вышел на палубу и намерен был тут оставаться, пока не погаснут последние
огни. Мелькнула даже мысль - не прикорнуть ли на кожаном диване в гостиной.
Его и так отчаянно мутит, не в силах он отравляться зловонным дыханием этого
борова. Никто его не заставит, лучше уж спать прямо на палубе. Или он
спустится в третий класс, там теперь места вдоволь, по крайней мере на
палубе... И он стоял в невеселом раздумье, прислонясь спиной к борту, хмуро
курил, затягиваясь сигарой так, что по ветру летели искры, и неодобрительно
смотрел, как Ампаро искусно исполняет танец под названием "качуча" - никогда
прежде он не видел этого танца, вовсе не жаждет еще раз его увидеть и хотел
бы понять - чем может соблазниться в такой женщине, что бы она там ни
вытворяла, какой бы то ни было мужчина, если он в здравом уме?! Сколько раз
приходилось слышать, будто христианки очень недурны в постели, надо только
разумно к ним относиться, вовсе незачем считать их такими же людьми, как
еврейки, просто пользоваться их телом, - но нет, его эти разговоры никогда
не убеждали... Левенталь пошел в бар, спросил кружку пива и кусок сыру,
вернулся в гостиную и с наслаждением подкрепился. Погасил свет, вытянулся на
кожаном диване. Ой-ой-ой, как стало спокойно, как тихо, впервые за все
плаванье!
стоял стюард.
безнадежно, не впадать же в отчаяние оттого, что надо прибирать еще в одном
углу, когда вечный, неустранимый хаос царит везде и всюду.
спустил ноги на пол и спросил язвительно:
всякого подчиненного, которому вовсе не хочется тебе услужить. К
удовольствию Левенталя, услыхав окрик, стюард привычно, как автомат,
приостановился, но тотчас человек в нем взял верх над слугой - и он выбежал
из гостиной, словно за ним гнались все дьяволы преисподней.
умыться и переодеться. Что ж, так он будет поступать и дальше, но спать в
этой каюте его больше никакими силами не заставят. А меж тем оказалось, там
уже хлопочут вокруг Рибера доктор Шуман и другой стюард: уложили его на
нижнюю койку, не спросясь Левенталя, ее законного владельца; он с одного
взгляда все понял и вспыхнул от гнева, но ничем себя не выдал, только чуть
дрогнувшим голосом сказал Шуману:
просим. Мне она больше не нужна.
притворяется, что спит, или не слышит, или плохо ему, так или эдак, а
притворяется, одно это может свести порядочного человека с ума. Как будто,
если тебя немножко стукнули бутылкой по голове, это уж так страшно. Доктор
Шуман меняет ему повязку, от йодоформа вонь такая - дышать нельзя; кивнул,
говорит рассеянно:
самых ее глубин, поднялся - и снова заглох. Это был и вопль, и песнь, полная
горьких слов: "Отнимите у меня ложе, возьмите мою кровь, раздробите мои
кости - да будут они прокляты, о Господи, что им еще от меня нужно?" И в
ярости он закричал над ухом Шумана так, что доктор сильно вздрогнул и едва
не уронил бинт, которым обматывал лоб Рибера.
жизни я хотел бы вернуться куда-то и чтобы меня не выталкивали обратно? По
какому закону мне не дают пользоваться тем, за что я заплатил? С какой стати
вы явились сюда, будто он один тут хозяин, и отдаете ему мою постель только
потому, что он пьян, а я нет? Доктор, - теперь он говорил тише, с искренним
волнением праведника, взывающего к сочувствию и справедливости, каких
естественно ждать от другого праведника. - Доктор, я хочу это понять,
объясните мне!
что мучаешься с мерзким пациентом, так еще изволь выслушивать какие-то
попреки! И он спросил холодно:
ней нуждается, да еще когда у вас есть другая, ничуть не хуже? Если хотите,
я велю переложить его на диван, но качка усиливается, и ему безопаснее на
койке, чтобы не упал.
возвратятся в Иерусалим, - кому какое дело? Голова разбита у меня, но кого
это волнует? Вслух Левенталь сказал, давая волю презрению:
коридор, не высказав вслух всего, что он думает о такого рода благодарности.
и стал отводить душу.
так, что дряблые складки вылезли из воротничка, и опять заправил их на
место. - Не говорю уже о неслыханной дерзости всей этой затеи, о том, что
эти безобразные плясуны просто не представляют, как вести себя в приличном
обществе. Но вдобавок ко всему они, оказывается, самые обыкновенные
уголовники, мелкие воришки и мошенники. На редкость беспокойный выдался
рейс...
как он устал и как опостылело ему нынешнее мерзкое плаванье.
идет ко дну, это и вправду бедствие, - наставительно заметил капитан,
смягчая суровость своих слов тусклой улыбкой. - Старый морской волк хорошо
знает, что такое опасность и бедствие, и не станет принимать всерьез
хулиганство каких-то там пассажиров, - продолжал он, предоставляя доктору
самому заключить, что за старый морской волк тут подразумевается. - Они
просто не умеют надлежащим образом вести себя на корабле...
борту есть несколько вполне порядочных людей.
повод посмеяться.
хоть одного порядочного человека, - с наслаждением любезно съехидничал он.
недолгое, а обстоятельства сложные и непривычные. Почти все показали себя
отнюдь не лучшим образом.
женщина! Все-таки я начинаю думать, что ее рассудок не совсем... - И он
указательным пальцем коснулся лба.
темой. - А украден жемчуг или нет, мы не знаем. Condesa сказала, что дети
сорвали с нее ожерелье. По словам горничной, которая за ней ухаживала, она в
тот день его не надевала. Дети что-то бросили за борт. При этом были двое
свидетелей, супруги Лутц, но, к сожалению, их показания не сходятся. Стало
быть, ничего не доказано.
предостерегающе поднял руку, призывая к молчанию.
не мог услышать, - плохо, что человека, всякого человека, не только морского
офицера, - прибавил он великодушно, - вовлекают в женские пересуды. Это
унизительно. Поневоле чувствуешь себя оскорбленным, когда вынужден
заниматься такими вот недостойными мелочами. Мне говорили, что в Санта-Крусе
эти испанцы ходили по магазинам и воровали на глазах у многих ваших
"порядочных" пассажиров. Так что же, никто из свидетелей не вмешался, даже
не попробовал как-то остановить негодяев?
Шуман, - сегодня утром в беседе пришли к такому заключению: то, чему они
были свидетелями, выглядело сомнительно, и у них возникли весьма серьезные
подозрения, однако доказательств нет. Никто не счел своим долгом вмешаться
или хотя бы присмотреться повнимательней.
как ваши раненые? Что-то я не помню фамилию молодца, которого отделали
каким-то необычным оружием, то ли сапожным молотком, то ли женской туфлей. -
(Тут доктор Шуман подметил в белесых глазах капитана Тиле искорку блудливого
любопытства) - Как я подозреваю, у нас и в этом рейсе хватает скоротечных
романов, неизбежных разочарований и бурных сцен, - со смаком продолжал
капитан. - Так что же, этому молодому человеку лучше?
возникает вопрос, кто учинил над ним такую варварскую расправу. Сам он
уверяет, что это была некая Пастора из испанской труппы. Но один стюард
заступается за нее, уверяет, будто она ни в чем не повинна - престранно
слышать это в применении к кому-либо из их компании, - а виновата, как он
утверждает, некая женщина в маске, поэтому он не мог ее узнать. Больше ему
ничего не известно.