ху пламени, видели однажды двух бесов черных, наподо-
бие эфиопов, с нетопырьими крыльями, ликующих и пле-
щущих руками, и вопиющих; наши, наши есте! И многие
годы на месте том каждую ночь слышались гласы плачев-
ные: ох, погибли! ох, погибли!
Наконец, противники самосожжения приступили к стар-
цу Корнилию:
- Почто сам не сгорел? Когда это добро, вам бы, учи-
телям, наперед! А то послушников бедных в огонь пихаете,
животишек ради отморных себе на разживу. Все-то вы
таковы, саможжения учители; хорошо, хорошо, да иным,
а не вам. Бога побойтесь, довольно прижгли, хоть остан-
ки помилуйте!
Тогда, по знаку старца, выступил парень Кирюха,
лютый зажигатель. Помахивая топором, крикнул он зыч-
ным голосом:
- Кто гореть не хочет добром, выходи с топором -
будем биться. Кто кого зарубит, тот и прав будет. Меня убь-
ет - неугодно-де Богу сожжение, а я убью - зажигайся!
Никто не принял вызова, и за Кирюхой осталась по-
беда.
Старец Корнилий вышел вперед и сказал:
- Хотящие гореть-стань одесную, не хотящие-ошую!
Толпа разделилась. Одна половина окружила старца;
другая отошла в сторону. Самосожженцев оказалось душ
восемьдесят, не желавших гореть - около ста.
Старец осенил насмертников крестным знаменем и,
подняв глаза к небу, произнес торжественно:
- Тебя ради. Господи, и за веру Твою, и за любовь
Сына Божия Единородного умираем. Не щадим себя сами,
души за Тя полагаем, да не нарушим своего крещения,
принимаем второе крещение огненное, сожигаемся. Ан-
тихриста ненавидя. Умираем за любовь Твою пречистую!
- Гори, гори! Зажигайся!- опять заревела толпа
неистовым ревом.
Тихону казалось, что, если он останется дольше в этой
безумной толпе, то сам сойдет с ума.
Он убежал в лес. Бежал до тех пор, пока не смолкли
крики. Узкая тропинка привела его к знакомой лужайке,
поросшей высокими травами и окруженной дремучими
елями, где некогда молился он сырой земле-матери. На
темных верхушках гасло вечернее солнце. По небу плыли
золотые тучки. Чаща дышала смолистою свежестью. Ти-
шина была бесконечная.
Он лег ничком на землю, зарылся в траву и опять,
как тогда, у Круглого озера, целовал землю, молился
земле, как будто знал, что только земля может спасти его
от огненного бреда красной смерти:
Чудная Царица Богородица,
Земля, земля, Мати сырая!
Вдруг почувствовал, что кто-то положил ему руку на
плечо - обернулся и увидел Софью.
Она склонилась над ним и смотрела в лицо его молча,
пристально.
Он тоже молчал, глядя на нее снизу, так что лицо де-
вушки, под черным скитским платком в роспуск, выделя-
лось четко на золотистой лазури неба, как лик святой на зо-
лоте иконы. Бледною ровною матовой бледностью, с губами
алыми и свежими, как полураскрытый цветок, с глазами
детскими и темными, как омут-лицо это было так прекрас-
но, что дух у него захватило, точно от внезапного испуга.
- Вот ты где, братец!- проговорила, наконец,
Софья.- А старец-то ищет везде, ума не приложит, куда
пропал. Ну, вставай же, пойдем, пойдем скорее!
Она была вся торопливая и радостная, словно празд-
ничная.
- Нет, Софья,- произнес он спокойно и твердо.-
Не пойду я больше туда. Полно, будет с меня. Насмот-
релся, наслушался. Уйду, совсем уйду из обители...
- И гореть не будешь?
- Не буду.
- Без меня уйдешь?
Он взглянул на нее с мольбою.
- Софьюшка, голубушка! Не слушай безумных.
Не надо гореть,- нет на то воли Господней! Грех вели-
кий, искушение бесовское! Уйдем вместе, родная!..
Она склонилась к нему еще ниже, с лукавой и неж-
ной улыбкою, приблизила к его лицу лицо свое, уста к
устам, так что он почувствовал ее горячее дыхание.
- Не уйдешь никуда! - прошептала страстным ше-
потом.-Не пущу тебя, миленький!..
И вдруг охватила голову его обеими руками, и губы их
слились.
- Что ты, что ты, сестрица? Разве можно? Увидят...
- Пусть видят1 Все можно, все очистит огонь. Только
скажи, что хочешь гореть... Хочешь?- спросила она чуть
слышным вздохом, прижимаясь к нему все крепче и крепче.
Без мысли, без силы, без воли, ответил он таким же
вздохом:
- Хочу!
На темных елях последний луч солнца погас, и золо-
тые тучки посерели, как пепел. Воздух дохнул благовон-
ною влажностью. Лес приосенил их дремучею тенью.
Земля укрыла высокими травами.
А ему казалось, что лес и трава, и земля, и воздух, и
небо - все горит огнем последнего пожара, которым дол-
жен истребиться мир - огнем красной смерти. Но он уже
не боялся и верил, что краше Солнца Красная Смерть.
Скит опустел. Иноки разбежались из него, как муравьи
из разоренного муравейника.
Самосожженцы собрались в часовню, стоявшую в сто-
роне от скита, на высоком холме, так что приближение
команды не могли не заметить издали.
Это был сруб из очень ветхого сухого леса, построен-
ный так, чтоб из него нельзя было во время гари "выки-
нуться". Окна - как щели. Двери - такие узкие, что едва
мог войти в них один человек. Крыльцо и лестницу сло-
мали. К дверям прикрепили щиты для запора. На окна
опустили слеги и запуски - все из толстых бревен. Потом
стали поджогу прилаживать: набросали кудель, солому,
пеньку, смолье, бересту; стены обмазали дегтем; в особых
деревянных желобах, обнимавших строение, насыпали
пороху, а несколько фунтов оставили про запас, чтобы в
последнюю минуту рассыпать по полу дорожками. На
крышу поставили двух караульных, которые должны
были, сменяясь, днем и ночью сторожить, не идут ли го-
нители.
Работали радостно, словно готовились к празднику.
Дети помогали взрослым. Взрослые становились, как дети.