пространство. Слова командора были попыткой последнего утешения. Умирать
легче, когда знаешь, что о тебе вспоминают. Но вряд ли кто-то серьезно
полагал, будто он и впрямь выкарабкается. Никто не ждал его. И корабль
наверняка улетел. Потому что терминатор действительно смещался, и перед
ним катилась волна пламени. Это было ясно по нараставшему гулу. По
усиливавшимся подземным толчкам. Словно чудовищный птенец долбил клювом
толстенную скорлупу, торопясь родиться. Очищение...
"светильников" и абсолютно пуст. Его тишину нарушало клекотание небольшого
родничка. Вода была хрустальной, ледяной и солоноватой на вкус. Пока
Кратов пил, опустившись на четвереньки, в голову ему пришла мысль, что
вовсе это не вода, а некое весьма похожее на воду химическое соединение,
не обязательно полезное для человеческого организма. Какая-нибудь слабая
кислота. В конце концов, никто не обязан подсовывать ему в самой
сердцевине чужой и далеко не дружелюбной планеты чистый минеральный
источник... "И пусть, - подумал он равнодушно, принимая вертикальное
положение и булькая переполненным желудком. - Смешно было бы мне сейчас
заботиться о здоровье. С того момента, как Мерцальник приподнял крышку
моего гроба, мое дело - использовать любой подворачивающийся шанс. И тем
самым помогать судьбе, чье второе имя - "Удача". А тогда, глядишь, и она
поможет мне". Перед тем, как нырнуть в единственный выход из грота,
расположенный прямо напротив единственного же входа, он случайно окинул
взглядом ровные, будто специально обработанные стены купола. Они были
испещрены картинами. Тысячью картин всех размеров и жанров. Кое-где краски
от времени облупились и выгорели, но были и прекрасно сохранившиеся,
словно их нанесли только вчера. Первым, что бросилось ему в глаза, было
громадное изображение нагой зеленокожей женщины с тремя глазами. Женские
ноги до колен и руки по локоть были одеты чешуей, тонкие алые губы едва
заметно улыбались. Он стоял, разинув рот и глядя на пещерную русалку, и
никак не мог вспомнить, где он мог слышать о ней...
сознавать, что впереди ничего нет и не будет, кроме покоя измученному телу
и мозгу, больше сходному с растревоженным муравейником. Все происходит не
так, как должно происходить по обычным человеческим понятиям. Звезды
небесные не падают наземь подобно незрелым смоквам, и небо никуда не
скрылось, свившись как свиток. А между тем всякая гора и остров сдвинулись
с мест своих... Когда конец света повторяется раз в год, к нему поневоле
привыкаешь. И никого уже не напугать близостью смерти. "Я тоже становлюсь
частицей этого мира. Я уже наполовину Аафемт. Я не помню собственного
прошлого, мне безынтересно будущее, а настоящее я принимаю как есть. Разве
это признак безумия? Скорее, возвращение к истокам. Троглодит, занятый
добычей пищи и поисками теплой пещеры для сна, миллионы лет жил
припеваючи. Мамонтятину ел и нам велел... Быть может, виток спирали
завершается, и ограниченное лишь текущей секундой мировосприятие есть
предел эволюции разума? А мы с нашими проблемами, с нашей извечной суетой,
отягощенные собственным прошлым и судорожно тянущиеся на цыпочки, чтобы
хоть краешком глаза заглянуть через заборы времени в будущее - крохотный
отрезок этой эволюции? Довольно бессмысленный, тупиковый на взгляд
матушки-природы и потому обреченный на забвение?.." Он уже почти засыпал
под колыбельную этих мыслей. Истыканная рдеющими кактусами долина
покачивалась под ним, убаюкивая. По взбаламученному небу летели низом
серые тучи, заворачиваясь в тугие воронки. А над ними туманным диском так
же летела в никуда спятившая луна. Мимо него катилось своим чередом
Очищение. Все складывалось как нельзя более удачно. И он с негодованием
отверг вызванные атавистическими инстинктами попытки своего тела подняться
и продолжить неразумное движение в никуда...
следовал за ним. Кратов спиной ощущал чье-то ненавязчивое внимание. Но,
обернувшись, не находил ничего, кроме гулкой пустоты. Поначалу это, что
греха таить, пугало его, потом стало раздражать. Потом он привык. И даже
изредка заговаривал с невидимым попутчиком. Тот не отвечал, прикидываясь,
будто его нет. Возможно, это входило в правила игры. Лабиринт был странен.
Всякий раз, когда на пути возникали новая пещера, грот или зал, по
счастливому стечению обстоятельств из них был только один выход. И не было
нужды ломать голову над выбором дальнейшего пути следования. Посреди
очередного зала Кратова вдруг осенило: тот, кто наблюдал за ним
исподтишка, нарочно выстраивал этот лабиринт для него. Конструировал его
маршрут из всех этих подземных полостей, как из кубиков. Для чего? Быть
может, ему сам процесс доставлял эстетическое удовольствие. А то, что в
лабиринт случайно угодила довольно-таки глупая крыса, неадекватно или
вообще никак не реагировавшая на заботливо расставляемые приманки, лишь
привносило в игру элемент пикантности... В конце концов, Кратов
рассердился и довольно долго, не прекращая, впрочем, движения, честил
незримого строителя лабиринта. И даже хотел запустить в него черным,
теплым на ощупь камешком, Бог знает как попавшим к нему в ладонь. Потом на
него вдруг напало веселье. "Покажись мне, мой верный друг! - давясь от
смеха, зазывал он. - Если ты стар человек - будь мне дедушка, если...
м-мм... середняк... нет, середович - будь мне дядюшка... Свинья ты, а не
дядюшка". Неожиданный запал юмора вскоре иссяк. Произошло это, кажется,
когда он вступил в пещеру, сплошь заваленную скелетами, и пришлось долго
петлять, чтобы ненароком не впереться в чьи-нибудь кости. Выбредя из этой
братской могилы, он почувствовал настоятельную необходимость остановиться
и тщательно отряхнуть одежду от насевшего праха. А отряхнувшись,
обнаружил, что прямо от его ног уходит вперед вымощенная ровными белыми
плитами лента эскалатора. "Почему они умерли здесь, в десятке шагов от
спасения? Или этот эскалатор не ведет к свободе?.." Уже припав всем телом
к бесшумно несущейся в неизвестность белой полосе, он вдруг подумал: "Мы с
ними по-разному понимаем свободу. Я хотел выбраться на свет божий. И вот я
на эскалаторе. Они хотели умереть. И они умерли. Точно зная, что совсем
рядом есть путь наверх, куда им совершенно не нужно..." Камешек все еще
согревал его ладонь, и Кратов подумал, что в этом есть свой смысл: хоть
какая-то память о пережитом. Он поднес камешек к лицу, чтобы рассмотреть
получше. Никакой это был не осколок пустой породы, а черное дерево, еще
хранившее следы обработки. Крохотная фигурка свернувшегося в клубок
фантастического зверя - не то саламандры, не то дракончика. Где и как он
подобрал это? Уж не в картинной ли галерее? Или ему подбросил его в виде
сувенира неведомый хозяин лабиринта?..
следил за ним с пригорка. С этой сплющенной башкой и далеко разнесенными
тусклыми глазами он вдруг напомнил Кратову рыбу-молот, как тот представлял
ее, впервые прочтя "Детей капитана Гранта". Даже хвост по странному
капризу природы оканчивался чем-то наподобие плавника. А еще припомнилось,
как очень и очень давно Джед Торонуолу выпускал в ночь свои зонды, а Татор
негромким мягким голосом описывал все, что происходит в окрестностях
корабля... Кто была эта тварь, что пялилась на него сейчас? Тогдашняя
жертва или тогдашний охотник? "Что, никогда не видал ходячего бифштекса?"
- прохрипел Кратов, на всякий случай далеко обходя пригорок. Ящеру,
безусловно, человек был не в новинку. И можно было только гадать, как он
поступал в подобных ситуациях... Обернувшись спустя несколько шагов,
Кратов нашел ящера несуетливо волокущимся след в след. "И черт с тобой.
Все равно мне с таким обломом, как ты, не сладить. Надеюсь, тебе достанет
благородства предупредить, когда ты окончательно решишь напасть..."
Перевалив через очередной пригорок, он в сотый раз упал. Но теперь
залеживаться вовсе не хотелось. Одно дело спокойно дожидаться Очищения, и
совсем другое - вдруг ощутить, что тебя начинают есть, придавив когтистой
лапой, как падаль. "Я не падаль... - пробормотал он, вскидываясь на
четвереньки. - Меня еще добыть нужно, а добыча я не из легких..." Он
вынужден был признаться себе, что для подобной самооценки не имелось
решительно никаких оснований. Сейчас он был ЛЕГКОЙ добычей. И неясно было,
отчего ящер медлил. Кое-как проковыляв еще несколько шагов, Кратов снова
завалился. И снова встал. Оглянулся. Ящер, нервно елозя хвостищем по
земле, покачивал веретенообразным туловом между широко расставленных лап.
В раззявленной алой пасти сновала влажная стрелка языка. Нападать он и не
думал. Что-то мешало ему, что-то тревожило. Кратов приник к теплому,
дышащему стволу кактуса, вымученно ворочая глазами по сторонам. Он не
сразу увидел эту таинственную помеху. А увидев, изумился собственной
слепоте... Зонд. Голенастая металлокерамическая блоха, выглядевшая
инородным телом среди серо-багряного пейзажа долины. Полутораметровый
монумент, последнее напоминание о Земле посреди надвигающегося хаоса.
Кратов оттолкнулся от кактуса и, разумеется, упал. Но это уже не имело
значения. Он ползком одолел разделявшие их метры. Прижался щекой к
прохладной ноздреватой шкуре, успокоенно застыл. "Вот теперь хорошо, -
прошептал он. - Теперь можно ждать..."
мышцы кратовской спины.
пока терпит.
этот момент стало по-настоящему больно. Не сдержавшись, он зашипел. Джед,
черной горой громоздившийся в углу каюты, против воли скорчил зверскую
рожу. Хаим немедленно убрал руку с его спины и присел рядышком, участливо
и печально моргая.
белоснежную, чистую подушку, о самом существовании которых он уже успел
Мацумото Сэйте
Лондон Джек
Прозоров Александр
Жюль Верн
Суворов Виктор
Пехов Алексей