собираемся делать, опасно. У нас есть причины подвергать себя этой
опасности, и помощь твоего отца и его людей, коль он им доверяет, для нас
очень важна. Но если поедешь ты, это будет ненужный риск. Звучит разумно?
внести свой вклад. Мне столько же лет, сколько Катриане, и теперь я
понимаю, как мне кажется, что здесь происходит. Что вы пытаетесь сделать.
Могу лишь сказать, что не меньше вашего стремлюсь к свободе.
Примечательно, что это сказала Катриана. - Баэрд, если и правда наступает
решающий час, у нас нет права отказывать людям, которые чувствуют так же,
как и мы. Нет права решать за них, чтобы они забились в свои дома и ждали,
станут ли рабами или нет, когда закончится лето.
к Ровиго и махнул рукой, уступая. Алаис могла разглядеть на лице отца, как
тревога и любовь боролись с гордостью за нее. А потом при свете свечей она
увидела, что его внутренняя битва закончилась.
дочери, своей жизни, своей радости, - твоя мать меня убьет. Ты это знаешь,
не так ли?
сердце у нее учащенно билось.
тогда вдвоем смотрели на скалы после шторма в лунном свете.
оно будет твоим. Мир и звезды Эанны - все будет твоим".
позволил ей поехать с ними туда, где мир, который они знали, будет положен
на чашу весов.
утром они вместе с Катрианой стояли у поручней, а корабль плыл на север
вдоль побережья Астибара. Одна крохотная деревушка, потом еще одна, и еще
одна, крыши домов ярко блестят на солнце, маленькие рыбачьи лодки скачут
на волнах между "Морской Девой" и берегом.
говорила так тихо, что только Алаис ее услышала. - А та лодка с голубым
парусом принадлежит моему отцу. - Ее голос звучал странно, нереально,
словно не имел отношения к смыслу ее слов.
отцу! Он...
Может быть.
они огибали северную оконечность острова Фарсаро рано утром и увидели
корабли Играта и Западной Ладони, стоящие на якоре в гавани. В ожидании
войны. Вот тогда она испугалась, так как реальный смысл того, к чему они
плыли, дошел до нее при виде этого зрелища, одновременно яркого,
многоцветного и мрачного, как серая смерть. Но она взглянула на Катриану,
на своего отца, а затем на старого герцога. Сандре, который теперь называл
себя Томазом, и на их лицах тоже увидела тени сомнения и тревоги. Только у
Баэрда, внимательно считавшего корабли, было на лице другое выражение.
поколебавшись, сказала, что это страстное желание.
в переполненной гавани. Потом сошли на берег и к концу дня пришли в
гостиницу, о которой все остальные уже знали. Впятером вошли в двери
таверны, и их окатил поток радости, яркой и внезапной, словно лучи солнца,
встающего из-за моря.
мгновение явно встревоженный ее присутствием, бросил вопросительный взгляд
на ее отца и сделал то же самое. С ними был седой человек с худым лицом по
имени Эрлейн, и потом к ним подходило еще много посетителей таверны.
Одного звали Наддо, другого Дукас, и с этими двумя еще один слепой старик,
имени которого она не уловила. Он передвигался с помощью великолепной
трости. На ее ручке была изумительно вырезанная голова орла, с такими
пронзительными глазами, что казалось, они почти компенсируют старику
потерю собственных.
имен. Было очень шумно. Хозяин гостиницы принес им вино: две бутылки
сенцианского зеленого, а третью - астибарского голубого вина. Алаис
осторожно выпила по маленькой рюмке каждого, пытаясь разобрать в хаосе
звуков все, что говорилось вокруг. Алессан и Баэрд ненадолго отошли в
сторону; затем снова вернулись к столу, и оба казались задумчивыми и даже
мрачноватыми.
снова играть в течение часа, пока другие ели, а Алаис, раскрасневшаяся и
ужасно взволнованная, заново переживала ощущение прикосновения губ двоих
мужчин к своим губам. Она застенчиво улыбалась всем, опасаясь, что ее лицо
выдаст то, что она чувствует.
свои комнаты. А позднее, когда на этом верхнем этаже стало тихо, Катриана
отвела ее из отведенной им комнаты по коридору в спальню, где жили Дэвин,
Алессан и Эрлейн.
что познакомилась, а несколько были ей совсем не знакомы. Через минуту
вошел ее отец вместе с Баэрдом и Сандре. Они с Катрианой были
единственными женщинами. Она еще успела удивиться этому факту и тому, что
находится так далеко от дома, но тут все замолчали, а Алессан запустил
пальцы в волосы и начал говорить.
поняла, вместе с остальными, поистине пугающие размеры и смысл того, что
он задумал.
Сначала на герцога Сандре, потом на круглолицего жителя Чертандо по имени
Сертино, сидящего возле Дукаса, и наконец, почти с вызовом, на Эрлейна ди
Сенцио.
Особенно в отношении Сандре. Ссыльного герцога Астибара. Их соседа по
дистраде, которого она знала всю свою жизнь.
стене и скрестив на груди руки. Он тяжело дышал.
так долго жили в своих мечтах, что потеряли способность видеть окружающий
мир. А теперь собираетесь в своем безумии погубить людей.
сказав ни слова.
я иду по тропе безумия, хотя я так не думаю. Но ты прав, вероятно,
погибнет много людей. Мы всегда это знали; настоящим безумием было бы
делать вид, что это не так. На данный момент, однако, успокой свою совесть
и не переживай. Ты знаешь не хуже меня, что ничего не происходит.
войска барбадиоров? Солдат Играта с запада? Ничего не происходит.
Альберико Барбадиорский собрал все свои роты на границе, но не отдает им
приказа двинуться на запад!
боится Брандина.
Слишком осторожен.
Дукас.
как нам заставить его перейти границу? Как втянуть его в войну? - Он
посмотрел на Дукаса, а потом на всех по очереди.
легкостью начинает войну. Особенно такую войну, как эта, в которой он
рискует всем ради выгоды, которая его почти не волнует. Сенцио? Ладонь?
Какое они имеют значение? Стоит ли вышвырнуть ради них на ветер двадцать
лет усилий?
надежда. Если бы умер император...
проклятого полуострова, домой, требовать себе тиару императора Барбадиора.
Вот это его война, та, на которой он хотел сражаться. Та, которая имела
значение, единственное, что действительно имело значение. Он поплыл бы
домой с тремя ротами и вырвал бы тиару у придворных фаворитов, роящихся