был бы поцеловать дядю Неда и поблагодарить его за вздорное легкомыслие.
Дедуся поверил в свою же теорию - еще бы, ведь она была его собственной, -
а дочь охотно смирилась с этой гипотезой. Лазарус, тебе предоставили
возможность стать членом семьи - а ты оказался таким идиотом.
вытащил пробку. Снимая это логово, Лазарус соблазнился тем, что горячую
воду обещали давать в любое время дня. Но, отправляясь спать, хозяин
отключал нагреватель, и глуп был тот, кто рассчитывал понежиться в теплой
воде после девяти. Впрочем, быть может, холодная вода быстрее приведет его
в себя; однако он намеревался долго лежать в горячей ванне, хотел
опомниться и подумать.
менее... После двух тысяч лет, когда одно дурацкое приключение сменяло
другое, ты вляпался в самую отвратительную из всех возможных ситуаций. Ах
да, конечно, сыну положено любить свою мать. В качестве Вуди Смита.
Лазарус в этом не сомневался. Он всегда целовал мать на ночь, обнимал при
встречах (если не торопился), помнил о днях рождения (почти всегда),
благодарил ее за печенье или за пирог, который она ему оставляла, когда бы
он ни приходил (кроме тех случаев, когда он забывал это сделать), и даже
иногда говорил ей, что любит ее.
остальных, в случае необходимости немедленно прибегала к розге, и на этом
все проблемы кончались; никаких там "подожди, вот вернется домой отец".
Лазарус даже помнил прикосновение прута из персикового дерева к ягодицам;
оно научило его левитировать в очень юном возрасте и куда лучше, чем это
делал Торстон Великий.
опрятной, стройной и неизменно любезной с его друзьями - не то что матери
других мальчиков.
из лучших.
чувства. Перед ним была очаровательная молодая женщина и притом почти его
ровесница. Этот ночной визит был пропитан утонченной мукой: за все
прожитые жизни ему еще не случалось испытывать столь неодолимое
притяжение, истинное сексуальное наваждение: иными словами, подобной
женщины он не встречал нигде и никогда. Во время короткого визита Лазарус
был вынужден самым тщательным образом скрывать свою страсть: не проявлять
излишней галантности, не вести себя подчеркнуто вежливо, не выдавать себя
ничем, что могло пробудить во всегда бодрствующей душе дедуси привычную
подозрительность. Нельзя было давать дедусе повод догадаться о той буре,
которая бушевала в груди его.
красе, и хлопнул по нему.
Библейском поясе.
пояса не жил, однако Лазарус не сомневался - приведись ему нарушить этот
кодекс, дедуся без жалости застрелит его, защищая честь своего зятя.
Впрочем, возможно, старик сперва разок выстрелит в воздух, давая ему
возможность сбежать. Но Лазарус не намеревался рисковать жизнью. Что если
ради зятя дедуся пожелает проявить меткость? Уж Лазарус-то знал, как метко
стрелял старик.
пальбы; ему не хотелось даже сердить их. И ты тоже забудь обо всем, сгинь,
змей безглазый! Лазарус вспомнил, что отец скоро приедет домой, и
попытался представить его себе, однако образ расплывался в памяти. Лазарус
всегда был ближе к дедусе Джонсону, чем к отцу, и не только потому, что
отец часто уезжал по делам, - просто дедуся чаще бывал дома днем и охотно
проводил время с Вуди.
Цинциннати? Неважно, он едва помнил их, так что вряд ли стоило пытаться
встретиться. Он завершил все, что намеревался сделать в Канзас-Сити, и
если у него есть доля разума, отпущенного богом деревянной дверной ручке,
- пора отправляться. Никаких походов в церковь! Какое там воскресенье!
Держись подальше от игорного дома, в понедельник надо продать оставшееся
имущество - и в путь! Сесть в форд - нет, продать его - и поездом уехать в
Сан-Франциско, а там сесть на первый же корабль, отправляющийся на юг.
Дедусе и Морин можно послать из Денвера или Сан-Франциско вежливые
извинения, сославшись на то, что дела срочно потребовали его отъезда, и
так далее.
односторонним: дедуся-то, похоже, ни о чем не догадался, а вот Морин все
заметила и не возмутилась. Напротив, была обрадована и польщена. Они
немедленно настроились на одну частоту, без слов, без взгляда или жеста;
одно прикосновение - и ее передатчик ответил ему. Потом, как только
представилась возможность, она ответила по-другому: пригласив на обед.
Дедуся тут же вмешался, и она немедленно забрала приглашение обратно - но
в той манере, которую допускал здешний моральный кодекс. А потом, когда он
уже уходил, снова предложила встретиться, но в более приемлемой форме: они
имели право увидеться в церкви. Ну хорошо, что плохого в том, что молодая
матрона в 1917 году обрадована и польщена, обнаружив, что мужчина хочет
разделить с ней постель? Если ногти его чисты, а дыхание сладко, если он
вежлив и почтителен - почему бы нет? Женщина, родившая восемь детей, это
вам не нервная девица; она привыкла спать с мужчиной, ощущать его объятия,
чувствовать его в своем теле... Лазарус немедленно поставил бы на кон все
свое состояние до последнего цента: это занятие Морин нравилось.
усомниться в том, что Морин Смит верна мужу в соответствии с самыми
ветхозаветными нравами Библейского пояса. У него и сейчас не было
оснований думать, что она флиртовала с ним. В ее поведении ничего не
говорило об этом; вряд ли подобное было возможно. И тем не менее он был
твердо уверен, что ее тоже тянуло к нему, как и его к ней; что она точно
знала, чем все может кончиться. Он подозревал, что она вполне отдавала
себе отчет в том, что их может остановить только свидетель.
представления того времени, четко определяющие "пристойное" и
"непристойное"... Вряд ли пояс Ллиты мог действовать более эффективно.
хорошенько обнюхает. Грех? Сие понятие, как и понятие "любовь", сложно
определить. Оно отдает двумя горькими, но весьма различными ароматами.
Первое: нарушение племенного табу. Страсть, которой он воспылал,
безусловно, была греховной - и племя, в котором он был рожден, считало ее
инцестом в первой степени.
религиозной концепцией, а не научной; последние двадцать лет вымыли из
памяти последние следы, оставленные этим племенным табу. То, что еще
оставалось, можно было уподобить привкусу чеснока в хорошем салате. Морин
делалась только еще более соблазнительно запретной (если такое возможно!),
но его это не пугало. Он не мог видеть в Морин свою мать, это не отвечало
его воспоминаниям о ней ни в молодые, ни в зрелые годы. Второе понятие
греха определить было легче - оно не было затемнено туманными концепциями
и религиозными табу - поступки, противоречащие интересам других людей,
греховны.
залучить в постель Морин при полном ее согласии. Будет ли она сожалеть об
этом потом? Ведь это же адюльтер. Здесь к такому явлению относились
серьезно.
между говардианцами всегда был денежный контракт, который оба партнера
заключали с открытыми глазами. Фонд выплачивал деньги за каждого ребенка,
родившегося от такого союза. Так что Морин выполняла свои условия: она
родила уже восьмерых, получила за них и должна была оставаться в
продуктивном состоянии еще лет пятнадцать. Что если для нее адюльтер -
всего лишь нарушение "контракта", а не "грех"? Он не знал. Но,
мальчоночка, речь не об этом; дело в том, что тебя может остановить только
одно - а на сей раз не проконсультируешься ни у Иштар, ни у другого
генетика. Впрочем, учитывая препятствия, которые придется преодолеть,
шансы на плохой исход весьма невелики. Но риск тем не менее есть, а
Лазарус никогда не шел на него: незачем плодить дефективных детей.
случилось. Он знал всех своих сестер и братьев: и уже живущих, и еще не
рожденных тогда - дефективных среди них не было. Ни одного. Значит, нет
никакой опасности.
существует, - на самом деле это закон природы. И ты давно подозревал, что
любая теория основана на парадоксе, но помалкивал, чтобы не испугать Лаз,
Лор и других членов твоей "настоящей" семьи. Если подумать, выходит, что
свободная воля и предопределение представляют собой два аспекта одной и
той же математической истины и что разница между ними лишь
лингвистическая, а не семантическая. Следовательно, твоя собственная
свободная воля не может изменить ход событий в данном "здесь и сейчас",
потому что твои свободные воля и действия "здесь и сейчас" уже стали
причиной того, что сложилось в более позднем "здесь и сейчас".
пор, как помнил себя. Паутина, кругом паутина!
Володихин Дмитрий
Дальский Алекс
Буркатовский Сергей
Бажанов Олег
Посняков Андрей
Андреев Николай