мало интересовало Оньку.
Переяславлю ушли литовские полки Кейстута и Андрея Полоцкого и немного
дней спустя того, как Михийло взял Дмитров, явились под стенами Горицкого
монастыря.
разору и огню пригороды. Посланный в Клещино Онисим видел, как свечами
пылали церкви Никитского монастыря, как литвины гнали полон - баб с
детьми, повязанных арканами мужиков. Коров, овец кололи копьями, и их
трупы лежали там и тут на раскисшей земле.
чем-то с литвином, потом велел, еще не остыв от гнева, спешиваться и
кормить коней. Онька, надумав тут исполнить давнюю свою мечту, выпросился
у старшого и, покинув на ратных поводного коня с поклажею, выехал из
разоренного города. Куда тут? Слева был заросший лесом овраг, впереди -
поле. У какого-то шарахнувшего с испугу в кусты прохожего (видно, спасался
от ратных) Онька выспросил, где находится Княжево. Тот, взяв в толк, что
его не собираются брать в полон, обрадел и изъяснил толково. Онька
поскакал. Деревня уцелела, и он подумал было, что литва сюда не добралась.
Но у околицы с поваленными и втоптанными в грязь жердевыми воротами
валялась заколотая корова, а в улице было пустынно. Жителей, видно, увели
в полон. Уже проскакавши до конца деревни, заметил он старуху, что
поспешила скрыться от него в овин. Подъехал, окликнул бабку. Та выползла,
дрожа всем телом.
Федор Михалкич!
свирепое да и за ним никого, осмелела, подошла близ. Держась рукою за
стремя, пришепетывая и взглядывая с опаскою, стала внимать.
Ивана! Еще сын еговый наезжал... Да... лет сорок тому... Где ни та? Да их
нету, нету! В Москву, вишь, перебрались! И терема того нету, ничего нету,
родимой! Ты уж меня, старуху, не замай... Погост? Да, здеся, здесь
похоронен!
опасливо ухватилась ему за пояс. Видно, не очень верила, что не увезет в
полон. Сельское буевище было в лесочке, в нескольких поприщах от села.
Онька, торопясь вернуться, перевел коня в рысь. Когда доехали, бабка едва
сползла с седла, ковыляя, стала искать могилу. Крест над ушедшею в землю,
истлевшей колодою был весь покрыт мохом, и надписи невозможно было
прочесть. Но старуха уверила, что это именно и есть могила Федора
Михалкича.
опустился на колени, поклонил земно. Такими пустыми показались поход,
ссоры князей, грабежи, даже даровой конь!
седельную суму, достал, подумав, теплый шерстяной плат, подал старой:
застыдился сказать) еговый сын, значит, жизнь спас, при етой еще,
Щелкановой, рати дело было...
отказывалась, старуху, довез до деревни.
человек!
ратятце... - не договорил, махнувши рукою. Сейчас, доведись, и все бы
добро раздал княжевецким жителям, да где они!
меры, в Клещино.
и остался не евши в тот день. Старшой, отводя сердце, изругал и изматерил
Онисима (у самого отлегло от души: думал уже - потерял ратника!). Онька,
не отвечая и не оправдываясь, забрал поводного, и все поскакали к
Переславлю, где уже догорали посады и у Юрьевских ворот выехавшие наружу
московские воеводы толковали с литовскими боярами, предлагая им окуп с
города.
потянулись долгой змеею вдоль берега Клещина-озера к Семину. На устье
волжской Нерли была назначена встреча с полками тверского князя, о чем и
должен был повестить Кейстуту с Андреем Полоцким боярин Онькиной дружины.
словно бы слит в одно целое конечеловечье существо, наподобие сказочного
Китовраса, Онька увидал только издали. Литовская рать шла ровною
стремительною рысью, и столпившиеся набранные из деревень тверские ратники
с завистью смотрели на щегольскую посадку всадников и легкий, наступчивый
ход литовских коней.
берегу, осторожно обмакивая копыта в ледяную воду и, фыркая, пятились
назад. Скопившиеся рати (полки все прибывали и прибывали - и от
Переяславля и от Дмитрова) заполонили весь берег. Уже стучали топоры,
ратники рубили плоты. К челнам, забранным в Кснятине, привязывали вдоль
бортов вязанки сухого хвороста. Михаил велел во что бы то ни стало
переправляться через реку нынче же.
срабатывали на совесть. В едакую пору искупаться, что утонуть! По-татарски
подделывали хворостяные подушки под возы, чтобы гнать их плывом на ту
сторону. Всех полоняников поставили к делу - валить лес. Князь Михайло на
тонконогом стремительном жеребце проскакивал по берегу, голодными острыми
глазами измерял водный рубеж, громаду синей ледяной воды, за которой в
перелесках и лугах притаился обреченный его неистовству Кашин. Наконец
армада плотов, челнов, связок, колеблясь и крутясь в водоворотах, отплыла
от берега. Плоты сносило течением, стукало друг о друга. Кого-то опружило,
несколько человек утонуло, свалившись с плотов, но все-таки рать
перебралась и даже перетащила полон. Мокрые, взъерошенные кони и люди
выбирались на берег, отфыркиваясь, со страхом оглядываясь назад, где еще
боролись со стихией останние плоты и челны, проносимые стремительным
течением мимо спасительного берега, а льдины, крутясь и шипя, ударялись в
них, мешая пристать.
помощью мужиков оступившуюся животину на плот, а когда приставали, первый,
с концом в руках, прыгнул в воду и добрел-таки, успев зачалить плот за
въевшуюся в песок огромную корягу. После долго, стуча зубами, отогревался
у разложенного костра, сушил порты и онучи.
реку. Кейстут с Андреем Ольгердовичем, подъехав, остановились рядом.
лицо Кейстута со вздутою жилою на лбу.
десятка четыре. Перевернуло плот!
десятка ни в чем не виновных русичей, погибших едва ли не по его вине.
Старший сын Ольгердов задумчиво и внимательно разглядывал реку с
последними, от отчаянья похрабревшими русичами, что, отпихивая льдины, все
приближались и приближались, проносимые стремительным течением воды.
плывут. Конечно, не по такой воде! А кони плывут тоже, повозки привязывают
за хвосты и тянут вплавь.
- в весеннюю пору, во время ледохода!
поджигая огромные костры, дабы просушить одежду и сбрую.
корм! - Он оглянул берег весенними, поголубевшими яростными глазами,
тронул коня. Кейстут с Андреем послушно поскакали сзади.
всеми соединенными силами подступил к Кашину. Михаил Васильич Кашинский
уже не рад был, что, поддавшись уговорам, задался за москвичей. Торопясь
избавить волость от разору и грабежа, он сам выехал из города навстречу
Михайле и приказал везти корм литовско-тверскому войску: овес и сено,
хлеб, рыбу, мясо, масло, сыры и прочую снедь ратникам. Заплатил тяжкую
дань серебром и вновь задался в волю Михаила Тверского, подрав московскую
грамоту.
кашинского боярина. Пир был невесел. Кашинский князь молил в душе о
скорейшем миновении напасти. Каждый лишний час прибавлял разору округе.
Впрочем, назавтра литовские рати должны были уходить. Кейстут с Андреем и
дрютский князь прикидывали, успеют ли воротить домовь к пахоте да не
обезножели бы дорогою кони. Михайло понимал, что все это только начало,
что от победы над Москвою он далек по-прежнему и стало даже хуже. Города
не хотели задаваться за него ни тогда, когда ярлык был у него в руках, ни
теперь, когда он вновь перешел к Дмитрию. Бояре, кто с нетерпением, кто с
ужасом, поглядывали на своих князей. На улице гомонила почти уже
неуправляемая, жадная до грабежа вольница.
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Ильин Андрей