Шофер тоже застрелен.
легковой машине. На запястье только что рухнувшего офицера виден след
ремешка ручных часов. Кто-то их уже снял. Обнаруживаю в машине
радиоаппарат и портфель с документами. Берем это с собой.
ведет строй к отметке, к пункту встречи с ротой Заева.
глубокой выемке. Противоположный откос - настоящая круча. Почти отвесную
глинистую осыпь лишь кое-где забелил снег.
говор. Будка путевого сторожа занята врагом.
Позади, за деревьями, стоят бойцы. Вдруг ощущаю - однажды в нашей истории
этакое уже было, - ощущаю сто пятьдесят уколов в спину. Оборачиваюсь. Все
смотрят на меня. Читаю во взглядах: "Ты нас погубишь или выведешь?" Опять,
как и в прошлый раз, взгляды были острее, сильнее любых слов.
напрямик через нее. Бойцы вложили такую страсть, готовность побороть,
одолеть препятствие, жажду жить, что пушки колесами едва касались земли.
Потом легко вынесли сани, перевели выпряженных лошадей.
сделает, одолеет даже то, что тебе кажется немыслимым. Невозможное
свершалось походя. Превзойти! Превзойти себя! Невольно всплыли сказанные
нашим генералом эти слова-ключ.
и дикими лесами, грамотный топограф, инструктор горного спорта Рахимов
уверенно вел строй. Любо-дорого было оглянуться - мы оставляли за собой
точную прямую. Но шли без патрулей. На марше полагается выделять головное,
тыловое, боковые охранения. Однако никого нельзя было послать в дозор.
Ориентироваться в лесу очень нелегко. Молодые лейтенанты, досрочно
выпущенные из военного училища, не владели топографической грамотой,
весьма туманно представляли себе, а то и вовсе не знали, что такое азимут.
Выделишь головное или боковое охранение - оно бредет черт-те куда,
приходится самому верхом разыскивать свои заблудившиеся патрули.
массиве. Рота Заева нас уже ждала.
на боку в кобуре, другой за шинельной пазухой - Заев добавил еще и
висевший на груди вороненый трофейный автомат. Оттопыренные, обвисшие
карманы шинели погремливали на бегу. Заев туда втиснул набитые патронами
жестяные диски, они прорисовывались через сукно. Свежий лоск оружейной
смазки чернел на коротких сильных пальцах. Видимо, здесь, на привале, он
занимался с бойцами разборкой и сборкой оружия. Зеленоватые, залегшие в
глубоких впадинах, сейчас вскинутые на меня глаза верзилы лейтенанта
блестели радостью. Большой рот приоткрылся в улыбке, показались
желтоватые, прокопченные табаком зубы: Он был весь виден насквозь, не
затаил зла, обиды на меня, от сердца радовался встрече с комбатом. Не
позволив себе каких-либо чудачеств или вольностей. Заев доложил: боевую
задачу рота выполнила, удерживала дорогу Горюны - Шишкине до получения
моего приказа об отходе.
из батальонных кухонь, приготовленный на марше.
слово.
деревьями, сели, привалились к пням, похлебали суп с мясной крошенкой,
блаженно задымили - табаку нам теперь хватало, еще не истощился запас
трофейных сигарет. С разных сторон неподалеку - далеко не отпустишь:
заплутаются - нас охраняли посты. Рахимову я приказал съездить на опушку,
зорким глазом оттуда окинуть простор.
мирно жуют насыпанный на подстилки овес. Кто-то шагает по вырубке с
огромной охапкой сена. Из этого вороха выглядывает разрумяненная на морозе
плутоватая физиономия Гаркуши. Окликаю его:
вырубку с воплем:
врассыпную в лес. Поляна вмиг опустела. Застигнутый врасплох батальон
буквально в один миг обратился в бегство. Мои закаленные воины, знавшие
радость победы, славу подвига, громившие, гнавшие врага, отходившие от
дома к дому в Горюнах, все же оказались подверженными ужасу внезапности.
Стоят две наши осиротевшие пушечки, около них - ни души. А я? Вскочил,
остолбенел. Смотрю на пушки. Они мучили нас, мы с ними не расставались,
выносили на руках, берегли это наше последнее противотанковое средство.
Они выходили с нами из всех окружений от села Новлянского и до этой
поляны, посреди которой сейчас брошен ворох сена. Перевел взгляд на лесок.
В просветах меж деревьями - немцы! Человек тридцать в белых халатах, белых
касках идут цепью. Впервые их вижу в этом маскировочном белом наряде. И
стою, оцепенев. Идут не торопясь, соблюдают осторожность. Уже выходят на
открытое место.
на "ты". - Ложись! Сейчас вдвоем их шуганем!
лежа: слегка раскинуты длинные ноги, локти уперты в снег, автомат прижат к
плечу, палец касается спускового крючка. Из кармана уже вытащена, темнеет
под рукой запасная обойма. Отстегнута, покоится рядом и ручная граната. А
меня еще держит, не отпускает столбняк. Встречаю взгляд Заева. Его глаза
под выступами лохматых бровей вдруг становятся понимающими,
проникновенными. Замечаю его горькую-горькую усмешку. Почему он так
усмехнулся?
этот миг позади раздается повелительный крик Толстунова:
вспоминали!
с яростным "ура" бегут на врага, стреляя на ходу. Впереди Толстунов и
Филимонов. Их обгоняют другие. Различаю Гаркушу. Он почти неузнаваем.
Лукавинка сошла с побледневшего лица, оно искажено злостью, страстью боя.
Замечаю Ползунова, Джильбаева, Курбатова. Сейчас они страшны.
будете писать о них, моих бойцах.
лесу. Кричу:
внимательный, суровый. Опущены по швам его длинные руки. Одна сжимает
автомат. Вновь встречаю его честный, прямой взгляд. И вдруг вспоминаю его
недавнюю горькую усмешку, понимаю ее смысл. Да, точно такой же паралич,
что в минуту душевного потрясения, внезапности стиснул меня, охватил
когда-то Заева на пулеметной двуколке. За это я его судил... Ну, не
излияниями же заниматься!
"У-гу-гу-гу..." Это аукаются, подают о себе весть далеко зашедшие бойцы.
отделениях. Батальон выстроен, готов к походу.
В эту деревню, как сказал мне Панфилов, передвинулся штаб дивизии. Туда, к
штабу Панфилова, нам, его резерву, надобно прийти, это конечный пункт
нашего марша.
вбок от прямой линии, прочерченной на карте. Посылаю вперед Филимонова,
опять колонна кружит, выписывает зигзаги. Поручаю Заеву пролагать путь, и