Чтение 124–й страницы книги ~Три мушкетера~

литвы. Как и накануне, солдат перестал ходить и остановился, прислушива-
ясь.

Вскоре она различила более легкие, чем у часового, шаги; они прибли-
зились из глубины коридора и остановились у ее двери.

"Это он", - подумала миледи.

И она запела тот самый гимн, который накануне привел Фельтона в такое
восторженное состояние.

Но, хотя ее чистый, сильный голос звучал так мелодично и проникновен-
но, как никогда, дверь не открылась. Миледи украдкой бросила взгляд на
дверное окошечко, и ей показалось, что она видит сквозь частую решетку
горящие глаза молодого человека; но она так и не узнала, было ли то в
самом деле, или ей только почудилось: на этот раз у него хватило самооб-
ладания не войти в комнату.

Однако спустя несколько мгновений после того, как миледи кончила
петь, ей показалось, что она слышит глубокий вздох; затем те же шаги,
которые перед тем приблизились к ее двери, медленно и как бы нехотя уда-
лились.

XXV

ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ ЗАКЛЮЧЕНИЯ

На следующий день Фельтон, войдя к миледи, увидел, что она стоит на
кресле и держит в руках веревку, свитую из батистовых платков, которые
были разорваны на узкие полосы, заплетенные жгутами и связанные концами
одна с другой. Когда заскрипела открываемая Фельтоном дверь, миледи лег-
ко спрыгнула с кресла и попыталась спрятать за спину импровизированную
веревку, которую она держала в руках.

Молодой человек был бледнее обыкновенного, и его покрасневшие от бес-
сонницы глаза указывали на то, что он провел тревожную ночь.

Однако по выражению его лица можно было заключить, что он вооружился
самой непреклонной суровостью.

Он медленно подошел к миледи, усевшейся в кресло, и, подняв конец
смертоносного жгута, который она нечаянно или, может быть, нарочно оста-
вила на виду, холодно спросил:

- Что это такое, сударыня?

- Это? Ничего, - ответила миледи с тем скорбным выражением, которое
она так искусно умела придавать своей улыбке. - Скука - смертельный враг
заключенных. Я скучала и развлекалась тем, что плела эту веревку.

Фельтон обратил взгляд на стену, у которой стояло кресло миледи, и
увидел над ее головой позолоченный крюк, вделанный в стену и служивший
вешалкой для платья или оружия.

Он вздрогнул, и пленница заметила это: хотя глаза ее были опущены,
ничто не ускользало от нее. А что вы делали, стоя на кресле? - спросил
Фельтон.

- Что вам до этого?

- Но я желаю это знать, - настаивал Фельтон.

- Не допытывайтесь. Вы знаете, что нам, истинным христианам, запреще-
но лгать.

- Ну, так я сам скажу, что вы делали или, вернее, что собирались сде-
лать: вы хотели привести в исполнение гибельное намерение, которое леле-
ете в уме. Вспомните, сударыня, что если господь запрещает ложь, то еще
строже он запрещает самоубийство!

- Когда господь видит, что одно из его созданий несправедливо подвер-
гается гонению и что ему приходится выбирать между самоубийством и бес-
честьем, то, поверьте, бог простит ему самоубийство, - возразила миледи
тоном глубокого убеждения. - Ведь в таком случае самоубийство - мучени-
ческая смерть.

- Вы или преувеличиваете, или не договариваете. Скажите все, судары-
ня, ради бога, объяснитесь!

- Рассказать вам о моих несчастьях, чтобы вы сочли их выдумкой, поде-
литься с вами моими замыслами, чтобы вы донесли о них моему гонителю, -
нет, милостивый государь! К тому же, что для вас жизнь или смерть нес-
частной осужденной женщины? Ведь вы отвечаете только за мое тело, не так
ли? И лишь бы вы представили труп - с вас больше ничего не спросят, если
в нем признают меня. Быть может, даже вы получите двойную паграду.

- Я, сударыня, я? - вскричал Фельтон. - И вы можете предположить, что
я соглашусь принять награду за вашу жизнь? Вы не думаете о том, что го-
ворите!

- Не препятствуйте мне, Фельтон, не препятствуйте! - воодушевляясь,
сказала миледи. - Каждый солдат должен быть честолюбив, не правда ли? Вы
лейтенант, а за моим гробом вы будете идти в чине капитана.

- Да что я вам сделал, что вы возлагаете на меня такую ответствен-
ность перед богом и людьми? - проговорил потрясенный ее словами Фельтон.
- Через несколько дней вы покинете этот замок, сударыня, ваша жизнь не
будет больше под моей охраной, и тогда... - прибавил он со вздохом, -
тогда поступайте с ней, как вам будет угодно.

- Итак, - вскричала миледи, словно не в силах больше сдержать священ-
ное негодование, - вы, богобоязненный человек, вы, кого считают правед-
ником, желаете только одного - чтобы вас не обвинили в моей смерти, что-
бы она не причинила вам никакого беспокойства?

- Я должен оберегать вашу жизнь, сударыня, и я сумею сделать это.

- Но понимаете ли вы, какую вы выполняете обязанность? То, что вы де-
лаете, было бы жестоко, даже если б я была виновна; как же назовете вы
свое поведение, как назовет его господь, если я невинна?

- Я солдат, сударыня, и исполняю полученные приказания.

- Вы думаете, господь в день Страшного суда отделит слепо повиновав-
шихся палачей от неправедных судей? Вы не хотите, чтобы я убила свое те-
ло, а вместе с тем делаетесь исполнителем воли того, кто хочет погубить
мою душу!

- Повторяю, - сказал Фельтон, начавший колебаться, - вам не грозит
никакая опасность, и я отвечаю за лорда Винтера, как за самого себя.

- Безумец! - вскричала миледи. - Жалкий безумец тот, кто осмеливается
ручаться за другого, когда наиболее мудрые, наиболее угодные богу люди
не осмеливаются поручиться за самих себя! Безумец тот, кто принимает
сторону сильнейшего и счастливейшего, чтобы притеснять слабую и несчаст-
ную!

- Невозможно, сударыня, невозможно! - вполголоса произнес Фельтон,
сознававший в душе всю справедливость этого довода. - Пока вы узница, вы
не получите через меня свободу; пока вы живы, вы не лишитесь через меня
жизни.

- Да, - вскричала миледи, - но я лишусь того, что мне дороже жизни: я
лишусь чести! И вас, Фельтон, вас я сделаю ответственным перед богом и
людьми за мой стыд и за мой позор!

На этот раз Фельтон, как ни был он бесстрастен или как ни старался
казаться таким, не мог устоять против тайного воздействия, которому он
уже начал подчиняться: видеть эту женщину, такую прекрасную, чистую,
словно непорочное видение, - видеть ее то проливающей слезы, то угрожаю-
щей, в одно и то же время испытывать обаяние со красоты и покоряющую си-
лу ее скорби - это было слишком много для мечтателя, слишком много для
ума, распаленного восторгами исступленной воры, слишком много для серд-
ца, снедаемого пылкой любовью к богу и жгучей ненавистью к людям.

Миледи уловила это смущение, бессознательно почуяла пламя противопо-
ложных страстей, бушевавших в крови молодого фанатика; подобно искусному
полководцу, который, видя, что неприятель готов отступить, идет на него
с победным кличем, она встала, прекрасная, как древняя жрица, вдохновен-
ная, как христианская девственница; шея ее обнажилась, волосы размета-
лись, взор зажегся тем огнем, который уже внес смятение в чувства моло-
дого пуританина; одной рукой стыдливо придерживая на груди платье, дру-
гую простирая вперед, она шагнула к нему и запела своим нежным голосом,
которому в иных случаях умела придавать страстное и грозное выражение:

Бросьте жертву в пасть Ваала"

Киньте мученицу львам -

Отомстит всевышний вам!..

Я из бездн к нему воззвала -

При этом странном обращении Фельтон застыл от неожиданности.

- Кто вы, кто вы? - вскричал он, с мольбой складывая ладони. - Пос-
ланница ли вы неба, служительница ли ада, ангел вы или демон, зовут вас
Элоа или Астарта?

- Разве ты не узнал меня, Фельтон? Я не ангел и не демон - я дочь
земли, и я сестра тебе по вере, вот и все.

- Да, да! Я сомневался еще, теперь я верю.

- Ты веришь, а между тем ты сообщник этого отродья Велиала, которого
зовут лордом Винтером! Ты веришь, а между тем ты оставляешь меня в руках
моих врагов, врага Англии, врага божия! Ты веришь, а между тем ты преда-
ешь меня тому, кто наполняет и оскверняет мир своей ересью и своим рас-
путством, - гнусному Сарданапалу, которого слепцы зовут герцогом Бекин-
гэмом, а верующие называют антихристом!

- Я предаю вас Бекингэму? Я? Что вы такое говорите!

- Имеющие глаза - не увидят! - вскричала миледи. - Имеющие уши - не
услышат!

- Да-да, - сказал Фельтон и провел рукой по лбу, покрытому потом,
словно желая с корнем вырвать последнее сомнение. - Да, я узнаю голос,
вещавший мне во сне. Да, я узнаю черты ангела, который является мне каж-
дую ночь и громко говорит моей душе, не знающей сна: "Рази, спаси Анг-
лию, спаси самого себя, ибо ты умрешь, не укротив гнева господня!" Гово-
рите, говорите, - вскричал Фельтон, - теперь я вас понимаю!

Устрашающая радость, мгновенная, как вспышка молнии, сверкнула в гла-
зах миледи.

Как ни мимолетен был этот зловещий луч радости, Фельтон уловил его и