Чтение 123–й страницы книги ~Призвание варяга~

придавили б его, узнай, что именно он - глава католической партии.

Так что кардинал, изобразив саму доброту, благословил меня и даже
спросил насчет прав латвийских католиков. Тех самых, о коих я в прошлый раз
"обещал беспокоиться". Я ответствовал, что теперь их уже ничто не тревожит.

У кардинала на миг обозначились скулы, но лишь прощаясь со мной, он
спросил:

- "Вы имели в виду, что они обрели... "Покой Вечный"?"

Я ж, поднимаясь с колен, отвечал:

- "Истинно так - в лоне Нашей Матери -- Церкви!" - и кардинал не
решился спросить -- при какой именно церкви похоронены эти несчастные...

Конечно, его передернуло, но они с Фуше отпустили меня и теперь кровь
польских подпольщиков была на нем в той же мере, как и на мне. Потом его
секретарь рассказал, что доброго клирика неделю мучил кошмар, - так он
переживал за сие, но сны -- Вопрос Совести. Шла война...

Как бы там ни было, после моей беседы с корсиканским священником сердца
Бонапартов раскрылись ко мне. Первым ко мне подошел Карл (с ним я был ближе
по возрасту). Я рассмешил повесу парою анекдотов: да так, - что он ржал на
весь салон и на веселье потихоньку стянулись его дядья, братья и кузены.

Что сказать про эту семью? "Природа, потрудившись на гениях, имеет
обыкновение отдыхать". В случае Бонапартов - Господь "вложил Душу" в
"Антихриста", а до прочих... Но оно и неплохо, - в семье корсиканцев.

Братья Наполеона осознавали, что звезд с неба им не хватать и потому
просто боготворили своего гениального братца. Так что никаких раскладов,
когда братья иной раз меряются, - кто из них толще, в этой семье не было и
быть не могло.

Бонапарты при общении с внешним миром были этаким монолитом, всегда
"прикрывающим спину Антихриста". Можно, конечно, издеваться над сими людьми,
но все ошибки, кои они совершили - были сделаны исключительно по недомыслию,
или из избыточного рвения угодить.

Ни один из них в голову взять не мог -- перейти в чем-то путь "Нэпи",
или - нарочно ему насолить. В сем они выгодно отличались от тех же
Романовых. Но что вы хотите -- это же корсиканцы!

Поэтому сам Наполеон искренне любил своих братцев и всячески баловал
их, а если ему и приходилось цыкнуть на все на их безобразия, то
императорский гнев был весьма быстротечен и потом он - сам же одаривал самих
провинившихся. Эти вполне взрослые люди по-детски переживали от того, что
вызвали малейшее неудовольствие их повелителя!

О чем же мы говорили? Есть поговорка, - "коль собираются немцы - весь
разговор у них "о трех К": "Kaiser, Krieg, Kanonen". В русской же армии -
про три "П": "про Престол, про... милых дам и про Похмелье"".

Моя беседа с сей "Корсой" шла скорей "на русский манер, чем --
немецкий". (Думаю, что из того у русской культуры больше "сродство" с
галльскими образцами, нежели чем -- германскими.)

Отсюда уж - извините, что не стану передавать ее. Скажу лишь, что через
четверть часа мы так смеялись и громко шутили, что нас просили - отойти
дальше, а то - дамы кругом.

А надо сказать, что вечер был - не из самых обычных, но и не из
знаменательных. Что-то вроде именин то ли - камеристки мадам Жозефины, то ли
- ее любимой собачки. Короче, - набежало много странного люда, а танцев не
было, так что "подержаться за дам" не представлялось возможным и мы тут же
ретировались в тихую комнатку, где и оприходовали -- одну бутылочку. Другую.
Третью. Десятую...

Вообразите себе, - к нам приходил "Сам" (sic!) (а остальных мы
выкидывали взашей из нашей казармы!) и сказал, что мы не в казарме и нельзя
так орать, ржать и ругаться, - "сама" Жозефина весьма расстроена. Мы тут же
побожились, что больше не будем, налили Государю и принудили его выпить. Он
обещал, что как только "закончит",- сразу вернется, а мы дали Слово -
утихнуть.

Первые полчаса мы шикали друг на друга и прижимали пальцы к губам,
опрокидывая одну за другой, но потом - ясное дело - наше внимание отвлеклось
на иное. Император уже не явился, - ему невозможно было оставить гостей, а
насчет нас он, видно, махнул рукой, - такому горю слезами не помочь!

К утру мы все были в состоянии совершенно амикошонском и мои новые
друзья звали меня исключительно -- "Алессандро", а я их -- "Карло",
"Лючано", "Джузеппе", "Джеронимо" и "Луижди" - был действительно важный
праздник, так что - стая слетелась в кучу.

На другой день после похмелья в мою дверь стал молотиться беспутный
"Карло". Он был не брат, но - племянник Антихриста, и ему дозволялось
бродить похмельным по улицам. (Братьям же это настрого запрещалось при любых
обстоятельствах.)

Я вылез из-под теплого бока Элен, коя всю ночь глаз не сомкнула, с
трепетом ожидая известий об этой попойки, пригласил Карло к нам в спальню и
мы с ним -- "освежились" после вчерашнего. Элен в эти минуты лежала под
одеялами и ухом не повела. (Обычно я проходил ее комнату сразу насквозь,
уходя сразу к Дашке, но в это утро сестра меня не ждала. Связь брата с
сестрой не приветствуется. Особенно на дикой Корсике.)

Сперва Элен испугалась, что я заставлю ее спать с моим гостем, но я
предупредил, чтоб она об этом -- не думала. Она слыла моей "официальной
любовницей" и по местным обычаям я обязан был распороть брюхо всякому, кто
посмеет задержать на ней взгляд дольше нужного. В ином случае я получил бы
за глаза клеймо "сутенера" и мое общение с Бонапартами "скатилось" бы "не на
тот уровень".

Юный латинянин аж зацокал языком при виде якобы спящей красавицы, но я
довольно-таки грубо поправил ему лацканы сюртука, чтоб он смотрел к себе в
рюмку, а не -- куда не положено. В таких делах нужно сразу оговаривать
правила, пусть сие и рискованно. Но мне повезло.

"Карло" окинул меня взглядом с головы и до пят, оценил профессиональные
мозоли "конного рубщика", припомнил, видно, характерную походку бывалого
кавалериста, пересчитал лычки за медали "за храбрость", пригляделся к
надрезанной саблей щеке и... мило улыбнулся, разведя руки в стороны.
Подальше от эфеса собственной шпаги.

Я благосклонно улыбнулся в ответ, снял руку с эфеса собственной
"Жозефины", поднял бокал и, дозволительным жестом указал на мою Элен со
словами:

- "За наших дам!"

Карло чуть кивнул головой, поклонившись на разрешение глядеть на
красавицу, и поднял свой бокал в ответ. Мы чокнулись и выпили почти что --
на брудершафт (правда -- без поцелуев). Границы были очерчены.

Потом Элен признавалась, что пользовалась успехом среди мужчин
Бонапартов, но чуть что -- "переводила стрелки" в мой адрес и господа
остывали. Моя репутация (шесть поединков за три года - все со смертельным
исходом, - публика обожает головорезов) докатилась и до Парижа, а исходы
боев вселяли пристойность в чувства мужчин к Элен.

Впоследствии тот же Карл говорил, что ни у кого из них не возникло
сомнений, что я буду драться за женщину и убью любого из них -- будь они сто
раз Бонапарты! Такое бывает на Корсике и (по секрету) в -- Ливонии. Что у
нас, что у них -- бедные почвы и дворяне сплошь небогаты. А когда дворянину
нечего терять, кроме Чести, именно ради Чести он готов глотку порвать --
хоть Богу, хоть Черту, хоть -- десятку Антихристов!

Такое не принято средь более процветающих земель и народов. Там больше
принято договариваться, но что средь медлительных латышей, что средь
отчаянной "корсы" такая "уступчивость" -- признак слабости с трусостью.

Когда меня спрашивают, - почему именно наша команда "пробилась" на
самый верх якобинского общества, я отвечаю:

"Знаете ль Вы, как "работает" любая разведка? Высший свет всей Европы
-- в родстве сам с собой. Поэтому любой из разведчиков должен бояться лишь
старых "вендетт" его рода с его былыми противниками. Причем, - ему всячески
помогают родственники "кровников" его Кровных врагов. Человек, знающий Кровь
своего собеседника, всегда понимает -- какую реакцию вызовут те, иль иные
его предложения.

Во Франции ж все было не так. Весь "высший свет" сей страны был
перемолот в известных событиях и разведчики, привычные действовать по
обычаю, оказывались в "безвоздушном пространстве". (Особенно сим грешили
сыны Альбиона!)

Жандармы, приметив такую вещь в поведении иностранцев, стали нарочно
отслеживать тех, кто пытался выйти с контактами к "бывшим". А "цепкость"
ищеек Фуше уже вошла в притчу...

Я (пред поездкой во Францию) нарочно изучил сей предмет на примере
истории Кромвеля и событий Революции в Англии. Я искренне поразился тому,
что английские сыщики долгие годы уверенно "брали" всех возможных
разведчиков, а потом -- в одночасье "пропустили" пресловутого "реббе Якоба",
оказавшегося знаменитейшим из французских иезуитов.

Меня поразило, - сколько он имел "фавора" при английском дворе и делал
среди Революции -- все, что хотел. От военного союза со вчера еще столь
ненавистной бритонам Франции -- до самой, что ни на есть -- Реставрации!

На первый взгляд, причина сего возвышения и "неуязвимости" казалось --
непостижимой, но потом...

Совершенно случайно я обнаружил, что "реббе Якоб" доводился племянником
кавалеру дю Ли -- капитану гвардии кардинала де Ришелье и... (по многим
слухам) истинным отцом Людовика XIV -- Короля Солнце! (В способность Луи
XIII зачать хотя бы кого-то ни я, ни мой врач -- доктор Боткин совершенно не
верим. Не та у него болезнь -- для этого подвига!)

Меня осенило, - Кромвель привечал у себя не абстрактного реббе, но --
члена "августейшей фамилии"! Родственника величайшего из государей Европы!

Но "обычный" аристократ не якшался б с безродным дворянчиком --
Кромвелем! Это было б ущербом для его Чести! Если бы он решился на этакое,
английские сыщики сразу схватили б его и потянули на виселицу.

Но у евреев по европейским понятиям с Честью -- "что-то не то". Поэтому
когда с Кромвелем стал дружить "реббе Якоб" это не вызвало отторжения -- для