будущностью, вашей душой; все муки, все пытки придется вам претерпеть, и, в
зависимости от того, попадете ли вы во власть существа злобного или
благородного, вы можете выйти из этой ужасной машины обезображенный стыдом
или преображенный любовью.
Глава седьмая. ПРИКЛЮЧЕНИЕ С БУКВОЙ "У" И ДОГАДКИ ОТНОСИТЕЛЬНО ЭТОЙ БУКВЫ
природе, свобода от каждодневного труда ради хлеба насущного,
самоуглубленно, тайная борьба целомудрия, искренний восторг перед миром
творений - все подготовило Мариуса к состоянию одержимости, которая
именуется страстью. Обожествление отца постепенно превратилось у него в
религию и, как всякая религия, ушло в глубь души. Требовалось еще что-то,
что заполнило бы все его сердце. И вот пришла любовь.
Наступал назначенный час и ничто уже не могло удержать его. "У него
дежурство", -говорил Курфейрак. А Мариус испытывал ни с чем не сравнимое
блаженство. Сомнений не было - девушка смотрела на него!
инстинктивной робости и осторожности, свойственной всем влюбленным, он уже
не решался теперь идти мимо нее. Он считал, что лучше не привлекать
"внимания отца". Как истинный макиавеллист, рассчитывал он, за какими
деревьями и пьедесталами статуй надлежит ему располагаться, чтобы как можно
больше быть на виду у девушки и как можно меньше у старого господина. Иногда
он по получасу неподвижно простаивал подле какого-нибудь Леонида или
Спартака, с книгой в руке, и, незаметно подняв от книги глаза, искал лицо
девушки. А та, с едва уловимой улыбкой, тоже поворачивала к нему свое
очаровательное личико. Самым спокойным и непринужденным образом беседуя с
седовласым спутником, она посылала Мариусу полный мечтаний девственный и
страстный взгляд. Прием незапамятной древности, известный еще Еве со дня
творения и каждой женщине - со дня рождения! Губы ее отвечали одному, глаза
- другому.
Мариуса он часто поднимался и начинал прогуливаться по аллее. Он оставил
свое привычное место и выбрал другую скамью, на противоположном конце аллеи,
рядом с Гладиатором, как бы желая проверить, не последует ли Мариус за ними.
Мариус ничего не понял и совершил эту ошибку. "Отец" стал неаккуратно
посещать сад и не каждый день брал с собой "дочь" на прогулку. Иногда
приходил один. В таких случаях Мариус не оставался в саду - вторая ошибка!
он вступил - процесс естественный и неизбежный - в фазу ослепления. Любовь
его все росла. Каждую ночь он видел Ее во сне. К тому же на его долю выпало
неожиданное счастье; подлив масла в огонь, оно совсем затуманило ему глаза.
Однажды, в сумерках, он нашел на скамейке, только что покинутой "господином
Белым и его дочерью", носовой платок. Самый обыкновенный, без вышивки, но
очень белый, тонкий носовой платок, который распространял, как ему
показалось, дивный аромат. Он с восторгом схватил платок. На нем стояла
метка "У. Ф.". Мариус ничего не знал о милой девочке, не знал ни ее фамилии,
ни имени, ни адреса. Первое, что он узнал о ней, были эти две буквы, и на
этих божественных инициалах он тотчас принялся строить целое сооружение
догадок. "Буква "У",- думал он, - обозначает имя. Наверное, Урсула! Чудесное
имя!" Он поцеловал платок, вдохнул его запах, весь день носил на груди, у
самого сердца, а ночью приложил к губам, чтобы заснуть.
Люксембургском саду не иначе, как целуя или прижимая к сердцу платок.
Девушка ничего не понимала и едва заметными знаками старалась показать ему
это.
Глава восьмая. ДАЖЕ ИНВАЛИДЫ МОГУТ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫ
таить, то должны сказать, что, несмотря на свое упоение, Мариус однажды не
на шутку разгневался на "Урсулу". Это случилось в один из тех дней, когда ей
удалось уговорить г-на Белого покинуть скамью и пойти прогуляться по аллее.
Дул сильный ветер, колыхавший верхушки платанов. Отец и дочь прошли под руку
мимо скамьи Мариуса. Мариус тотчас поднялся и стал пристально глядеть им
вслед, как это и подобало человеку, потерявшему от любви рассудок.
поручено делать дело весны, налетел со стороны Питомника, пронесся по аллее
и, закружив девушку в упоительном вихре, достойном нимф Вергилия и фавнов
Феокрита, приподнял ее платье - не менее священное, чем покрывало Изиды,
платье -почти до самых подвязок. Открылась прелестная ножка. Мариус увидел
ее. Он пришел в страшное раздражение и ярость.
тем не менее продолжал возмущаться. Правда, он был один в аллее. "Но ведь
там, - думал он, - мог быть и еще кто-нибудь. А если бы на самом деле там
кто-нибудь был! Вообразить себе только! То, что она натворила, ужасно!"
Бедное дитя ровно ничего не натворило. Во всем виноват был ветер; но Мариус,
в котором зашевелился Бартоло, таящийся в Керубино, был полон негодования и
ревновал к собственной тени. Вот так пробуждается в человеческом сердце и
завладевает им, без всякого на то права, горькое и неизъяснимое чувство
плотской ревности. Впрочем, независимо от ревности, лицезрение
очаровательной ножки не доставило ему никакого удовольствия; вид белого
чулка первой попавшейся женщины был бы ему приятнее.
вместе с г-ном Белым мимо скамейки, на которой снова уселся Мариус, он
бросил на девушку угрюмый, свирепый взгляд. А она в ответ слегка откинула
голову и удивленно приподняла брови, как бы спрашивая: "Что такое, что
случилось?"
в аллее. Это был сгорбленный, весь в морщинах, белый как лунь инвалид в
мундире времен Людовика XV; на груди у него была небольшая овальная нашивка
из красного сукна с перекрещивающимися мечами - солдатский орден Людовика
Святого; сверх того герой был украшен болтавшимся пустым рукавом, серебряной
нижней челюстью и деревяшкой вместо ноги. По мнению Мариуса, существо это
имело в высшей степени самодовольный вид. Ему показалось даже, что старый
циник, проковыляв мимо него, лукаво, по-приятельски подмигнул ему, словно
неожиданный случай сделал их сообщниками и дал им возможность разделить
какое-то непредвиденное удовольствие. С чего они так развеселились, эти
Марсовы обломки? Что произошло между этой деревянной ногой и той ножкой?
Ревность Мариуса достигла высшего предела. "А вдруг он был здесь! А вдруг
видел!" - повторял он себе. А, чтоб он пропал, этот инвалид!
праведный, миновал. В конце концов Мариус простил; но это стоило ему
большого труда; он дулся на нее три дня.
превращалась в безумие.
Глава девятая. ЗАТМЕНИЕ
"ее" зовут Урсулой.
много; но вместе с тем мало. Через три-четыре недели это счастье перестало
утолять голод Мариуса. Ему захотелось иного. Ему захотелось узнать, где она
живет.
Гладиатора. Он допустил и вторую: не оставался в Люксембургском саду, когда
г-н Белый приходил туда один. Теперь он допустил третью, огромную ошибку он
решил проводить "Урсулу".
трехэтажном доме, скромном на вид.
прибавилось счастье провожать ее до дому.
случае знал если не фамилию, то ее имя -прелестное, самое подходящее для
женщины имя; он знал также, где она живет; теперь он желал знать, кто она.
он вошел следом за ними и решительным тоном спросил у привратника:
помогает бедным.
Роллинс Джеймс
Корнев Павел
Круз Андрей
Никитин Юрий
Свержин Владимир
Никитин Юрий