Чтение 124–й страницы книги ~Двадцатые годы~

- Э-эх, залетные!..
Дорога сплошь занесена снегом, сугробы справа, сугробы слева, не
дорога, а тропка.
А лошадки, ко всему привычные, деревенские, знай себе чешут и чешут.
- Э-эх, залетные!..
Полуденное солнце искрится в белесом голубоватом небе, сверкает снег,
кругом зима - чистая, искристая, безбрежная...
До чего ж хорошо зимой в поле!
Едешь и сам не знаешь куда. Только бы ехать и ехать, мчаться без конца
и края, покуда еще тепло в душе, покуда еще не замерзло сердце, покуда еще
не захотелось к огоньку, в дом, к вареву.
- Парень-то хороший? - спрашивает Слава.
- Ничего, - повторяет Кузьмин. - Тихий только. А работать будет, у
таких хлеб растет.
Когда же это Даша успела с ним сладиться? Приезжала, шутила,
советовалась и об общественных делах, и о личных, но никогда ни намеком...
Что ее погнало замуж?
Белобрысая такая девчонка, настойчивая, упрямая, даже злая. Злая ко
всем, кто мешает работать, кто зря небо коптит...
Влюбилась? Но почему в церковь? Не может быть, чтоб верила в бога. Да
не верит она ни в какого бога! А почему тогда? Парень верит?
Узкое личико, русая коса, аккуратненький носик, желтенькие бровки,
голубые глазки...
Подводишь ты нас, Даша, Дара, Дарочка... Черти бы тебя забрали,
Чевырева!
"Пойду прямо к попу, - думает Слава, - и запрещу. Не осмелится же поп
мне перечить! Попы теперь хвост поджали. А вдруг поп не послушается? То есть
как это не послушается? Мы комсомольцам запрещаем венчаться в церкви! Дашу
надо сохранить во что бы то ни стало. Придется Даше объявить выговор...
Клуб-то у них есть? Ну, конечно, есть. Соберем молодежь, и взрослые тоже,
пожалуйста. Секретарь укомола Ознобишин прочтет лекцию. "Религия - опиум
народа" или что-нибудь в этом роде. "Почему патриарх Тихон ненавидит
Советскую власть? А Советская власть ненавидит Тихона?"
Солнце превратилось в оранжевый шар. Сперва в оранжевый, а потом в
багровый. А лошади несут, несут, разбрызгивают из-под копыт снег... Хорошо!
- Дай-ка мне, - просит Слава.
Встает в санях и кричит:
- Э-эх, залетные!
Снега стали голубыми. Серо-голубыми. Серыми. Ветерок раздул тулуп.
Серая тень накрыла поле. Кони шарахнулись...
- Дай-ка...
Кузьмин отобрал у Славы вожжи.
- С такой упряжкой вам не управиться.
Слава ушел с головой в тулуп.
- Напрасное вы затеяли дело, - вдруг сказал Кузьмин. - С нашей Дарьей
Ивановной вам не совладать, она что решит, так то и будет.
- Ну это мы еще посмотрим, - ответил Слава. - Не мы подчиняемся
обстоятельствам, а обстоятельства нам.
- Я вам лучше другое предложу...
Кузьмин чуть отпустил вожжи, запустил руку в сено, свалявшееся под
седоками, вытащил холщовую торбу, вывалил меж Славой и собой бутылку,
стакан, ломоть хлеба и кусок вареного мяса.
- Захватил перекусить...
Вытащил зубами из горлышка тугую бумажную затычку, налил стакан.
- Начнем, что ли? Гулять так гулять, выпьем за нашу Дашу, завтра за
столом, а сегодня по морозцу в санях...
Слава принял стакан.
- Что это?
- Первач. Самый что ни на есть...
Слава сам не знал, как это у него получилось, рывком выплеснул самогон
на снег и отдал стакан своему спутнику.
- Шутки шутишь? Возьми! Не для того еду я в Дросково.
- Чего ж добро выплескивать?
Кузьмин обиделся и сам пить не стал, заткнул бутылку, сунул под
сиденье, сердито погнал лошадей.
Въехали в Дросково затемно.
- Куда? - отчужденно осведомился Кузьмин.
- В исполком.
- Даша наказывала к ней везти...
- В исполком, - упрямо повторил Слава.
Он сердился на Кузьмина за то, что тот предсказывал, будто ничего с
Дашей Чевыревой не получится, не рассерди его Кузьмин, он, может быть, и
выпил бы с ним первача.
- Спасибо, - поблагодарил он, вылезая из саней. - Будь здоров.
В исполкоме никого уже не было, только в канцелярии двое корпели над
какими-то списками.
- Вам чего? - спросил один из них у вошедшего.
- Я из Малоархангельска, из укомола. Мне бы Чевыреву. Нельзя ли кого
послать?
- А вы, случаем, не на свадьбу? Так вы бы к ней домой.
- Нет, мне она нужна здесь, - упрямо сказал Слава. - Я по делу.
Один из мужчин вышел, но тут в комнату торопливо вошла сама Даша,
должно быть, Кузьмин предупредил ее о приезде Ознобишина.
- Ох, Слава... - Она поправилась. - Вячеслав Николаевич... До чего ж
хорошо! Я все думала, хозяин вы своему слову...
- Здравствуй, Даша, - холодно поздоровался Слава. - Где бы нам с
тобой...
- Да чего ж вы ко мне не поехали? - ласково упрекнула Даша. - Пойдемте,
пойдемте! Небось устали с дороги, проголодались...
Слава строго на нее поглядел:
- Нет, я к тебе не пойду.
- И то! - согласилась Даша. - У меня дома что-то вроде девичника.
Собрались девчонки, хотя парни тоже пришли. Но я найду вам местечко...
- Пойдем в волком.
Волостной комитет комсомола помещался в этом же здании, на втором
этаже, ему была отведена угловая комната.
- Пойдемте, - неохотно согласилась Даша. - Ключ у меня с собой.
Поднялись по лестнице. Даша открыла дверь, зажгла лампу. По стенам
побежали тени. Вдоль стен аккуратно стоят стулья. Столик у окна накрыт
скатеркой. На подоконнике горшки с геранью и фуксией. Сюда бы еще узкую
кроватку, и совсем девичья светелка.
Слава сел у стола, пригласил Дашу:
- Садись.
- А то лучше пошли бы ко мне? - опять предложила Даша.
- Садись, - настойчиво повторил Слава. - Мне нужно с тобой серьезно
поговорить.
Даша в нерешительности стояла среди комнаты.
- Это правда? - строго спросил он.
- Что - правда?
- Что собираешься венчаться в церкви?
- Правда.
- И ты так спокойно об этом говоришь?
Даша поняла, разговор будет долгий, спустила с головы платок,
расстегнула плисовый жакет, взяла стул и села перед Ознобишиным, как на
допросе.
- Давайте, Вячеслав Николаевич, поговорим. Я на комсомольскую работу не
рвалась, помните, предупреждала: а если выйду замуж?
- А я сказал, что замужество работе не помешает, - подтвердил Слава. -
Повторю и сейчас, выходи себе на здоровье, - помешает, если обвенчаешься в
церкви.
- А без церкви - замужество не замужество.
- Кстати, а что за парень, за которого ты выходишь?
- Наш, местный, дросковский, ничем из других не выделяется.
- А кто тебе дороже - парень или комсомол?
В общем-то это был спекулятивный вопрос, хотя до Славы не доходил
низкий смысл такого вопроса, в те годы подобные вопросы задавались сплошь да
рядом, и Ознобишин действовал в духе своего времени, зато Даша вознеслась на
почти недоступную для того времени высоту, она отказалась ответить на вопрос
Ознобишина.
- А я вам не отвечу, Вячеслав Николаевич, не путайте божий дар с
яичницей.
Слава задумался - кто же ей божий дар и кто яичница.
- А ты не можешь не идти замуж?
- Не могу, - просто сказала Даша. - Я люблю его, хоть он и самый
обыкновенный, но я хочу детей и именно от него, хотя вы меня, может, и не
поймете.
Тогда Слава начал действовать с другого конца:
- Ты-то сама в бога веришь?
Даша со смешком качнула головой.
- Нет.
- А парень твой верит?
- А я его не спрашивала, - медленно произнесла Даша. - Думаю, тоже не
верит.
- Так на что же вам церковь? - Он помешал Даше ответить и принялся
рассуждать. - Религия - средство, с помощью которого богатые держали народ в
темноте, попы и в эту войну помогали богачам и белогвардейцам, каждый
церковный обряд укрепляет религию, и ты, комсомолка, передовая девушка,
подаешь такой пример молодежи? Нет, такого удара ты нам не нанесешь!
Даша слушала, но сосредоточилась она явно не на обращенных к ней
словах, а на своих мыслях, на каких-то собственных ощущениях.