read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



отклонял официальные приглашения, предпочитая им свободное, с глазу на
глаз, общение с госпожой сенаторшей.
Ждать? Ждать где-нибудь - ну, хотя бы в курительной, - покуда он уйдет,
а потом пойти к Герде, объясниться с ней, заставить ее говорить? Но Герду
говорить не заставишь, с ней не объяснишься. Да и о чем? Брак их основан
на взаимном понимании, взаимном уважении и доверии. Не стоит делать себя
смешным еще и в ее глазах. Разыгрывать ревнивца - значит подтверждать
правоту сплетников, усиливать скандал, предавать его гласности...
Испытывал ли он ревность? К кому? Из-за чего? Ах, да ни в какой степени!
Ревность - сильное чувство, оно толкает человека на действия, пусть
неправильные, сумасбродные, но захватывающие его целиком, раскрепощающие
его душу. А он? Он испытывает только страх, мучительный страх вконец
затравленного человека.
Сенатор Будденброк проходит в гардеробную, чтобы смочить лоб
одеколоном, и опять спускается вниз, полный решимости во что бы то ни
стало нарушить тишину в большой гостиной. Но стоило ему взяться за черную
с позолотой ручку белой двери, как разражалась бурная музыка. Он
поворачивался, уходил, спускался по черной лестнице в нижний этаж, шел в
сад через прихожую и каменные сени, возвращался, поглаживал медведя,
поднявшегося на задние лапы, останавливался на нижней площадке, возле
аквариума с золотыми рыбками, нигде не находил покоя, прислушивался,
подстерегал, подавленный стыдом и горем, гонимый страхом - равно перед
тайным и перед открытым скандалом...
Однажды, в такой вот час, когда сенатор, стоя на галерее, смотрел вниз,
в пролет лестницы, маленький Иоганн вышел из своей комнаты и по ступенькам
"балкона" спустился в коридор, направляясь в комнату к Иде Юнгман. Он шел,
постукивая по стене учебником, и уже совсем было собрался, опустив глаза и
тихонько поздоровавшись, проскользнуть мимо отца, но тот остановил его.
- Что поделываешь, Ганно?
- Готовлю уроки, папа. Я к Иде, хочу чтобы она мне помогла...
- Ну, как сегодня было в школе? Что вам задано?
Ганно проглотил слюну и, не поднимая ресниц, быстро, явно стараясь
говорить четко, уверенно и вразумительно, отвечал:
- Нам задано, во-первых, из Непота (*74), потом переписать набело
накладную, правило из французской грамматики, реки Северной Америки,
выправить сочинение...
Он замолчал, огорчившись, что не сказал "и" перед "выправить сочинение"
и не понизил к концу фразы голос, - ведь больше ему назвать было нечего, и
весь ответ звучал как-то отрывочно и неопределенно.
- Вот и все, - добавил он, стараясь закруглить предложение, но так и не
поднимая глаз.
Впрочем, отец, кажется, ничего не заметил. Он рассеянно держал в своих
руках свободную руку Ганно и, явно не расслышав его ответа, бессознательно
ощупывал нежные суставы детской кисти. И вдруг Ганно услышал то, что не
стояло ни в какой связи с их разговором, - услышал тихий, срывающийся от
страха, почти заклинающий голос, никогда не слышанный им, и все же голос
отца:
- А лейтенант уже два часа у мамы, Ганно...
И что же? При звуке этого голоса Ганно поднял золотисто-карие глаза и
посмотрел открытым, ясным, любящим взглядом, как никогда не смотрел раньше
на отца, на это лицо с покрасневшими веками под светлыми бровями и
бледными, немного одутловатыми щеками, которые как-то безжизненно
прочерчивались узкими, вытянутыми в струнку усами. Бог весть, много ли он
понял. Одно только можно сказать с уверенностью - и оба они это
почувствовали: в секунду, когда взоры их встретились, между ними исчезла
всякая отчужденность, холодность, всякая неловкость и взаимное
непонимание, - настолько, что Томас Будденброк твердо знал теперь: не
только в данное мгновенье, но и всегда, когда речь будет идти не о
бодрости, деловитости, а о страхе и боли, он может твердо полагаться на
любовь и преданность сына.
Однако сенатор постарался этого не заметить, все сделал, чтобы пройти
мимо такого открытия. В ту пору он строже, чем когда-либо, следил за
практической подготовкой Ганно к будущей деятельной жизни, проверял его
способности, требовал от него решительных изъявлений любви к будущему
призванию и приходил в ярость при малейшем признаке сопротивления или
равнодушия. Ибо сорока восьми лет от роду Томас Будденброк решил, что дни
его сочтены, и уже начал считаться с возможностью близкой смерти.
Его физическое самочувствие ухудшилось. Отсутствие аппетита,
бессонница, головокружения и приступы озноба, которым он всегда был
подвержен, уже не раз вынуждали его обращаться за советом к доктору
Лангхальсу. Но заставить себя исполнять врачебные предписания он не мог.
На это у него уже не хватало силы воли, надломившейся за годы мучительной
апатии. Он начал долго спать по утрам, и хотя каждый вечер сердито
принимал решение рано встать и перед чаем совершить предписанную прогулку,
но осуществил это на деле только раза два или три. И так во всем.
Непрестанное напряжение воли, безуспешное и не приносящее удовлетворения,
терзало его самолюбие, временами доводило его до отчаяния. Он отнюдь не
собирался отказываться от легкого дурмана маленьких крепких русских
папирос, которые с юношеских лет привык курить в огромном количестве.
Доктору Лангхальсу он так и заявил: "Видите ли, доктор, запрещать мне
курить - ваша обязанность, кстати сказать, не слишком трудная и даже
приятная, а вот придерживаться этого запрета - уж мое дело! Тут вам
остается только наблюдать... Отныне мы будем вместе работать над моим
здоровьем, хотя роли распределены очень несправедливо - мне достанется
львиная доля работы! Да, да, не смейтесь! Я не шучу... Скверная штука
работать в одиночку... Не закурить ли нам? Прошу! - И он протянул ему свой
тульский портсигар.
Его силы, душевные и физические, падали; крепло в нем только убеждение,
что долго это продолжаться не может и конец уже не за горами. Странные
предчувствия посещали его. Так, например, за столом ему вдруг начинало
казаться, что он не сидит дома со своими, а смотрит на них из каких-то
далеких, туманных сфер... "Я умру", - говорил он себе, и снова призывал
Ганно, опять пытался воздействовать на него:
- Я могу умереть раньше, чем все мы полагаем, мой мальчик, и тебе
придется занять мое место! Я тоже рано вступил в дело... Пойми же, что
твое равнодушие мучит меня! Решился ты наконец?.. "Да, да" - это не
ответ... Ты так и не даешь мне ответа! Я спрашиваю, решился ли ты взяться
за работу смело, радостно... Или ты думаешь, что у нас достаточно денег и
тебе можно будет ничего не делать? У тебя ничего нет или только самая
малость, ты будешь полностью предоставлен сам себе! Если ты хочешь жить, и
жить хорошо, тебе придется трудиться - трудиться много, напряженно,
больше, чем трудился я...
Но не только забота о будущности сына и фирмы заставляла его страдать.
Что-то другое, новое, нашло на него, завладело его душой, заставило
работать его утомленный мозг. С тех пор как земной конец перестал быть для
него отвлеченной, теоретической, а потому не приковывающей к себе внимания
неизбежностью, а сделался чем-то совсем близким, ощутимым и требующим
непосредственной, практической подготовки, Томас Будденброк начал
задумываться, копаться в себе, испытывать свое отношение к смерти, к
потустороннему миру. И едва сделав эту попытку, он постиг всю безнадежную
незрелость и неподготовленность своей души к смерти.
Обрядовая вера, сентиментальное традиционное христианство - словом, то,
что его отец умел так хорошо сочетать с практической деловитостью и что
впоследствии усвоила его мать, - всегда было чуждо Томасу Будденброку; к
началу и концу вещей он всю жизнь относился со светским скептицизмом
своего деда. Но, будучи человеком более глубоких запросов, более гибкого
ума и тяготея к метафизике, он не мог удовлетворяться поверхностным
жизнелюбием старого Иоганна Будденброка; вопросы вечности и бессмертия он
понимал исторически, говоря себе, что жил в предках и будет жить в
потомках. Эта мысль не только согласовалась с его родовым инстинктом, с
патрицианским самосознанием, с уважением к истории семьи, но и давала ему
силу для его деятельности, подстегивала его честолюбие и подкрепляла,
поддерживала его во всех жизненных начинаниях. А теперь, перед всевидящим
оком близкой смерти, она вдруг рухнула, рассыпалась в прах, не способная
даровать ему хотя бы час покоя и сознания готовности к смерти.
Хотя Томас Будденброк всю жизнь кокетничал своей склонностью к
католицизму, в нем жило серьезное, глубокое, суровое до самоистязания,
неумолимое чувство долга, отличающее истинного, убежденного протестанта.
Нет, перед лицом высшего и последнего не существовало никакой помощи
извне, никакого посредничества, отпущения грехов и утешительного забвения.
В одиночестве, только собственными силами, в поте лица своего, пока не
поздно, надо разрешить загадку, достичь полной готовности к смерти или
уйти из этого мира в отчаянии. И Томас Будденброк разочарованно и
безнадежно отвернулся от своего единственного сына, в котором надеялся
жить дальше, омоложенный, сильный, и в торопливом страхе начал искать
правды, которая ведь должна была где-то существовать для него.
Стояло лето 1874 года. Серебристо-белые пухлые облачка проплывали в
синеве над симметрично разбитым садом на Фишергрубе; в ветвях орешника,
словно вопрошая о чем-то, чирикали птицы; струи фонтана плескались в венке
посаженных вкруг него высоких лиловых ирисов, и запах сирени, увы, мешался
с запахом сладкого сиропа, который теплый ветерок доносил с соседней
кондитерской фабрики. К вящему изумлению служащих, сенатор теперь часто
уходил из конторы в разгар рабочего дня и, заложив руки за спину,
отправлялся в сад - там он разравнивал гравий на дорожках, выуживал тину
из фонтана, подвязывал розовые кусты... Лицо его со светлыми бровями, из
которых одна была чуть выше другой, за этими занятиями становилось
серьезным, внимательным, но его мысли блуждали где-то во мраке, по
трудным, ему одному ведомым тропам.
Иногда он присаживался на балкончике павильона, сплошь увитого диким
виноградом, и невидящим взглядом смотрел на заднюю кирпичную стену своего



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 [ 121 ] 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.