Джо.
всех взглядом.
в Америке, где идет война.
таких же точно выражениях сообщалась ему уже раньше по меньшей мере
пятьдесят раз), мистер Уиллет встал из-за стола, подошел к Джо, ощупал его
пустой рукав снизу доверху, до того места, где сохранился обрубок, покачал
головой... потом, подойдя к камину, разжег свою трубку, потом пошел к двери,
обернулся, указательным пальцем отер левый глаз и с расстановкой произнес:
идет война. - С этими словами он вышел и больше в этот вечер не возвращался.
столовой. Только Долли все еще сидела - для нее было большим облегчением
остаться, наконец, одной, и она дала волю слезам. Но вот в конце коридора
послышался голос Джо: он желал кому-то доброй ночи.
может идти в такой поздний час?
затихли как бы в нерешимости... Возвращается! Сердце Долли сильно забилось.
Вот он заглянул в дверь.
участием сказал Джо. - Не плачьте, не могу я видеть ваших слез. Перестаньте
думать об этом - ведь вы уже в безопасности и должны чувствовав себя
счастливой.
нисколько не изменились - разве только к лучшему. Все говорят, что вас не
узнать, но я с этим не согласен. Вы всегда были чудо как хороши, а теперь
стали еще красивее, ей-богу! Вы извините, что я так говорю. Но вы же сами
это знаете, вам, наверно, это часто твердят...
каретника она давно уже считала настоящим ослом, и то ли боялась сделать
такое же открытие относительно других своих поклонников, то ли так привыкла
к их комплиментам, что перестала обращать на них внимание. Во всяком случае,
достоверно одно: хоть она и продолжала сейчас заливаться слезами, но никогда
еще ничто в жизни не радовало ее так, как обрадовали слова Джо.
сердце будет разрываться на части всякий раз, как услышу ваше имя... Я буду
молиться за вас каждое утро и каждый вечер до самой смерти!
очень рад и горжусь этим...
смотрел на нее.
Кажется, будто снова настал тот счастливый вечер - вы не сердитесь, что я
вспоминаю о нем? - и ничего не изменилось за все эти годы. Как будто и не
было всего того, что мне пришлось перенести, и я вчера только сшиб с ног
бедного Тома Кобба и перед тем, как удрать, пришел к вам с узелком на плече.
Помните?
глаза. Это был один мимолетный взгляд, взгляд сквозь слезы. Но он заставил
Джо надолго замолчать.
чтобы все пошло по-другому. Я уехал за море и все эти годы воевал летом,
мерз зимой. Вернулся я таким же бедняком, как ушел, да еще калекой в
придачу. Но поверьте, Долли, мне легче было бы потерять и другую руку - что
там руку, даже голову сложить! - чем вернуться и не застать вас в живых, или
застать не такой, какой вы мне всегда казались, и какой я желал и мечтал
увидеть вас. Слава богу, что этого не случилось.
ту, что пять лет назад была только маленькой кокеткой! Она, наконец, узнала,
что и у нее есть сердце. До сих пор она не понимала его и потому не могла
оценить сердца Джо. Каким бесценным сокровищем казалось оно ей сейчас!
надеялся вернуться богатым и жениться на вас. Но тогда я был еще мальчишкой
и давно уже перестал об этом мечтать. Я бедняк, калека, отставной солдат и
должен быть доволен, что хоть жив остался. Я и сейчас не стану вас уверять,
что мне легко будет примириться с вашим замужеством. Но я рад - слава богу,
могу это сказать от души, - что вас все любят и восхищаются вами, что вам
легко будет выбрать в мужья, кого захотите, и найти счастье. А для меня
утешение и то, что вы будете говорить обо мне со своим мужем. И, может быть,
придет время, когда я способен буду подружиться с ним, пожимать ему руку,
навещать вас, как старый друг, который знал вас еще девочкой. Прощайте,
Долли, да хранит вас бог!
вышел из комнаты.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
помощи Джо и Эдварда Честера, к вечеру бои совсем прекратились, и в объятой
страхом столице был восстановлен мир и порядок. Правда, после такой бури
никто не мог поручиться, что это спокойствие будет длительным, что не
вспыхнут новые волнения еще страшнее недавних, толпа опять начнет
буйствовать, на улицах будет литься кровь. Поэтому те, кто бежал из города,
не возвращались пока, а многие семьи, которым раньше не удалось уехать,
теперь воспользовались затишьем и покинули Лондон. Все лавки, от Тайберна до
Уайтчепла, по-прежнему, были закрыты, и в торговых кварталах замерла деловая
жизнь. Однако, вопреки зловещим предсказаниям многочисленной категории
людей, которые с удивительной прозорливостью видят всегда впереди самое
мрачное, в городе царило полное спокойствие. Войска, расставленные во всех
главных частях его и важных пунктах, усмиряли бродившие по улицам кучки
мятежников; поиски участников разгрома продолжались с неослабевающей
энергией, и если среди них и были такие отчаянные смельчаки, которые после
виденных ими жутких картин решились бы снова выступить, - даже их настолько
устрашили принятые властями меры, что они поторопились укрыться, кто где
мог, и думали только о собственной безопасности.
улицах, двести, пятьдесят тяжело ранены и лежали в больницах, семьдесят
восемь из них скоро умерли. Сто человек уже сидели в тюрьме, и число
арестованных росло с каждым часом. Сколько мятежников погибло во время
пожаров и стало жертвами собственной необузданности, установить было
невозможно. Известно только, что одни нашли страшную смерть в огне, ими же
зажженном, другие, забравшись в подвалы и погреба, чтобы всласть напиться
вина или чтобы обмыть раны, не вышли оттуда на свет божий. Спустя много
недель лопаты рабочих обнаружили это с полной очевидностью в черной, давно
остывшей золе пожарищ.
укрепленных тюрьмы. Имущества, по оценке пострадавших, погибло на сто
пятьдесят пять тысяч фунтов, а по самому умеренному и беспристрастному
подсчету людей незаинтересованных - на сто двадцать пять тысяч. Эти огромные
убытки были вскоре возмещены разоренным гражданам из общественных средств:
по постановлению палаты общин деньги собирали во всем городе, в графстве и
Саутуорке, Однако более всех пострадавшие лорд Мэнсфилд и лорд Сэвиль
отказались от возмещения им убытков.
дверях и под охраной караулов, решено было после подавления беспорядков
сразу же приступить к самому серьезному рассмотрению петиций протестантов.
Во время обсуждения этого вопроса один из членов палаты, мистер Хэрберт,
встал и в негодовании попросил палату обратить внимание на то, что лорд
Джордж Гордон сидит в зале с синей кокардой на шляпе, отличительным знаком
мятежников. И соседи лорда не только заставили его снять кокарду, но когда
он пожелал выйти на улицу и, по своему обыкновению, успокоить толпу
неопределенным обещанием, что палата "намерена их удовлетворить", несколько
членов палаты силой удержали его на месте. Словом, беспорядок и насилие,
торжествовавшие на улицах Лондона, проникли и в парламент. Здесь, как и
повсюду, панический страх победил все, и традиции были на время забыты.
объявив, что невозможно с должной серьезностью и свободой обсуждать важные
дела, пока здание парламента окружено вооруженными войсками.
все главные улицы и площади в городе были заняты солдатами, которым дано
было неограниченное право пускать в ход мушкеты и сабли, то люди верили
слухам, что город на военном положении, и жадно внимали жутким рассказам о
якобы повешенных на фонарях мятежниках в Чипсайде и на Флит-стрит. Страшные
слухи были опровергнуты официальным сообщением, что всех арестованных
бунтовщиков будет судить по существующим законам особая комиссия; но не
успели улечься эти толки, как началась новая паника - везде шептались о том,
что у некоторых мятежников найдены французские деньги и беспорядки
поощряются иностранными державами, которые хотят разорения и погибели
Англии. Молва эта, которую еще поддерживали подметные анонимные прокламации,
родилась, вероятно, потому, что в карманы мятежников во время грабежей
вместе с другой добычей попало и немного иностранных монет, а при обысках
Конюшевский Владислав
Орлов Алекс
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Андреев Николай