, без
крови). Но не ударил. (Угроза страшнее, чем ее выполнение.)

Его повернувшеесЯ ко мне, удлиненное испугом лицо выразило сильное
удивление. Он поднял обе руки, как бы сдаваясь. Книга осталась на коле-
нях. ТТихо. Тихо. Мы уходим. Ты прав, С сказал он. И повторил с неким
усиленным значением: С ты прав...У С после чего один за одним, гуськом,
все трое убрались. Победа далась легко. (Двое других тоже держали в ру-
ках книги. И тоже казались сильно удивлены: хам ворвалсЯ в библиотеку.)
Ушли без шума.

Они спускались не лифтом, а лестницей (незаметнее), один, оглянув-
шись, ворчнул: ТВот тебе и банкир!..У Я стоял на лестничной клетке (все
еще с табуретом в руке), а они уже сбег бли вниз по гулким ступенькам:
там, на ступеньках, бухали теперь их ноги, бухала всЯ их досада. Вскрик
в общаге, если он одноразовый, ничего не значит. Даже старухи не выполз-
ли в коридор полюбопытствовать. Я вернулся. Так, одним из первых, Я уз-
нал, что Ловянников работает в банке. Валюту, что ли, искали? (В кни-
гах?..) Нападавшие успели протрясти и просмотреть лишь две полки его
скукотных бухгалтерских томиков. Марс со стены мне подмигнул.

Я подумал: в следующий раз кликну Акулова. Но он менЯ не понял С Аку-
лов не хотел менЯ понимать (когда Я этим же вечером рассказал про напа-
дение).

С Банкиру надо С пусть сам выкручивается.

С Это мне надо.

Акулов только пожал плечами и повторил, различаЯ нас интонацией: при
случае он мне поможет, прибежит, но этот Ловянников пусть сам озаботит-
ся, сам сообщает в милицию. А если что не так, пусть богатенькие бросают
тебе и мне свои мятые рублики...

12

Но и Ловянников, вернувшись, выразил свое отношение
схожими словами: мол, стоило ли рисковать, Петрович, С
эти трое ушли бы сами!..

А когда Я сказал, что дело не только в учиненном в квартире беспоряд-
ке, что Я в ванной не душ принимал, а сидел запертый и униженный, и что
эти, мол, трое скрутили мне руки, Ловянников тотчас припомнил тот наш
разговор о поколениях и не стал возражать С лишь интеллигентно, тонко
улыбнулся:

С Ах да! Вы же литератор.

Он всеРтаки немного лукавил, когда, улыбаясь, уверял меня, что такова
жизнь С мол, воры и есть воры, были и будут, его этим не задеть. (Улыба-
ющийсЯ и умный.) Вскоре же Ловянников опять уезжал и, оставляЯ на менЯ
квартиру, пригласил к себе С чай перед отъездом. (Отчасти легкаЯ беседа.
Отчасти инструктаж. Как всегда.) Но на этот раз Ловянников выложил глав-
ное: квартиру, которую Я не раз сторожил (и в которой мы с ним так при-
вычно сидим, пьем чай), у него хотят отнять.

С Кто? С Я удивился.

Ловянников не знал кто. КтоРто, живущий здесь же, рядом, настойчиво
выживал Ловянникова из квартиры, сам оставаясь в тени. Ловянников уже
дал ему прозвище С Серый , потому что тот притаился, невиден, хищник в
зарослях.