там, словно стая бессильных, трепещущих мошек.
мощью Барбадиора. Тогда пусть Брандин Игратский, или король Западной
Ладони, как он предпочитает себя называть, попробует устоять против
Альберико, императора Барбадиора.
отсрочки. И грубой реальностью оставалось то, что он сидел в лагере вместе
со своими наемниками здесь, на границе между Ферратом и Сенцио, готовясь
встретиться с армиями Играта и Западной Ладони, зная, что глаза всего мира
теперь прикованы к ним. Если он проиграет, то потеряет все. Если выиграет,
ну, это зависело от цены. Если слишком много его людей погибнет здесь,
какую армию он сможет взять с собой домой?
что произошло в гавани Кьяры. Большая часть армии игратян действительно
отправилась домой, как и ожидалось, оставив Брандина обессиленным и
уязвимым. Поэтому Альберико и выступил, три его роты стоят здесь, и он
вместе с ними. Развитие событий, казалось, складывается в его пользу самым
явным образом.
раза она уже возникала в его жизни, словно кошмар. Тогда, когда Брандин
забрал ее в свой сейшан, она чуть было не втянула его в безумную войну.
Сифервал хотел сражаться, вспомнил Альберико. Капитан Третьей роты
предложил ворваться через границу в Нижний Корте и разграбить Стиванбург.
мысли о такой войне далеко на западе, против всей мощи игратян. Он
проглотил свою желчь и все издевательские послания, которые Брандин
отправил на восток. Даже тогда, давным-давно, он сохранил самообладание,
держа на прицеле настоящий приз у себя дома.
свалившийся с неба, если бы эта Дианора ди Чертандо не спасла жизнь
игратянина два месяца назад. Все уже было у него в руках, мягко падало к
нему с неба: если бы Брандин был убит, игратяне отплыли бы домой, и
западные провинции лежали бы перед ним, будто хорошо созревший плод.
Альберико, умолять его о столь необходимой ему торговле. Никаких
изысканных писем насчет страха перед могучей силой Играта. Все было бы так
просто.
провинции. Ирония этого факта сокрушала, она разъедала его душу, как
кислота. Чертандо принадлежала ему, а Дианора ди Чертандо была
единственной причиной того, что Брандин остался жив.
того, что на западе собралась армия, флотилия стояла на якоре в бухте
Фарсаро, ожидая, когда Альберико пошевелится.
вооружены.
хуже вооружены, - лепетали они. - Мы должны двигаться", - хором твердили
они, и их дурацкие лица маячили в его снах, слепленные друг с другом,
висящие, словно зловещие луны, слишком низко над землей.
что Казалья продолжает отдавать им предпочтение; что губернатор понимает:
Брандин не так силен, как они. Что его убедили признать выгодным еще
больше склониться на сторону Барбадиора. Посланнику Западной Ладони,
одному из немногих игратян, которые решили остаться с Брандином, с каждым
днем все труднее получить аудиенцию у губернатора, но Ангиар почти каждый
вечер обедает с пухлым сибаритом Казальей.
и морально развращенным, как любой житель Сенцио, за проведенные там годы,
повторял то же, что и все остальные: "Сенцио - это виноградник, созревший
для сбора урожая. Приходи!"
что следовало еще учитывать магию?
отпрянул перед мощью игратянина в тот год, когда они оба явились сюда, а
ведь тогда он сам был в расцвете сил. Не опустошенный и слабый, с
непослушной ногой и опускающимся веком после того, как его чуть не убили в
том домике этих проклятых Сандрени год назад. Он уже не был прежним; он
это знал, пусть остальные и не знали. Если он начнет войну, то принимать
решение следовало с учетом этого. Его военной силы должно было хватить для
того, чтобы перевесить магию Играта. Ему нужна была уверенность.
Несомненно, любой неглупый человек мог видеть, что это не имеет никакого
отношения к трусости! Только к тщательному расчету выигрышей и потерь,
риска и возможностей.
своих командиров обратно на небо и под пятью лунами, а не двумя, медленно
разрывал на части тело женщины из Чертандо.
снова начинал бесконечную борьбу с тем, что мучило его этой весной, будто
воспаленная рана.
осени и дальше - было нечто такое, что не давало ему покоя, как
дребезжащая, фальшивая струна.
себя так, будто это он задает ритм танца. Заставлять Брандина и всю Ладонь
плясать под его музыку. Снова взять в свои руки контроль после зимы, когда
на него оказывали влияние все эти мелкие, тревожные, нарастающие события.
Направлять их, чтобы у Квилеи не осталось выбора, кроме как самой его
искать, чтобы дома, в Империи, не могли заблуждаться насчет его мощи, силы
его воли, славы его завоеваний.
утро, когда услышал, что Брандин отрекся от престола в Играте. Когда он
отдал приказ всем своим войскам двинуться на границу с Сенцио.
противника, ожидающего в бухте Фарсаро. Было что-то еще, что-то настолько
смутное и неопределенное, что он даже не мог говорить об этом - даже если
бы ему было с кем поговорить, - он даже не мог уловить это, но оно было
здесь и досаждало ему, словно старая рана во время дождя.
власти, опираясь на которую можно было претендовать на тиару, без хитрости
и вдумчивости, без умения доверять своим инстинктам.
командиры, шпионы и посланник в Сенцио практически умоляли его выступить:
что-то тут не так.
некто неизвестный вел в этом опасном танце. Он действительно не имел
представления, кто это мог быть, но ощущение появлялось каждое утро, когда
он просыпался, и его не удавалось стряхнуть. Но оно и не становилось ясным
под весенним солнцем, на этом приграничном лугу, пестреющем знаменами
Барбадиора среди ирисов и нарциссов, наполненном ароматом растущих вокруг
сосен.
императора, мучительно сознавая, что скоро мир начнет над ним смеяться,
если он отступит, зная, так как шпионы спешили сообщить ему в своих
донесениях, что Брандин в Фарсаро с каждым днем становится все сильнее. Но
его удерживала на границе его хитрость, его инстинкт выживания, эти
мучительные сомнения. Он ждал, чтобы что-нибудь прояснилось.
оказаться чужой, как бы соблазнительно ни манила его незримая свирель.
Там она мирилась с опасностью и шла ей навстречу, потому что у нее были
шансы выжить после прыжка. Внизу была всего лишь вода, какой бы ледяной
она ни оказалась, и друзья ждали в темноте за поворотом, готовые вытащить
ее из реки, согреть и вернуть к жизни.
нее дрожат руки. И остановилась в темном переулке, чтобы собраться с
силами.
капюшоном, потрогала усыпанный блестящими камушками черный гребень,
заколотый в прическу. На корабле по дороге сюда Алаис, которая сказала,
что привыкла делать это для своих сестер, подровняла и придала форму
коротко остриженным на полу магазина в Тригии прядям. Катриана знала, что
ее внешний вид теперь вполне приемлем, и даже более того, если реакция
мужчин Сенцио нескольких последних дней что-нибудь значила.
сюда, одну, в темный переулок, где она прижалась к шершавой каменной
стене, ожидая, когда шумная компания гуляк пройдет мимо по поперечной
улице. Это была лучшая часть города, в такой близости от замка, но для
одинокой женщины ночью на улицах Сенцио не существовало безопасного
квартала.
из остальных не знал, где она. Они бы никогда ее не отпустили. Да и она,
если быть честной перед самой собой, не позволила бы никому из них
предпринять ничего подобного.