В 1527 г. им снова пришлось покинуть Флоренцию, после чего их новое
правление уже не было таким вызывающим деспотизмом, а являло обычный в те
времена реакционно-феодальный порядок с буржуазными чертами вплоть до
времени Наполеона. Все вышеизложе нное должно помочь нам понять особенности
флорентийской эстетики, в том числе и эстетики Савонаролы, в связи с бурно
развивавшимся социально-политическим потоком тогдашнего времени.
вв.
свидетельствующих не только о переходной эпохе вообще, но особенно о
человеческой личности, растерявшей свои жизненные ценности, но все еще
продолжающей чувствовать свою глубину и оригинально сть, свою
неповторимость. Французским поэтам подобного рода состояние личности удалось
выразить более остро, чем это делали поэты в других странах. Поэтому мы
позволим себе остановиться на двух или трех примерах этого близкого к
разложению или прямо разл оженческого индивидуализма.
постоянно попадавший в разные истории из-за своего неугомонного и в высшей
степени непостоянного нрава. Он общался со всяким сбродом и опустившимися
людьми, не раз обвинялся в убийстве, а однажды даже был приговорен за
убийство к повешению, правда с последующим помилованием. Личность эта в
общем необыкновенно сумбурная и хаотическая, хотя в то же самое время
добродушная, критически настроенная ко всему, и прежде всего к самой себе. В
ист ории литературы Вийон часто квалифицируется как продукт средневекового
разложения. Однако это разложение гораздо более глубокого типа. Вийон уже
успел вкусить все сладости индивидуального самоутверждения; в его богемной
биографии очень много глубоких про зрений как в области быстротекущей и
ненадежной жизни, так и в критике своих внутренних состояний. Его эстетику
никак нельзя назвать такой эстетикой, которая выходила бы за пределы
возрожденческого индивидуализма. Он очень глубоко чувствовал себя, свою н
еудавшуюся жизнь, иронически и в то же самое время добродушно высмеивая свои
неудачи, свои недостатки и свою же собственную самовлюбленность.
в которых неизвестно чего больше - сознания своей собственной неудачливости
и никчемности, упования на милость божию или просто иронии над жизнью в
целом. Мы читаем то, что он сам п редлагает в качестве своей собственной
эпитафии:
убедившийся из опыта повседневной людской жизни в недостаточности того
стихийного и артистического индивидуализма, на котором вначале он хотел
построить всю свою жизнь и все свое мировоззрен ие.
которое дала ему жизнь. Он знает и понимает решительно все на свете. И
только одного он не понимает - это самого себя. Здесь возрожденческая
личность, так высоко ставившая свои собственны е знания, а также и глубины
своего собственного самоутверждения, несомненно, приходит к признанию краха
такого напряженного индивидуализма. Из этого признания невозможности понять
самого себя наряду с пониманием всего окружающего мы приведем последнее че
тверостишие:
этот раз уже целиком. Название этого стихотворения мало о чем говорит -
"Баллада поэтического состязания в Блуа". Но в этом стихотворении Вийон
выразительно формулировал те противор ечия, на которые рассыпается
человеческая личность, осознавшая всю порочность исходного
стихийно-артистического индивидуализма. В XV и XVI вв. в европейских
литературах мало кто осознавал эту острую и безнадежно трагическую
антиномику ничем не сдерживаем ого индивидуализма так, как это удавалось
Вийону.
пестроту человеческой жизни, слишком неуверенный в себе как в глубокой и
твердой личности и слишком откровенно рисующий картину жизни, не стесняясь
никакими ее натуралистическими п одробностями, откровенно вскрывающий
жизненное противоречие гуманизма своего времени. В молодости он провел
четырнадцать лет в одном из францисканских монастырей, а потом четыре года в
одном из бенедиктинских монастырей, до конца жизни остался священнико м, но
связь его с монашеством, по-видимому, довольно рано прекратилась. Его
неразборчивое отношение к жизни выразилось хотя бы в том, что он, будучи
критиком церковной жизни, поддерживал дружескую связь с кардиналом дю Белле,
причем связь эта, по-видимом у, была довольно глубокой и граничила с
настоящей дружбой. Четыре стороны в творчестве Рабле интересуют нас здесь, в
обрисовке возрожденческого разложения.
аббатства, нарисованная Рабле в первой книге его романа "Гаргантюа и
Пантагрюэль" (102) и выставляемая им, насколько можно судить, в качестве
идеала человеческого общежития. Это аббатство п остроено в виде прямой
противоположности монастырским порядкам. Если в монастырях кроме молитвы
требовался еще и труд, то здесь не требовалось ни молитвы, ни труда. И если
в монастырях требовалось исполнение строгого устава, то здесь устав сводился
тольк о к одной заповеди: делай, что хочешь. В этом аббатстве можно было
жить богато и можно было жить бедно. Можно было красиво одеваться, а можно
было совсем за этим не следить. В брак можно было вступать кому угодно и с
кем угодно. Вступать в аббатство тоже можно было кому угодно, и уходить из
него тоже можно было кому угодно и когда угодно. Здания, парки, библиотеки,
жилые помещения были устроены согласно самому изысканному вкусу. Но это
изображение Телемского аббатства у Рабле с поразительной откровеннос тью
рисует всю беспомощность и все бессилие такого рода достаточно потешной для
нас иллюзии. Ведь естественно возникает вопрос: на какие же средства будет