волю экзарха и последний указ государыни Касии. Указ сулил Варнарайну
власть законного государя, справедливых чиновников и законы Иршахчана.
встали, кланяясь ему. Маленького государя в зале не было, мальчик,
наверное, где-то спал или играл с шариком.
посоветовавшись с нами!
империи, а богач нарушил ее законы - ни один из них не изменит нам.
наша единственная возможность уцелеть - это быть заодно, как пять пальцев
в одном кулаке! Господин Рехетта! Государыня Касия не признает ни бывшего
повстанца во главе провинции, ни нынешнего посада Небесных Кузнецов.
мастерских, а дворцовые чиновники не потерпят знаний храма!
своем докладе государю вы назвали его проказой, поразившей кости
государства!
вам, что в империи чиновник дает богачу обрасти жирком только для того,
чтоб затем ловчее отобрать отобранное?
шелушащихся веках, двойной подбородок заплыл кружевами. Скосив глазки,
бывший пророк глядел в витражные раздвинутые двери. За витражами шла
вокруг третьего этажа управы мраморная галерея, полукругом охватывая
внешний двор. Там, в центре двора, стоял жертвенник со статуей Иршахчана,
и плечи государя были вровень с галереей. Мальчишка-скоморох, взобравшись
по уступам, дергал государя с головой мангусты за каменные кисточки на
ушах. Снизу бойко гоготали всадники из стражи аравана Баршарга: карнавал
сегодня перехлестнулся через каменные стены управы.
обращал внимания на хохот телохранителей. "Ничего, - подумал Баршарг, -
теперь у меня найдется управа на храм и его огненное зелье."
крошечные капельки крови, как всегда, когда он волновался.
подсчитывал: сколько он выиграет на том, чтоб не кормить дворцовую свору,
сколько проиграет, - потеряв кое-какие торговые связи.
Возможно, он мог бы незаметно расспросить их о чужеземцах. Люди со звезд
могли утаить от Арфарры свое происхождение, но не свои убеждения.
человека со звезд быть правдой. Араван Баршарг не имел пока права
поступить так, как если бы слова были правдой - но надеяться-то он на это
мог.
богачей, чтоб богачи не отобрали власть у чиновников. Теперь бедняка и
богача должна объединить ненависть к прежним законам. Принципы управления
заставляли местных чиновников шпионить друг за другом. Теперь у нас общий
враг - чиновник столицы. Между нами и империей не может быть мира. Это
все.
донес заливистый хохот стражников, и запах жареного жертвенного мяса
смешался с ароматом "мира и спокойствия". Настоятель недовольно потянул за
кисточку, створки витража схлопнулись и засияли заколдованными
хрустальными цветами. С высоких мраморных стен на аравана укоризненно
глянули мудрые чиновники. Чиновники в малахитовых кафтанах мерили зерно,
которое несли им в кувшинах улыбающиеся крестьяне, и выдавали взамен без
меры справедливость и спокойствие. Всякий горазд сменять кувшин - на
кафтан, но только чиновник умеет сменять кувшин - на справедливость.
Улыбающиеся крестьяне водили хороводы средь праземовых и яшмовых полей.
Золотое зеркальное солнце, ощетинившись лучами, катилось по потолку с
улыбкой Иршахчана.
зашептал ему что-то на ухо. До аравана долетело: "Требует, чтоб вы
вышли... сию же минуту". Глаза Даттама бешено сузились, и он что-то
прошипел секретарю. Тот испуганно сгинул.
только выудил из рукава платочек и промокнул широкий лоб. Зеленые его
глазки забегали по сторонам и наконец уперлись в жертвенник судье Бужве.
Отдуваясь, Рехетта заговорил:
Двенадцать лет назад мы поднялись, чтобы уничтожить слово "выгода". Я
старый человек. Я скоро умру, и когда я предстану перед судьей Бужвой, он
накажет меня, если я не успею сделать то, что начал двенадцать лет назад.
Два месяца назад экзарх Харсома велел схватить моего секретаря. Харсома
решил, что мой секретарь - шпион государыни Касии, что это он передал
инспектору из столицы документы о моей якобы провокаторской роли в
восстании. Харсома ошибался. Документы были переданы по моему приказу.
Харсома думал устроиться так, чтобы каждый был злобен и корыстен, а
государство процветало. Этого никогда не выйдет! По крайней мере, до тех
пор, пока люди способны быть людьми, а значит - поступать бескорыстно, как
велят законы Иршахчана и указы государыни Касии. Я - за то, чтобы
примириться с законным правительством.
дело, - судить о законах ойкумены, мое дело судить о Небе и Храме. Голова
храма - в Варнарайне, члены его - по всей империи. Нам жалуются отовсюду:
в столичном храме Шакуника - стражники на постое, медные рудники Шукки -
окружены войсками. Зачем мясо, если не на чем жарить, зачем товар, если
негде продавать? Что мы будем делать с храмовыми мастерскими, если рынок
империи для нас будет закрыт? Я - за то, чтобы примириться с законной
государыней.
родов преступников, как-то: взяточников, землевладельцев, и торговцев.
Оставив в живых богачей, вы лишили себя уважения народа, попытавшись
отделиться от империи, вы посягнули на целостность государства!
нефритовыми кустами и бирюзовыми полями вставало золотое солнце. От
выпуклого ока Иршахчана ничего не могло укрыться. Если приглядеться, то
было видно, как, забавно растянувшись и вверх ногами, желтые стражники
проходят за спиной Баршарга в плоскую галерею наверху и неслышно
натягивают арбалеты.
белый, и глаза его были безумны.
просьбу об отставке. Вы избавите провинцию от ужасов войны, которую не
выиграете.
чужеземца, приезжал человек в капюшоне, сказал: "От Даттама", просил
встречи. Ему отказали. Баршарг понял: "Приезжал сам Даттам, и решил, что я
не прощу ему смерти брата". Секретарь услужливо подоткнул ближе тушечницу,
Баршарг взялся за протянутое перо и, сощурившись, глянул в золотой лик
Иршахчана.
куртке.
цветы на витраже. Крашеное стекло со звоном посыпалось вниз, и Баршарг
вывалился на широкий, устланный мрамором балкон. Ослепительно ударило в
глаза солнце, заплескались шитые значки и знамена верного войска Баршарга,
пальцы на мгновение пронзила острая боль от осколков стекла...
своего командира. Баршарг перекинулся через узорную решетку, полетел вниз,
цепляясь за виноградные плети, перекувырнулся и вскочил на ноги.
рубите членов совета!
хотел крикнуть еще, подавился словами и упал ничком на мраморные плиты,
прямо у подножия гигантского жертвенника государю с головой мангусты.
его управе.
встрепенулся:
показалось, будто торговец сошел с ума.