Были у нее когда-нибудь постоянные увлечения или она так и будет метаться
всю жизнь? Должна была бы обидеться на Совинского, уже дважды бежавшего от
нее - первый раз во время их знакомства в парке, второй - в Киеве, после
сумасшедшей ночи в Людмилиной квартире у Русановского пролива. Но понимала,
что обижаться на Совинского не следует, потому что он скорее нуждался в
сочувствии. Кроме того, обладал странной особенностью попадаться Анастасии
на пути именно в минуты ее абсолютного отчаяния и дикого одиночества. Точно
современный ангел-избавитель.
Кривом Роге?
Совинский, не решаясь первым протянуть руку.
могучей Ивановой ладони, стиснет - только захрустят! Но Совинский держал
руку Анастасии бережно, грел ее пальцы своим теплом, дышал шумно,
сконфуженно.
всякий раз удираешь от меня. Познакомились в парке - сбежал. Поехали вместе
к Людмиле и Юрию - оставил одну с тем шутом Кучмиенко, исчез и даже не
позвонил.
столику. У нас там целая компания. Ребята из Минска. Наладчики. Морочатся
здесь с компьютерами на девятой домне. А я в составе областной комиссии по
приемке агрегатов - да вспомнил старое, попросился к минчанам.
газеты. Удивляюсь, что не встретила тебя.
красивым, как ты.
знаешь, не хочется мне к твоим наладчикам. Я только что сбежала с моря от
случайных знакомых. Теперь снова знакомства, разговоры, деланное
глубокомыслие... Устала от этого.
общение с вычислительными машинами лишило тебя воображения? Скажи, надо
вернуть долг. Немедленно, неотложно... Ведь ты у меня в долгу. Бросал меня
раз, потом другой, не бросишь же в чужом городе.
Желание отомстить кому-то? Ослепление? Не узнавала себя, но и не сдерживала,
говорила Совинскому что-то уж совсем сумасбродное. Пусть!
поговорить, а то и помолчать в четыре глаза?
тому жилистому парню, который снова изгибался между парами, как молодой
змей, дотронулась до плеча Совинского, не знавшего, как ему держаться,
наверное, еще не верил до конца услышанному: разве же не провинился перед
нею своим поведением? Правда, тогда, в Приднепровске, она сама сбежала от
него так же, как он - дважды от нее. Но женщина никогда не бывает виноватой,
да и встреча их тогда была сугубо деловой.
месте я бы уже давно попрощалась со своими электронщиками и затем...
поднялась на свой этаж, взяла у дежурной ключ, отперла номер, оставила дверь
приоткрытой, остановилась перед зеркалом. Потемневшие глаза, суженные
зрачки, отчаянность в лице - неужели это она? Такою знала себя нечасто.
Может, тогда, когда после десятилетки пошла на радиозавод, чтобы отомстить
матери за ее испуганное хныканье после смерти отца, за ее растерянность
перед жизнью, к которой она, как оказалось, не была приспособлена, привыкнув
прятаться за мужнину спину. Тогда Анастасия, хотя и закончила десятый класс
с золотой медалью, решила пойти на завод и пошла. Пусть мама знает! Пусть
все знают! Что-то там паяла, какие-то провода, все миниатюрное, даже не
поинтересовалась, зачем она сидела за маленьким столиком рядом с десятками
таких же девушек в белых халатиках, паяла, отодвигала дальше, брала новое.
Там увидел ее будущий муж. Привез прямо к ним в цех новые модели одежды на
показ. Манекенщицы с неживыми улыбочками демонстрировали модели, а он ходил
между молоденьких работниц, собирая щедрую дань девичьих взглядов, высокий,
длинноногий, с вдохновенными огромными глазами, горевшими почти неистовым
огнем, гибкий, как этот танцор из ресторана, - новые моды привез в заводской
цех или самого себя - кто бы мог сказать? Анастасию увидел он - не она его.
Еще находилась тогда в плену упрямства, была даже недовольна, что кто-то
оторвал ее от привычного занятия, ничего не хотела видеть и знать, кроме
своих проволочек, миниатюрного паяльничка, увеличительного стекла на
штативе, аккуратно прибранного столика. Заученный жест левой руки,
принимаешь от соседки блок, минута сосредоточенности, капелька растопленного
белого металла на концах желтых проволочек, жест правой рукой к другой
соседке. Прекрасное занятие! И целый день можешь мысленно обращаться к
матери: "Будешь у меня знать мою золотую медаль! Будешь знать!"
привычным круга, вызывая дикую зависть у всех цеховых девчат, что-то говорил
только Анастасии, оставляя ей какой-то адрес, куда-то приглашал, что-то
обещал, а когда исчез со своими загадочно-ехидными манекенщицами и девушки
стали завистливо допытываться, что он обещал и куда приглашал, Анастасия
демонстративно порвала записку, так и не заглянув в нее, и выбросила в
мусорный ящик.
моделей, она тоже стала выходить на люди с натренированно-судорожной улыбкой
на лице, слепо перебирая ногами под все более модными юбками, там узнала,
что он - модельер женской одежды, нечто вроде киевского Диора и Кардена в
одном лице, заметила, что, кажется, он даже влюблен в нее, хотя она и не
была самой красивой из тех, кто работал в его маленьком царстве (а сколько
же еще красивых девушек за пределами его царства!). Это ее ни обрадовало, ни
смутило, а почему-то испугало, и в попытке спастись от внимания того
человека она пошла учиться на вечернее отделение журналистики. Но он
преследовал ее с такой упорной самоотверженностью, что Анастасия не
выдержала и сломалась, поддалась, стала его женой, еще и не осознавая, что
это такое - жена, любовь, семья.
пугал Анастасию неожиданными приступами неизъяснимой душевной разрушенности,
пустоты, чуть ли не идиотизма. Не мог связать воедино двух слов, не узнавал
людей, не находил дороги даже на Крещатике, мог подбирать на тротуаре окурки
и пытаться их докуривать, хотя в кармане лежали сигареты. Поначалу Анастасия
удивлялась, ей становилось жаль этого влюбленного в нее человека, наконец
она стала понимать, что он просто бывает тяжко пьян, и это снова вызвало у
нее сочувствие. Напивается от горя, потому что она с ним холодна и
неприступна, точно камень. На работе он появлялся редко. Иногда раз в
неделю, чтобы "давать идеи". Потом куда-то исчезал. Вечерами находил
Анастасию. Мог и не находить. Знала ли она его? И что о нем знала? И можно
ли знать что-либо о человеке, не пожив с ним рядом? Так вышла за него замуж,
как за большое неизвестное. Только тогда (да и то после горького
многомесячного опыта) открылось ей самое ужасное: человек, с которым связала
свою жизнь, неизлечимый, разрушенный, деградированный пьяница. Как она могла
не понять этого раньше, почему никто не подсказал ей - так и осталось для
нее загадкой. Может, потому, что муж ее относился к алкоголикам
интеллигентным, так сказать, пьяницам не по призванию, а по мировоззрению.
Он отстаивал право напиваться так же, как люди отстаивают истину. Причисляя
себя к тем, кого преследуют, как преследовали во все времена борцов за
истину (излюбленные его слова: "Во все века преследовали истину, а теперь
еще и выпивку"), а поскольку был членом общества, которое высоко ставит
человеческую порядочность, то изо всех сил разыгрывал эту порядочность, так
что не сразу можно было заметить его истинное состояние. Это был человек,
трагически, бесповоротно, навеки раздвоенный, располовиненный, тело у него
уже ничего общего не имело с разумом, а разум с телом. Но в то же время его
разум что было силы прикидывался, будто он продолжает быть связанным с
телом, а тело силилось показать, будто разум при нем. Сплошное притворство,
постоянная потеря сил. Бороться за такого человека? Но как? Если бы у него
была хоть капля желания бороться за самого себя.
сегодня, потемнели ее глаза, остро сузились зрачки, где-то уловила она в
своем муже еле заметный промежуток между притворством и естественностью,
сказала твердо:
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Корнев Павел
Свержин Владимир
Афанасьев Роман
Контровский Владимир