ни стало; если неправый презирает слабого, все равно существует Бог, который
защищает несчастных и никогда их не покидает{Вряд ли Жюстина, от которой
постоянно отворачивается Бог, могла рассуждать таким образом. (Прим.
автора.)}.
двинулась вперед и к ночи добралась до какой-то хижины, расположенной в
шести лье от замка.
адрес ее матери, она отказалась от всякой надежды быть полезной для
несчастной Вольмир и утром пошла дальше, отбросив также мысль жаловаться
кому-либо и намереваясь лишь добраться до Лиона, куда и пришла на восьмой
день, ослабевшая, еле державшаяся на ногах, зато никем не преследуемая.
Отдохнув немного, она приняла решение идти в Гренобль, где ее наверняка
должно ждать счастье (так ей казалось по крайней мере). А мы проследуем за
ней, узнаем, что будет дальше, и поведаем о том читателю, который пожелает
снова взять в руки нашу книгу.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Жюстина за доброе дело. - Убежище нищих. - Нравы и обычаи этих людей
мрачный, замкнутый в себе, тот, кого преследует фортуна, с горечью обвиняет
всех и вся, не давая себе труда задуматься о том, что, поскольку на земле
милости и превратности судьбы распределены приблизительно поровну, каждому
должна достаться толика тех и других .
обстоятельствах, Жюстина была погружена в тягостные мысли, когда на глаза ей
попала газета, где она прочитала, что Роден, тот самый негодяй из
Сен-Марселя, который так жестоко покарал ее за попытку помешать задуманному
им детоубийству, назначен придворным хирургом русской императрицы с очень
высоким жалованьем. "Великий Боже, - с изумлением покачала она головой, -
стало быть, мне суждено небом видеть порок торжествующим, а добродетель в
оковах! Ну что ж, пусть он радуется, этот злодей, раз так угодно провидению,
пусть торжествует! А ты, страдай, несчастная, но страдай молча, без жалоб:
таков приговор судьбы, покорись ему, и пусть твой путь тернист, -сумей
достойно пройти его; награду ты найдешь в своем сердце, а чистые радости
стоят большего, нежели угрызения совести, которые терзают твоих палачей..."
Ах, бедное создание, ей было невдомек, что угрызения не посещают души людей,
составлявших несчастье ее жизни, и что существует эпоха злобности, когда
человек не только не тяготится злом, которое он творит, но напротив,
приходит в отчаяние от скудости своих возможностей творить его еще больше.
столь печальные для добродетели и столь милые пороку, который не перестает
им радоваться, и развращенность персонажа, которого ей предстояло встретить,
должна была, разумеется, потрясти и удручить ее более, чем все прежние
события, ибо этот человек подверг ее самым кровавым истязаниям.
принес ей записку следующего содержания, попросив ускорить ответ:
вам, горит желанием увидеться с вами; если вы поспешите, вы узнаете нечто
очень важное, что, возможно, заставит вас изменить о нем мнение".
ответа, пока не буду знать, кто ваш хозяин.
встречаться с вами раньше недалеко от Парижа; он говорит, что вы оказали ему
услуги, за
дары фортуны, в другом - ее немилости. Бог пригоршнями доставал содержимое
сосудов и по очереди бросал на людей, но он чаще запускал руку в бочку с
несчастьями, чем с благоденствиями. (Прим. автора.)
этого города и имеет возможность быть вам полезным. Короче, он ждет вас.
добрых намерений, разве стал бы он писать такую записку? Он, конечно, же
раскаивается в своих старых грехах и с ужасом вспоминает, как отнял у меня
самое дорогое, как в угоду своему мерзкому капризу сделал со мной самое
ужасное, что может испытать женщина; разумеется, он вспоминает узы, которые
нас связывают. Да, да, это угрызения совести мучают его, надо спешить: я
возьму на душу грех, если не успокою их. К тому же не такое блестящее у меня
положение, чтобы отвергать предложенную помощь. Разве не должна я с
благодарностью принять то, что предлагает мне небо в утешение? Он хочет
встретиться со мной в своем доме, в силу своего богатства он должен быть
окружен людьми, перед которыми не осмелится снова причинить мне зло, ну а я
- прости меня Господи! - могу ли я надеяться на что-нибудь другое, кроме
сочувствия и уважения?
одиннадцать часов она будет иметь честь приветствовать его хозяина, чтобы
поздравить его с благодеяниями, которыми осыпала его фортуна, но что, увы,
она не может похвастать этим же... Она легла в постель, думая о том, что
скажет ей этот человек, и всю ночь не сомкнула глаз.
толпу лакеев, и пренебрежительные взгляды этой наглой и сытой челяди едва не
заставили ее повернуть назад, но тут ее подхватил под руку тот самый лакей,
который приносил ей послание, и, успокоив, провел в роскошный кабинет, где
она сразу узнала своего мучителя, хотя ему было уже сорок пять лет и они не
виделись почти целое десятилетие. Сен-Флоран даже не привстал, выпроводил
лакея и кивком головы пригласил Жюстину сесть на стул рядом с огромным
креслом, в котором восседал.
тоном, - не потому, что считаю себя виновным перед вами, не потому, что
тягостные воспоминания вынуждают меня компенсировать причиненный вам ущерб -
я считаю себя выше этого; нет, просто дело в том, что за то короткое время,
что мы виделись, я заметил в вас незаурядный ум. Именно это необходимо для
того дела, которое я хочу вам предложить, и если вы согласитесь, тогда,
благодаря моей потребности в ваших услугах, вы найдете в моем богатстве
средства, столь необходимые вам, но без этого вы не получите ровным счетом
ничего.
Сен-Флоран жестом остановил ее.
принципы диктуют мне, что никакая преграда не должна стоять на их пути:
когда говорят страсти, им надо служить, и других законов я не признаю. Когда
меня схватили разбойники, в чьем обществе я вас встретил, вы видели, чтобы я
жаловался на свою участь? Смириться и действовать хитростью, когда ты слаб,
и пользоваться всеми своими правами, когда сила на твоей стороне - вот моя
система. Вы были молодой и красивой, Жюстина, вы оказались моей племянницей,
мы находились в глухом лесу, а на свете нет для меня более сильной страсти,
чем топтать цветы девичьей невинности; вы обладали таким цветком, который
так мне люб, я его сорвал, я вас изнасиловал; я бы сделал еще хуже, если бы
первый мой натиск не увенчался успехом и если бы вы вздумали сопротивляться.
Но может быть, вы упрекнете меня за то, что я оставил вас без средств,
посреди леса, на опасной дороге? Ну что ж, Жюстина, я не буду растрачивать
попусту время, объясняя вам мои мотивы - вы их поймете: только люди, знающие
человеческое сердце, изучившие все его изгибы, проникшие в самые глубокие
его уголки, могут просветить вас на сей счет. Вы сделали меня вашим
должником, Жюстина, вы помогли мне спастись, вы узурпировали права на мою
признательность, так что еще было нужно такой душе, как моя, чтобы замыслить
против вас самые чудовищные злодеяния?
сцеплены друг с другом неразрывно, и как только первая вырывается, остальные
покорно следуют за ней. Вы это видели; изнасиловав и избив вас - я ведь
избил вас, Жюстина!, я отошел шагов на двадцать и стал думать о том, в каком
состоянии вас оставил, и в ту же минуту в этих мыслях обрел новые силы для
новых злодейств; я сношал вас только во влагалище и вернулся специально,
чтобы насладиться вашим задом, если бы у вас была тысяча местечек, где
таится невинность, я бы все их посетил одно за другим. Выходит, правда, что
в некоторых душах похоть рождается в преступлении - да что я говорю! -
правда в том, что только преступление пробуждает ее и толкает к действию.
Жюстина: не буду скрывать, что у меня чесались руки; должно быть, вы
слышали, как я искал вас в кустах, вы были бы мертвы, найди я вас тогда! Я
не нашел вас и утешился уверенностью в том, что в столь отчаянном положении
жизнь станет для вас хуже, чем смерть. Но оставим это, девочка, и перейдем к
вопросу, ради которого я захотел вас увидеть.
меня, Жюстина, - продолжал СенФлоран. - С ней случилось то же самое, что
бывает со всеми остальными извращениями сладострастия: с возрастом они
делаются сильнее. Из прошлых злодейств рождаются новые желания, а эти
желания порождают новые преступления. Все это было бы не так хлопотно, если
бы для их утоления не употреблялись самые незаконные средства, но поскольку
потребность в злодействе есть первейший движитель наших капризов, чем
преступнее то, что влечет нас, тем сильнее это нас возбуждает. На этой
стадии мы сетуем лишь на недостаточность наших возможностей, наше
сластолюбие разгорается по мере увеличения нашей жестокости, так люди
погружаются в трясину порока без малейшего желания выбраться оттуда. Такова