Чтение 122–й страницы книги ~Призвание варяга~

Крузенштерн решил продолжать плавание, Резанов же задумал "принудить японцев
к торговле". Сам он ничего не знал о японцах, их нравах, обычаях и почитал
сей народ -- "сборищем узкоглазых макак". (Цитата из его письма.)

Увы, и ах, - японцы живо разобрались с Резановым насчет того: какой из
него граф, ибо по их понятиям (как и в России) самурай не смеет ни вести
торговлю, ни - искать для себя никакой выгоды. Судя по документам, - это еще
ничего не решало, ибо японские торговцы готовы были иметь с нами дело, но
Резанов ударился в амбицию и решился на применение силы.

Лучше бы он не считал себя графом...

В короткой стычке "граф" потерял три корабля из пяти и две трети людей,
и лишь "Юнона" с "Авосью" ушли от гребных (sic!) японских галер в открытое
море. Самым позорным в сем деле стало то, что японцы со своей стороны
потеряли десять, или пятнадцать человек - не больше того. Это была по
тамошним понятиям такая "потеря лица", что даже китаезы с корейцами еще
долго издевались над нашими флагами в этих краях.

По сей день японцы не могут забыть той победы и ведут себя с нами
крайне агрессивно. Прошло уже больше тридцати лет, но Япония остается
последней страной в Азии, с коей у нас нет ни торговых договоров, ни даже -
дипломатических отношений.

Резанов, догадываясь о возможных последствиях сего дела, не решился
вернуться в Россию через Китай, но поплыл в Калифорнию, ибо прослышал о
войне меж нами и Францией. Ему нужно было любой ценой "загладить" свою
неудачу в Японии и он решился захватить испанский (и потому -- союзный
французам) Йерба Буэне.

С точки зрения поживы, это было весьма мудро, ибо сей город реально не
охранялся. У англичан с испанцами был конкордат на "вечную тишину" на западе
континента, а для России сей город был единственным портом, через коий мы
подвозили продукты.

Наши корабли пару раз пальнули из пушек и испанцы живо спустили флаг. А
резановские морячки разграбили Йерба Буэне. А заодно и "осчастливили" всех
испанских девиц в этом городе. Резанову же, как атаману всего приключения,
досталась шестнадцатилетняя дочь самого губернатора.

Так продолжалось недолго, но Резанов успел немало награбить, когда
обнаружил, что стоянка его кораблей окружена полчищами воспрявших духом
испанцев, настроенных более чем решительно. Возглавлял сие сборище... гонец
из России.

Ведь Резанов, дабы не смотреться пиратом, якобы торговал с несчастными,
платя, правда, не деньгами, но - долговыми расписками "Русско-Американской
компании". Так он ускользнул от международного трибунала, но получилось, что
он торговал с Испанией в годы войны и так стал - Изменником Родины.

Команда тут же заковала в железа своего атамана (морской сброд на
"торговцах" продаст маму родную, коль дело зашло о собственной шкуре) и
повезла в Хабаровск. (Ради такого дела японцы их даже пропустили через
проливы.) А там их встретил второй гонец, якобы сообщивший, что австрийская
кампания с треском проиграна и у нас теперь мир с Францией, и Резанов ни в
чем не виновен. И его - расковали.

Тут наш гешефтмахер вскочил на лихого коня и что есть духу понесся в
столицу - просить матросов на новое покорение Йерба Буэне. Деньги у него с
собой были и, зная о нравах кочубеевой администрации, можно не сомневаться,
что все для него кончилось бы прекрасно. Но он не знал того, что этими
делами ведает теперь не масон Кочубей, но дядя мой - Аракчеев.

Второй раз его взяли уже в Красноярске. Он юлил, сулил огромные деньги
(у него конфисковали на полмиллиона ценностей из награбленного), но местные
следователи были уже наслышаны о нравах и обычаях Аракчеева и не посмели ни
"взять в лапу", ни отпустить мерзавца. Правда, предлог, по коему его взяли,
был пикантным. К той поре мы уже проиграли кампанию в Пруссии, но
следователи вели себя так, будто война еще шла и Резанов стало быть -- опять
торговал в дни войны с Францией, стал "Изменником" и так далее...

Резанов был уже немолодым человеком, - вот он и помер от разрыва почек
в Красноярском остроге. Мне сложно судить о сием, - Резанов, конечно же -
заслуживал смерти, но не такой...

Его надо было вернуть в Ново-Архангельск, где с той поры от испанцев не
видали ни зернышка. Это ж надо было додуматься, - разворовать, да разграбить
наш единственный источник провианта в Америке! Но таковы все гешефтмахеры -
ради полумиллиона себе в карман они уморят голодом не только Аляску!

И вот теперь на моем столе лежал запрос от "синьоры Кончиты". Сия
девица, будучи обесчещена, теперь не могла ни жить - без Чести, ни уйти в
монастырь, ибо считалось, что она ждет брака с насильником.

Вся ее надежда теперь былы в том, чтобы получить либо документ о казни
Резанова (Честь жертвы казненного восстановлена безусловно), либо -
дозволения Синода на брак. (Коль жених католик - решает курия, коль
православный - Синод.)

Но я прекрасно знал, что мы никогда не признаем ни смерти Резанова, ни
его невиновности. В реальности, - он был убит по приказу самого Государя за
японский позор, но мы не могли допустить, чтобы слухи о нем дошли до Европы,
тем паче - до Франции! Поэтому решено было держаться версии с
несовершенством наших дорог и разгильдяйством. Мол - страна наша велика и
обильна, и вести по ней едут долго...

Если бы все и дальше шло, как оно шло, - дело бы это легло под сукно,
девице уплатили известную сумму, а Франция, продав Соединенным Штатам
Луизиану, вообще склонна была забыть обо всем. Продано, - с плеч долой!

Я же рассудил, что из всего этого можно раздуть знатный скандалец, если
за дело приняться с умом. Я дал запрос, с моими доводами согласились и я
(якобы по пьянке) "капнул" кое-что из моих сведений какому-то испанскому
гранду. Через неделю Париж гудел, как развороченный улей, а сам Министр
Иностранных дел Франции князь Талейран вызвал меня для объяснений русской
позиции в вопросах брака и Веры.

Его можно понять, - французская пропаганда развязала самую дикую
антирусскую истерию. Мол, русские мешают счастью влюбленных, не дозволяя
православному брак с католичкой.

Пришел я в МИД, приготовил слезливую, душещипательную историю, но сам
Талейран, опережая события, приказал подать Писание и потребовал:

- "Поклянитесь, что знаете - где Резанов! Finita la commedia!"

Я истово перекрестился, плюнул через левое плечо (чуть не попав в глаз
какому-то испанскому гранду), а потом побожился:

- "Резанов поражен во всех правах и не смеет даже писать писем, - не то
что жениться. Он содержится там, куда на Руси принято посылать всех
Изменников. Место это в Сибири..." - пусть кто скажет, что туда, где
находился Резанов, на Руси не отправляют "врагов народа"! А то, что Резанов
по сей день в Сибири, - вы не станете отрицать.

Впрочем, лягушатники настолько не знали России, что мне поверили. А
бедная Кончита по сей день не может ни устроить свою жизнь, ни уйти в
монастырь. Лес рубят - щепки летят...

Когда Талейран уж думал, что дело сделано, я спросил у него, - нет ли у
него приказа обидеть Россию? Должен ли я доложить Государю, что такими
делами готовят общество к войне с моей Родиной?

Талейран не знал, что ответить, ибо дела французов не дозволяли им
немедля идти на нас. Но надо было что-то придкмать и он поклялся, что у
Бонапарта и в мыслях нет нарушить Тильзитский мир.

Я тут же протянул ему ту самую Библию, на коей только что клялся в
отношеньи Резанова, и с милой улыбкой заметил:

- "Я верю Вам! Но Синод останется недоволен, коль я поклянусь, а Вы не
сделаете ответного жеста! Прошу Вас, - скажите, что Франция не намерена
напасть на Россию", - мосты за несчастным уже догорали и он поклялся, хоть и
не мог не знать, что за неделю до того на приеме испанской делегации
Бонапарт самолично заверил испанцев, что нападет на нас, как только покончит
с негодною Австрией!

Не успел он дочитать слов молитвы, как среди ревностных испанских
католиков раздались посвисты, смешки, покашливание и даже выкрики:

- "Обрезанный аббат! Чертов жид! Для него нет святого!"

Для высшего сословия Франции, насквозь пропитанного вольтерьянством,
клятва на Библии давно обратилась в пустую формальность, - не будь в
аудиенц-зале испанских гостей, никто бы и не осознал сути сказанного. Но
испанцы были настолько оскорблены преступлением против Господа, что не стали
ждать конца встречи и толпой повалили на выход - через полчаса о безбожии
Талейрана судачил уже весь Париж.

Сам Бонапарт относился к таким вещам наплевательски, но будучи
полководцем, он не мог допустить, чтоб солдаты усомнились в добродетелях
своего начальства. Назначилось следствие - судьям велели "выпустить пар" из
разгневанной Франции и Талейрана обвинили... не помню уж -- в чем! Дикое
обвинение - Министру Иностранных дел, но власти решили "добить упавшую
собаку", повесив на виновного все свои промахи.

На выходе из МИДа ко мне подбежал молодой человек корсиканской
наружности, передавший мне записку от самой "мадам Жозефины"! Так я попал в
круг истинных правителей Франции. (Меж корсиканцами (ревностными католиками)
и якобинцами шла борьба и я своей выходкой оказал им услугу.)

Первым, кого я увидал в салоне мадам Жозефины, был кардинал делла
Дженга. Я немедля подошел к нему и приложился к руке со словами:

- "Не смею забыть нашей встречи - Ваше Преосвященство! Ваша тогдашняя
проповедь пролила бальзам на мою душу!" - кардинал сначала опешил и чуть
было не отдернул руки, но тут же осознал мою силу. Обидь он меня, я выложил
бы о его шашнях с католиками. А скандал с Талейраном навел страх Божий на
верхушку якобинского общества. Католики не играли первой роли в казарме, а
генералы, замаранные Кровью сотен священников, - не моргнув глазом,