Чтение 124–й страницы книги ~Вокруг Иосифа Бродского~

все больше сил и как-то отводить тебя от стихов?

И.Б. Ну, если это так, то это можно будет как-то пресечь... Я-то
смотрю на это неким диковатым образом. Я думаю, что если что-то тебя
может отвлечь, то вот тебе и красная цена... Ты знаешь, что мне
Милош сказал -- это была как бы одна из самых главных ремарок, я только
что приехал в Штаты, жил в Анарборе, а он узнал, что я его
переводить собирался. И он мне присылает письмо, где пишет
следующее: Дорогой Бродский, я слышал, что вы меня переводите. Я
знаю, что вы переводили Галчинского и хочу вам сказать, что я не
Галчинский... И еще одно я хочу вам сказать: я прекрасно понимаю,
что вы, оказавшись вне стен отечества, обуреваемы всякими страхами,
что вы будете не в состоянии продолжать писать стихи. И если это
произойдет, то ничего страшного -- я видел, что здесь с людьми
происходит... И если вы не сможете, то это ваша красная цена, это
означает, что вы можете работать только у себя дома, но это то,
чего вы стоите...

Е.Р. Что ж... Весьма толково и ясно.

Подготовка текста и примечания Надежды Рейн

*

1. Петершулле -- знаменитая немецкая гимназия, после революции общеобразовательная школа.
*

2. Спартак -- кинотеатр в Ленинграде.
*

3. Промка -- Дом культуры Промкооперации на Петроградской стороне.
*

4. О самой первой встрече с Иосифом Бродским Евгений Рейн вспоминает:

Середина пятидесятых годов. Какие-то диковинные литературные кружки
в Ленинграде. Ходят слухи о новом поэте. Я не слышал ни одного
выступления Иосифа в ту пору. Кажется, он читал "Еврейское кладбище
в Ленинграде" и тотчас угодил в какуюто газетную травлю. Но
произошло одно забавное происшествие. Был мой первый вечер поэзии
городского масштаба. Проходил он в знаменитой Промке -- доме культуры
Промкооперации на Петроградской стороне. Я прочитал стишки, друзья
похвалили. Вдруг слово попросил юноша из публики. Выпустили его на
трибуну неохотно. Председатель вечера Лев Мочалов славился
осторожностью.

Юноша в зеленой штормовке поднял руки к кумачовым плакатам,
облепившим зал. Это было время кампании за химизацию. Химия, было
написано на плакате, это... и далее шло перечисление всяческих
незамедлительных благ, что принесет с с бой химия. Юноша патетично
прочел лозунг: "Вот, сказал он, вот, чем дышит время, а о чем пишет
Рейн?" Далее он некой ловкой параболой сравнил мои стихи с
лозунгами, уже отброшенными. Все это походило на иронический
розыгрыш.

Мочалов задумался и лишил оратора слова. Затем на трибуну поднялся
очередной мой приятель. Только три или четыре года спустя я
сообразил, что это был Бродский.
*

5. Яков Аркадьевич Гордин, ленинградский историк, писатель, публицист, в настоящий момент соредактор журнала Звезда.
*

6. Глеб Сергеевич Семенов, ленинградский поэт, известный как наставник целого поколения молодых литераторов, руководитель литературных объединений в 50--70-е годы. Умер в 1975 г.

Упоминаемая Бродским свара с Глебом Семеновым произошла в начале
шестидесятых годов. Ни Иосиф Бродский, ни Евгений Рейн не входили
ни в какие литобъединения Глеба Семенова. Но обыкновенно раз в году
им устраивался своего рода отчетный вечер поэзии, где могли
выступать поэты со стороны. На одном из таких чтений Бродский
попросил слова. Глеб Семенов согласился дать ему возможность
выступить с условием, что тот не будет читать "Еврейское кладбище в
Ленинграде", очень известное к тому времени стихотворение, своего
рода визитная карточка Бродского. В ответ на это требование
Бродский стал возражать и был поддержан своими почитателями,
начавшими скандировать: "Слово Бродскому!" В результате Бродский так
и не выступил.
*

7. Борис Понизовский, известный в Ленинграде театральный режиссер-авангардист, хозяин литературного салона в шестидесятые годы. Умер в 1996 г.
*

8. Ленинградский университет размещается в здании Двенадцати Коллегий, построенном в начале XVIII в. архитектором Доменико Трезини. Он организовал фасад в виде одинаковых, не сильно выступающих, двенадцати ризалитов, каждый из которых имеет самостоятельное завершение, так что упоминание о самой главной Коллегии здесь не совсем точно. При Петре I в этом здании размещались учрежденные им министерства коллегии.
*

9. Леонид Виноградов, ленинградский поэт и драматург. Ныне живет в Москве.
*

10. Марина Павловна Басманова, подруга Бродского в шестидесятые годы, адресат его любовной лирики.
*

11. Юрий Орестович Цехновицер (далее Цех), художник, фотограф и архитектор. В его знаменитой квартире на Адмиралтейской набережной часто собирались поэты, художники друзья Бродского. Умер в 1993 г.
*

12. Лариса Георгиевна Степанова, ленинградский филологитальянист.
*

13. Речь идет о попытке Е. А. Евтушенко опубликовать в журнале "Юность" подборку стихов Бродского сразу после возвращения того из ссылки. Из-за внесения редактором отдела поэзии Н. Злотниковым цензурной правки в авторские тексты Бродский от публикации отказался.
*

14. Гран Мейзон (Большой Дом) -- так в Ленинграде в разговорном обиходе называют КГБ, располагающееся по сей день в огромном доме в конце Литейного проспекта.
*

15. Чеслав Милош, известный польский поэт, романист, эссеист, лауреат Нобелевской премии, друг Бродского. Живет в США.

*

По книге: Рождественские стихи, М., "Независимая газета", 2-е изд., 1996. В книгу были также включены стихотворения: Рождественский романс (1962), Рождество 1963 года (1963--1964), Новый год на Канатчиковой даче (1964), Рождество 1963 (1964), На отъезд гостя (1964), 1 января 1965 года (1965), Речь о пролитом молоке (1967), Anno Domini (1968), "...И Тебя в Вифлеемской вечерней толпе..." (1969--1970), "Второе Рождество на берегу..." (1971), 24 декабря 1971 года (1972), Лагуна (1973), "Замерзший кисельный берег. Прячущий в молоке..." (1985), "Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве" (1986), Рождественская звезда (1987), Бегство в Египет (1988), "Представь, чиркнув спичкой, тот вечер в пещере..." (1989), "Не важно, что было вокруг, и не важно..." (1990), Presepio (1991), Колыбельная (1992), 25.Х11.1993 (1993), "В воздухе -- сильный мороз и хвоя" (1994), Бегство в Египет. 2 (1995).
___

Рождество: точка отсчета

Беседа Иосифа Бродского с Петром Вайлем

-- [Иосиф, библейские сюжеты и персонажи встречаются в ваших стихах
постоянно и часто (впрочем, реже, чем образы античности). Однако лишь
две, кажется, вещи посвящены этой теме полностью: ветхозаветный "Исаак
и Авраам" и новозаветное "Сретенье". Но с Рождеством у вас связано
десятка два стихотворений. А может, и больше?]

-- Наверное, их немножко больше, но это неважно.

-- [Я ведь могу судить только по опубликованному или от вас же
услышанному. Так или иначе, пропорция впечатляющая. Чем объяснить такое
пристальное внимание к этому сюжету?]

-- Прежде всего это праздник хронологический, связанный с
определенной реальностью, с движением времени. В конце концов, что есть
Рождество? День рождения Богочеловека. И человеку не менее естественно
его справлять, чем свой собственный.

-- [Первое из вошедших в ваши сборники рождественское стихотворение
датируется 62-м годом -- "Рождественский романс" с посвящением Рейну.]

-- Постольку, поскольку мне это удавалось по времени, с тех пор как
я принялся писать стихи всерьез -- более или менее всерьез, -- я к
каждому Рождеству пытался написать стихотворение -- как поздравление с
днем рождения. Несколько раз я эту возможность пропустил -- упустил: то
или иное вставало поперек дороги.

-- [О личных мотивах посторонние имеют право лишь догадываться, но
о мироощущении поэта читатель судить вправе. Из двух категорий бытия вы
явно больше интересуетесь временем, чем пространством. Христианство же,
в отличие, например, от восточных религий, структурирует время. И, в
первую очередь, именно утверждением факта Рождества как универсальной
точки отсчета, очень определенной и историчной.]

-- Любой религиозной доктрине присуща такая, как бы сказать,
историческая наглость. Вот существует категория -- "до нашей эры", то
есть "до Рождества Христова". Что включается в это "до"? Не только,
скажем, цезарь Август или его предшественники, но обнимается как бы все
время, что включает в себя геологические периоды и уходит тем концом
практически в астрономию. Меня это всегда несколько ошеломляло. Чем
замечательно Рождество? Тем, что здесь мы имеем дело с исчислением
жизни -- или, по крайней мере, существования -- в сознании --
индивидуума, одного определенного индивидуума.

-- [Иосиф, ваши рождественские стихи -- 88-го -- 91-го годов --
написаны одним размером. Если раньше встречались и ямбы, и анапест, и
разноударный дольник, то в этих четырех -- классический четырехстопный
амфибрахий (которым, кстати, написана "Рождественская звезда"
Пастернака). Случайно это или знак известной стабильности, закрепления
традиции?]

-- Скорее, знак определенной тональности. Чем этот самый амфибрахий
меня привлекает -- тем, что в нем присутствует монотонность. Он снимает
акценты. Снимает патетику. Это абсолютно нейтральный размер.

-- [Сказовый.]

-- Повествовательный. И повествует он не то чтобы с ленью, но с
каким-то неудовольствием по отношению к процессу. В этом размере --
интонация, присущая, как мне представляется, времени как таковому.

Разумеется, того же эффекта можно добиться и в ямбе, и в
гекзаметре, и в других размерах, если исхитриться. Но тут монотонность
естественна. К тому же эти стихи написаны двустишиями, как бы
куплетами. Такая нормальная форма народного стиха. Грубо говоря,
имитация фольклора.

-- [С формой, как положено, связано и содержание. В 60-е и 70-е
годы у вас, скорее, фантазии на тему Рождества. В некоторых вещах,
например, в "Речи о пролитом молоке", сюжет сильно уходит в сторону от
первой строки: "Я пришел к Рождеству с пустым карманом". Несколько
упрощая, можно сказать, что раньше вы писали стихи по поводу Рождества,
а в последние годы -- о Рождестве. Соответственно, и форма стала, как
вы говорите, нейтральной. Сюжет таков, что не надо изысков?]

-- Ага, выпендриваться не нужно. Во всяком случае у читателя -- я
уж не знаю, кто он, этот читатель, -- но по крайней мере у него
особенных трудностей с этим текстом возникнуть не должно.

-- [Я однажды был свидетелем такой сцены у вас в доме. Один
художник принес вам в подарок графическую серию на тему Страстей
Христовых -- гротеск, действие происходит в сегодняшнем Иерусалиме, в
декорациях и костюмах нашего времени. При этом все профессионально,
добротно и не без блеска. Но вы, как я помню, не скрыли раздражения.]

-- Самое неприятное во всем этом, когда человек пытается
библейскому, в частности евангельскому, сюжету навязать свою
собственную драму. То есть нечто нарциссическое, эгоистическое в данном
случае имеет место, да? Когда современный художник начинает
выкручиваться, демонстрируя свою замечательную технику за счет этого
сюжета, мне всегда неприятно. Тут вы сталкиваетесь с фактом, когда