Чтение 121–й страницы книги ~Педагогическая поэма~

колониста, - видишь, значок? А тебя еще нельзя под арест. Тебе скажи: под
арест, а ты скажешь: "За что? Я не виноват".

- А если и на самом деле не виноват?

- Вот видишь, ты этого дела не понимаешь. Ты думаешь: я не виноват, так
это такое важное дело. А когда будешь колонистом, тогда другое будешь
понимать... как бы это сказать?.. Значит, важное дело - дисциплина, а
виноват ты или, там, не виноват - это по-настоящему не такое важное дело.
Правда ж, Антон Семенович?

Я кивнул Федоренко. Брегель рассматривала нас, как уродцев в банке, и
ее щеки начинали принимать бульдожьи формы. Я поспешил отвлечь ее внимание
от неприятных вещей:

- А это что за компания? Кто же это?

- А этот тот пацан... - говорит Федоренко. - Боевой такой. Говорят,
побили его крепко.

- Верно, это отряд Зайченко, - узнаю и я.

- Кто его побил? - спрашивает Брегель.

- Избили ночью... здешние, конечно.

- За что? Почему вы не сообщили? Давно?

- Варвара Викторовна, - сказал я сурово, - здесь, в Куряже, на
протяжении ряда лет издевались над ребятами. Поскольку это мало вас
интересовало, я имел основания думать, что и этот случай недостоин вашего
внимания... тем более что я заинтересовался им лично.

Брегель мою суровую речь поняла как приглашение уезжать: Она сказала
сухо:

- До свидания.

И направилась к машине, из которой уже выглядывала голова товарища Зои.

Я вздохнул свободно. Я пошел навстречу восемнадцатому отряду Вани
Зайченко.

Ваня вел отряд торжественно. Мы восемнадцатый отряд нарочно составили
из одних куряжан; это придавало отряду и Ваньке блеск особого значения.
Ванька это понял. Федоренко громко расхохотался:

- Ах ты, шкеты такие!..

Восемнадцатый отряд приближался к нам, щеголяя военной выправкой.
Двадцать пацанов шли по четыре в ряд, держали ногу и даже руками
размахивали по-военному. Когда это Зайченко успел добиться такой
милитаризации? Я решил поддержать военный дух восемнадцатого отряда и
приложил руку к козырьку фуражки:

- Здравствуйте, товарищи!

Но восемнадцатый отряд не был готов к такому маневру. Ребята загалдели
как попало, и Ванька обиженно махнул рукой:

- Вот еще... граки!

Федоренко в восторге хлопнул себя по коленам:

- Смотри ты, уже научился!

Чтобы как-нибудь разрешить положение, я сказал:

- Вольно, восемнадцатый отряд! Расскажите, как купались...

Петр Маликов улыбнулся светло:

- Купались? Хорошо купались. Правда ж, Тимка?

Одарюк отвернулся и сказал кому-то в плечо, сдержанно:

- С мылом...

Зайченко с гордостью посмотрел на меня:

- Теперь каждый день с мылом будем. У нас завхоз Одарюк, видите?

Он показал на коричневую коробку в руках Одарюка.

- Два куска сегодня мыла вымазали: аж два куска! Ну, так это для
первого дня только. А потом меньше. А вот у нас какой вопрос, понимаете...
Конечно, мы не пищим... Правда ж, мы не пищим? - обратился он к своим.

- Ах ты, чертовы пацаны! - восхитился Федоренко.

- Не пищим! Нет, мы не пищим! - крикнули пацаны.

Ваня несколько раз обернулся во все стороны:

- А только вопрос такой, понимаете?

- Хорошо. Я понимаю: вы не пищите, а только задаете вопрос.

Ваня вытянул губы и напружинил глаза:

- Вот-вот. Задаем вопрос: в других отрядах есть старые горьковцы, хоть
три, хоть пять. Так же? А у нас нету. Нету, и все!

Когда Ваня произносил слово "нету", он повышал голос до писка и делал
восхитительное движение вытянутым пальцем от правого уха в сторону.

Вдруг Ваня звонко засмеялся:

- Одеял нету! Нету, и все! И тюфяков. Ни одного! Нету!

Ваня еще веселее захохотал, засмеялись и члены восемнадцатого отряда.

Я написал командиру восемнадцатого записку к Алешке Волкову: немедленно
выдать шесть одеял и шесть матрацев.

По дороге к речке началось большое движение. Отряды колонистов заходили
по ней, как на маневрах.

За конюшней, среди зарослей бурьяна, расположились четыре парикмахера,
привезенные из города еще утром. Куряжская корка по частям отваливалась с
организмов куряжан, подтверждаемая мою постоянную точку зрения: куряжане
оказались обыкновенными мальчиками, оживленными, говорливыми и вообще
"радостным народом".

Я видел, с каким искренним восторгом осматривают хлопцы свой новый
костюм, с каким неожиданным кокетством расправляют складки рубах, вертят в
руках тюбетейки. Остроумный Алешка Волков , разобравшись в бесконечной
ярмарке всяких вещей, расставленных вокруг собора, прежде все-
го вытащил на поверхность единственное наше трюмо, и его в первую очередь
приладили два пацана на возвышении. И возле трюмо сразу образовалась толпа
желающих увидеть свое отражение в мире и полюбоваться им. Среди куряжан
нашлось очень много красивых ребят, да и остальные должны были похорошеть
в самом непродолжительном времени, ибо красота есть функция труда и
питания.

У девочек было особенно радостно. Горьковские девчата привезли для
куряжских девчат специально для них сшитые роскошные наряды: синяя
сатиновая юбочка, заложенная в крупную складку, хорошей ткани белая
блузка, голубые носки и так называемые балетки. Кудлатый разрешил
девичьим отрядам затащить в спальню швейные машины, и там началась
обыкновенная женская вакханалия: перешивка, примерка, прилаживание.
Куряжскую прачечную на сегодняшний день мы отдали в полное распоряжение
девчат. Я встретил Переца и сказал ему строго:

- Переоденься в спецовку и нагрей девчатам котел в прачечной. Только,
пожайлуста, без волынки: одна нога здесь, другая там.

Перец вытянул ко мне поцарапанное свое лицо, ткнул себя в грудь и
спросил:

- Это... чтобы я нагрел девчатам воды?

- Да.

Перец выпятил живот, надул щеки и заорал на весь монастырь, козыряя
рукой, как обыкновенно козыряют военные:

- Есть нагреть воды!

Вышло это у него достаточно нескладно, но энергично. Но после такого
парада Перец вдруг загрустил:

- Так... А где ж я возьму спецовку? Наш девятый отряд еще не получил...

Я сказал Перецу:

- Детка! Может быть, нужно взять тебя за ручку и повести переодеть? И
кроме того, скажи, сколько еще времени ты будешь здесь болтать языком?

Окружающие нас ребята захохотали. Перец завертел башкой и закричал уже
без всякой парадности:

- Сделаю!.. Сделаю, будьте покойны!

И убежал.

Лапоть снова трубил совет командиров, на этот раз на паперти собора,
где уже устраивал свою спальню отряд Гуда.

Стоя на паперти, Лапоть сказал:

- Командиры, усаживаться не будем, на минутку только. Пожайлуста,
сегодня же растолкуйте пацанам, как нужно носы вытирать. Что это такое,
ходят по всему двору, "сякаются". Потом другое: насчет уборной скажите, -
говорил же Жорка на собрании. И дальше: Алешка ведь поставил сорные ящики,
а бросают куда попало.

- Да ты не спеши, раньше вон всякую гадость прибрать нужно, какие там
ящики! - улыбнулся Ветковский.

- Брось, Костя! То прибрать, а то порядок... А еще путешественник! Да
не забудьте, чтобы все знали наше правило, а то потом скажут: "Не знали!
Откуда мы знали?.."

- Какое правило?

- Наше правило насчет плевать... Повторите хором...

Лапоть задирижировал рукой, и смеющиеся командиры устроили хоровую
декламацию:

- "Раз плюнешь - три дня моешь".

Ротозеи-пацаны из куряжан, внимавшие совету командиров со священным
трепетом новоиспеченных масонов, ойкнули и прикрыли рты ладонями. Лапоть
распутил совет, а пацаны понесли новый лозунг по временным отрядным
логовам. Донесли его и до Халабуды, который неожиданно для меня вылез из
коровника, в соломе, в пыли, в каких-то кормовых налетах, и забасил:

- Чертовы бабы, бросили меня, теперь пешком на станцию. Да. Раз плюнешь
- три раза моешь! Здорово!.. Витька, пожалей старика, ты здесь лошадиный
хозяин, запряги какую клячонку, отвези на станцию.

Витька оглянулся на маститого Антона Братченко, а Антон тоже мог
похвастаться басом:

- Какую там клячонку! Запряги Молодца в кабриолет, отвези старика, он
сегодня сам Зорьку вычистил. Давайте вас теперь вычистим.

Ко мне подошел взволнованный Таранец в повязке дежурного:

- Там... агрономы какие-то живут... Отказались очистить спальни и
говорят: никаких нам не нужно отрядов.

- У них, кажется, чисто?

- Был сейчас у них. Осмотрел кровати и так... барахло на вешалке. Вшей