Чтение 124–й страницы книги ~Анж Питу~

Назавтра энтузиасты принялись осматривать, ощупывать и чистить свои
сокровища; инстинкт заменял им знания, и те, кому достались первоклассные
ружья, могли сполна оценить свою удачу, а те, кто получили ружья похуже,
измышляли способы поправить дело.

Тем временем Питу, затворившись в своей лачуге, словно великий Агамемнон
в своем шатре, предавался размышлениям, и, покуда Другие напрягали руки,
чистя оружие, он напрягал мозг.

О чем же размышлял Питу, поинтересуется читатель, благоволящий к этому
юному гению.

Питу, сделавшийся пастырем народов, размышлял о бренности всего сущего.

В самом деле, близился миг, когда зданию, возведенному им с таким трудом,
предстояло рассыпаться в прах Ружья были розданы солдатам вчера. Сегодняшний
день они употребили на то, чтобы привести оружие в порядок. Завтра придется
начать учения, а Питу не знает ни одной команды, кроме: "Пли!".

Питу всегда заряжал ружье, как Бог на душу положит.

Еще хуже обстояло дело с маршировкой.

А что это за командующий Национальной гвардией, который не умеет
командовать?

Пишущий эти строки знал еще одного такого командующего - впрочем, земляка
Питу.

Итак, обхватив голову руками, застыв в неподвижности и глядя вокруг
невидящими глазами, Питу предавался размышлениям.

Цезарь в галльских лесах, Ганнибал в заснеженных Альпах, Колумб в чужих
морях не обдумывали так торжественно свою встречу с неведомым, не желали так
страстно разгадать загадку тех страшных богов, что зовутся dii ignoti
<Неведомые боги (лат.).> и владеют секретом жизни и смерти, как желал этого
Питу в тот роковой день.

"Увы! - говорил себе Питу. - Время идет, завтра приближается, и скоро
наступит тот час, когда мое ничтожество проявится во всей его
неприглядности.

Завтра тот, кто молнией обрушивался на Бастилию, заслужит прозвание
кретина от всех жителей Арамона, как заслужил его.., не помню кто - от всех
жителей Афин.

Завтра меня поднимут на смех! Меня, которого сегодня превозносят до
небес!

Нет, это невозможно! Этого не должно быть! Что если о моем позоре узнает
Катрин!"

Питу на секунду перевел дух.

"Что может меня спасти? - спросил он самого себя. - Храбрость?

Нет, нет! Храбрости хватает на минуту-другую, а чтобы командовать
стрельбой на прусский манер, нужно знать целых двенадцать команд.

Что за дикая мысль - учить французов стрелять на прусский манер!

А может, сказать, что я слишком люблю Францию, чтобы учить французов
стрелять на прусский манер, и изобрести какой-нибудь более патриотический
способ стрельбы?

Нет, я собьюсь.

Однажды, на ярмарке в Виллер-Котре, я видел обезьяну. Она изображала
солдата на плацу, но ведь это была всего лишь обезьяна..."

- Придумал! - вдруг возопил Анж и, молниеносно вскочив, уже собрался было
пустить в ход свои длинные ноги, но одно соображение остановило его.

- Мое отсутствие вызовет толки, - сказал он себе, - надо предупредить
людей.

Он открыл дверь, призвал к себе Клода с Дезире и приказал:

- Назначьте первый день учений на послезавтра.

- Отчего не на завтра? - воскликнули унтер-офицеры.

- Оттого, что вы оба устали, а перед тем, как начать обучение солдат, я
хочу заняться с вами. К тому же, возьмите себе за правило, - добавил Питу
строго, - исполнять приказания беспрекословно.

Унтер-офицеры кивнули.

- Итак, - сказал Питу, - учения послезавтра, в четыре утра.

Унтер-офицеры снова кивнули, вышли из лачуги Питу и, поскольку время
приближалось к девяти вечера, отправились спать.

Питу подождал, пока они скроются за углом, а затем двинулся в
противоположном направлении и в пять минут домчался до самой темной и глухой
лесной чащи.

Скоро мы узнаем, в чем состояла осенившая Питу идея.

Глава 67

ПАПАША КЛУИ И КЛУИЗОВ КАМЕНЬ, ИЛИ КАК ПИТУ СДЕЛАЛСЯ ТАКТИКОМ И ПРИОБРЕЛ БЛАГОРОДНЫЙ ВИД

Питу бежал по лесу с полчаса; ему нужно было попасть в самую глушь.

Здесь, среди трехсотлетних высоченных деревьев и колючего кустарника,
стояла подле огромного валуна хижина, построенная лет тридцать-сорок назад;
хозяин ее не без корысти набросил на свое существование покров тайны.

Хижина эта представляла собой вырытую в земле яму, крытую ветками и
корой; свет и воздух поступали внутрь через узкое отверстие в крыше.

Хижина напоминала лачуги кордовских цыган: если бы не вившаяся над крышей
струйка голубого дыма, никому, кроме лесников, охотников, браконьеров и
окрестных землепашцев, не пришло бы в голову, что в ней обитает живое
существо.

И тем не менее вот уже сорок лет здесь жил отставной гвардеец, которому
герцог Орлеанский, отец Луи Филиппа, дозволил поселиться в чаще леса, носить
военный мундир и охотиться на зайцев и кроликов, делая в день не больше
одного выстрела.

Стрелять птиц и крупную дичь ему не разрешалось. В ту пору, о какой мы
ведем речь, старику исполнилось шестьдесят девять лет; вначале соседи звали
его просто Клуи, но с годами он превратился в папашу Клуи.

Постепенно и за валуном, к которому прилепилась хижина отставного
солдата, закрепилось название Клуизов камень.

В сражении при Фонтенуа папаша Клуи был ранен и лишился ноги. Именно
поэтому он был так рано уволен в отставку и удостоился перечисленных выше
привилегий.

Папаша Клуи никогда не бывал в больших городах, а в Виллер-Котре являлся
раз в год, чтобы купить пороху и дроби на 365 - или, если год был
високосный, 366 - выстрелов.

В этот же самый день он приносил на улицу Суассон, к шляпнику господину
Корню, 365 или 366 кроличьих и заячьих шкурок, за которые шляпный мастер
давал ему 75 турнских ливров.

Говоря о 365 или 366 шкурках, мы нисколько не преувеличиваем, ибо папаша
Клуи так набил себе руку, что, имея право на один выстрел в день, каждый
день убивал либо кролика, либо зайца.

А поскольку он делал в год ровно 365 или - если год был високосный - 366
выстрелов, то он убивал в обычные годы 183 зайца и 182 кролика, а в
високосные - 183 зайца и столько же кроликов.

Эти животные и давали ему средства к существованию, их мясом он питался,
а на их шкурах зарабатывал деньги.

На деньги эти он, как мы уже сказали, покупал пороху и дроби, а остаток
откладывал на черный день.

Впрочем, у папаши Клуи имелся и другой источник дохода.

Один из склонов валуна, подле которого стояла его хижина, был пологий,
как скат крыши.

Максимальная длина этого склона достигала восемнадцати футов.

Человек или предмет, оказавшийся на верху склона, мог плавно съехать по
нему до самого низа.

Папаша Клуи исподволь, через кумушек, покупавших у него кроличье и заячье
мясо, стал сеять в соседних деревнях слухи о том, что девушки, которые в
день Святого Людовика трижды скатятся вниз по склону лесного валуна, в тот
же год выйдут замуж.

В первый год у валуна собралось много девиц, но ни одна не осмелилась
съехать вниз.

На следующий год три девушки рискнули: две вскоре нашли себе мужей, а
относительно третьей, оставшейся в девицах, папаша Клуи, не моргнув глазом,
стал уверять, что она сама виновата, ибо, в отличие от своих подруг,
недостаточно горячо верила в успех.

На следующий год девушки со всей округи явились к папаше Клуи и съехали
вниз по его валуну.

Папаша Клуи заявил, что на всех невест женихов не хватит, но треть
соискательниц, те, что набожнее других, выйдут замуж непременно.

В самом деле, среди съехавших по склону оказалось немало таких, которые
отыскали себе мужей, и с этой поры за папашей Клуи прочно закрепилась
репутация посланца Гименея, а день Святого Людовика стал праздноваться
дважды: в городе и в лесу.

Тогда папаша Клуи попросил для себя привилегию. Поскольку с утра до
вечера съезжать с камня без еды и питья тяжело, он потребовал, чтобы его
наделили монопольным правом продавать еду и питье съезжающим с валуна
женихам и невестам - ибо юноши сумели убедить девушек, что для того, чтобы
средство действовало безотказно, главное - съезжать вместе с кавалером.

Такую жизнь папаша Клуи вел уже тридцать лет. Местные жители чтили его,
как чтут арабы своих отшельников. Он стал живой легендой.

Охотникам и лесникам не давало покоя то обстоятельство, что, делая в год
ровно 365 выстрелов, и ни одним больше, папаша Клуи ежегодно убивал 183
зайца и 182 кролика, и ни одним меньше.

Не однажды знатные господа, приглашенные герцогом Орлеанским провести
несколько дней в замке и наслышанные о мастерстве папаши Клуи, жаловали ему
- в зависимости от своей щедрости - луидор или экю и пытались проникнуть в
тайну этого умельца, попадающего в цель 365 раз из 365.

Но папаша Клуи мог дать своей меткости только одно объяснение: в армии он
наловчился каждым выстрелом убивать из этого же самого ружья по одному
человеку. Так вот, оказалось, что стрелять дробью в зайцев и кроликов еще