заменившей сырые доски джонки. Томясь от волнения, от тоски, правитель
подошел к окну. Звезды сказали - идет третья часть ночи. Виденья,
посещающие спящих в эти часы, посланы в помощь. Они сбываются, и смысл их
полезно разгадать, чтобы помочь совершению предначертаний судьбы.
машин, предложил переговоры. Великий хан согласился принять послов, если
их главой будет сам правитель: сон сбывался...
высокий шатер, который мог вместить две сотни людей и в дальнем углу
которого поставили походную Тенгизову юрту. Стены и крышу шатра затянули
шелками, взятыми в Туен-Хуанге. Новая роскошь получила старомонгольскую
печать - жирные следы рук, вытираемых после еды, испестрили шелка на
высоту человеческого роста.
Туен-Хуанга. Два младших брата хана сидели на земле, на подушках.
Тысячники и многие сотники разместились вправо и влево, как руки хана.
Мань. Этой ночью, может быть, в час, когда Чан Фэю виделся пророческий
сон, Тенгиз осмотрел законченные подкопы и оценил способности суна. Хан
стал выше людей, которые требуют завершающего успеха. Фынь Мань доказал
свою полезность. Хан назначил его начальником над всеми умелыми сунами и
разрешил надеть монгольское платье: кожаный кафтан, кожаные штаны и сапоги
с острыми носками, удобные для верховой езды.
шаманы окурили их дымом. Шурша жестким шелком длинных платьев, в туфлях на
очень высоких многослойных подошвах, они кланялись хану, прижимая к груди
скрещенные ладони.
он не встречал. Длинные черные волосы хана, отброшенные назад, были
прикрыты обычной изношенной шапкой. На просторном лбу широкие, приподнятые
к вискам брови брошены, как развернутые крылья. Между бровями, чуть выше
их, небольшая, но ясная выпуклость напоминала о третьем глазе Будды, - по
убежденью индов, это признак выдающегося человека. Короткая острая борода
делала резче тупой треугольник лица. Темно-серые пристальные глаза не
моргали, как и приличествовало обладателю Глаза Будды.
Чан Фэй с облегчением. Он молчал, легко и свободно, - получалось не так
трудно, - по этикету ожидая приказа высшего, то есть сильнейшего. Этого
человека нужно ублажать мягкой покорностью...
образец для ваятеля, который пожелает сочетать выражение силы с красотой.
Рука тоже в чем-то помогала правителю Су-Чжоу.
рукой хана. Он будет толмачить, узнает его отец или не узнает, все равно.
сильный телом, говорил по-монгольски! Фынь Мань не подозревал способностей
отца. А что он знал когда-либо об этом холодно-злом и чужом человеке?
Ничего.
но скромно оправдывал себя Чан Фэй. - Я, ничтожный слуга Сына Неба, только
исполняю строгие приказы неумолимых законов. Не смею оскорблять тебя,
великий, увертками. Ты разбил армию, которая могла помешать тебе. К чему
тебе еще этот ничтожный город, он не прибавит много к венцу твоей славы.
Прими выкуп, какой захочешь.
сам возьму все. Я научу сунов, как сопротивляться монголам. А ты будешь
глядеть вместе со мной, как я сломлю Су-Чжоу, а монголы обратят вас,
оседлых, в свою пищу.
приказ хана. И побежал выполнять. Неловко прыгая в тяжелых сапогах, он
споткнулся, упал - и опять пустился вскачь, как подкованный козел.
ханского шатра, монголы держались за бока. Смеялся и Тенгиз над своим
суном. Чан Фэй, подавленный неудачей, - неужто сон обманул? - странно
думал про монголов: как дети. Страшные дети!
монголы, и толпы пленников. В час утренней тишины было слышно, как на
севере, у другой стены, глухо, с треском бьют камни в поврежденную вчера
стену. Доносило и крики. Бесполезный гром боевой трубы покрыл звуки только
на мгновение.
ломают внутреннюю облицовку, как вчера сломали внешнюю. Вчера в ямыне Чан
Фэй, потеряв привычное спокойствие, - может быть, он играл перед
подчиненными, - проклинал строителей, в последний раз восстанавливавших
стены. Проклинал тогдашнего правителя и приказал внести в опись событий
осады указание на обман: стены, будто бы сложенные из камня, оказались
набитыми глиной. Казну обокрали, а он, ничтожный и неученый Чан Фэй, был
обманут, ему дали править городом с бумажными стенами.
таинственными для смертных целями. Империей управляют жадные сановники.
Став стеной вокруг Сына Неба, трусливые, как мыши, коварные, как лисы, они
говорят его именем. Нет выше добродетели, как подчинение власти. Срединная
подобна сосуду, собранному из мельчайших чешуек. Добродетели - клей, пока
клей держит, не все ли равно, чьи ноги топчут покои Сына Неба. Он - не
человек, он понятие, как знак-цзыр... Такими размышленьями Чан Фэй готовил
себя к смерти. Покой безбрежного моря, дарованный во сне, был извещением о
близком покое смерти. Сны лгут, как явь...
ползучий, приподнимался. "Высшие люди, совершенствуясь, совершенствуют
низших, и вся Поднебесная идет к совершенству. Когда низшие впадают в
заблуждение, все грязное поднимается, как этот дым", - горевал Чан Фэй о
своей неудачной судьбе.
Мань, закопченный, как углежог, выполз из подземного хода и подошел к
великому хану. На шее ханского суна болталась мертвая петля, и конец
веревки он готов был вручить палачу. Нет сомненья в удаче, но разве Судьба
не капризна? Хитрый механик заклинал коварный Случай, в обдуманной
смиренности перед ханом он искал лекарства против тяжкой болезни неудач.
вытяжными ходами. Выгорело масло, выгорели дрова. В кучах рдеющих синим
пламенем углей в раскаленном подземелье дотлевали короткие, толстые
столбы.
зрелище, глаз отказывается верить. Но вот, проседая и отрываясь,
выпучился, накренился и рухнул наружу сразу целый кусок протяжением в
четверть ли. Рядом, зияя неправильным обломом, стена еще держалась.
Дрогнув, разламываясь в воздухе, обвалилась и она.
которые убежали бы - не перекрывай их повороты - среди острых крыш, стай
крыш, столпившихся плотно, как семья грибов, но таких разных, будто
строители нарочно сговаривались не повторяться. И - метанье людей, которые
падали из окон, рвались из дверей, бежали куда-то внутрь, за повороты
улиц, волны спин, обращенных к зиянью пролома.
петлю с шеи: вовремя. Ханский сун еще не понимал, что кто-нибудь из
монголов мог потянуть за веревку, как мальчишка, для забавы. Не понимал он
и забвенья, в которое его по праву отбросил великий монгол, как вещь
временно ненужную.
спешенное войско не начало вдавливаться сотня за сотней в побежденный
Су-Чжоу. Потом пошел к шатру. Всадники охраны заскакивали вперед, окружая
шатер, и погнали сунов вслед великому хану.
монголов за черту племенных земель. Выросло войско. Три десятка своих
всадников, Тенгизова рода, спали около хана, ели рядом с ним, не
отлучались ни в походе, ни в бою. Такие же десятки появились у ханских
братьев, поставленных в тысячники. То была еще не охрана, но помощники,
вестовые, посыльные - без таких не обойтись В сотнику, - они же
естественные хранители тела хана или другого начальника, надежные,
почетные люди.
охраняемый, ни охрана еще не размышляли о возможных опасностях. Будущее
пока оставляли в покое, ничье дальновидно-настороженное воображение еще не
творило опасных призраков, не одевало их плотью. Никто не подозревал, что
подобные призраки можно так смешать с миром живых людей, что сами творцы
не поймут, где друг, а где враг. Великому хану Тенгизу было очень далеко
идти до тех, неизбежных лет, когда забота о теле повелителя лишит свободы
и его самого, и весь его народ.
позолоченное кресло, не думая, что охрана плоха, что убийца, без труда
проскользнув под шелковой стенкой, воткнет нож в беззащитную ханскую
спину.
еще не думал о заговорщиках, не взвешивал слов, поступков и возможных
намерений возможных соперников, хотя у ханов много соперников и самые
опасные - самые близкие. О заговорах Тенгиз будет думать, когда ему
донесут, не раньше. Он дремал, будто Гутлук в степи, грезя, творя в
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Березин Федор
Куликов Роман
Посняков Андрей