поехал вслед за полком.
сыновей.
Пополошились, как увидали татар, ну да поправились... А татар-то, татар
погнали! Ну, Протасий, храбор! - рассмеялся Данил, покачивая головой.
Потом, кивнув на уходящий полк, бросил сыновьям: - Ну, скачите теперь!
друга, понеслись по полю догонять полк. Охраняющие княжичей всадники, как
пришитые, неслись следом, не отставая.
ездившие перед тем в Москву. Их было двое. Князь растерянно смотрел, как
катится мимо, сверкая клинками, московская конница, и еще не понимал,
почему его коня держат под уздцы и что за ратники окружают его, отбивая от
других. Когда понял и рванулся, было поздно. Князя обезоружили, взяли под
руки, он рычал, плевался, стременами увечил бока коня, и тот вставал на
дыбы и хрипел, затягивая аркан на своей шее. Но уже подскакивали москвичи,
и Константин, яростно глядя на предателей, утих и дал повести своего коня
в стан Данилы.
стан.
лукавством. Князь был высок, прям, с недоуменно возведенными кустистыми
бровями и узкою, тронутою волнистым серебром бородой. Он все еще не
понимал, как все это совершилось, и все еще не мог поверить, что - пленник
Данилы Московского. Сперва Константин даже не хотел разговаривать, но к
ночи помягчел и согласился поужинать вместе с Данилой, но и за едой брал
мало, пил еще меньше и смотрел прямо перед собой все с тем же
недоуменно-сердитым выражением лица и приподнятых, словно удивленных
бровей.
переправе, летела уже снежная крупа, и Ока шла темная, холодная даже на
взгляд, так что, глядя на воду, дрожь пробирала.
был уверен, что уломает-таки князя Константина и заставит по договору
отказаться от своих прав на город в пользу Москвы. Пленного князя,
воротясь домой, поместили в особном покое, оставя ему несколько своих слуг
и присланного из Рязани священника. Охране Данил велел стеречь князя пуще
глаз, но не утеснять ничем. Блюда ему посылались со стола Данилы, а зимой
князю разрешили даже охотиться.
велись пересылки. Но сын ссылался на отца, а князь Константин, проводивший
дни за чтением греческих книг, сердито отвечал Даниле, что по миру Коломны
ему не отдаст. Данил и бояр к нему посылал, и сам заходил, глядел с
уважением, как князь неторопливо листает писанную греческим уставом книгу
(хотелось спросить, что это такое, но - боялся уронить себя), вздыхал,
вновь и вновь заводил разговор о Коломне, по Константин упрямо тряс
головой, как будто не он был в плену у Данилы и не стояли уже в
Коломенском детинце московские ратные люди, и не соглашался ни на какие
уступки.
возник вопрос о переяславском наследстве.
болело, но силы таяли день ото дня. Он перебрался из города в
Клещин-городок и остался тут на зиму. Князь почти никого не принимал.
Читал. Думал. Было тихо. Только ветер пел свою песню. От печей,
облицованных зелеными изразцами, шло приятное тепло. (Топка находилась с
той стороны, за стеной, и дым не проникал в горницу князя.)
отчетами по хозяйству. Иван слушал, просматривал грамотки, вызывал Федора
- посылал проверить. На дворе старосты божились, кланялись Федору, совали
ему в руки <доброхотный принос>. Спирались на мужиков. Федор сурово
отводил руки.
завтра довезешь, а не то ратных пошлю. А будешь зорить кого - мало не
будет!
пытался отречься от хозяйственных забот, говорил:
хлеба подари зазря - там и княжесьва не соберешь! Не сирые, не убогие, у
кажного от добра лари ломятся, от скота тыны трещат. И мое слово порушишь,
мне с има потом вовсе не совладать будет!
колени, а князь, закусывая губу, чтобы не рассмеяться или не расплакаться,
тихо говорил несколько непреклонных слов. Федор подымал просителя на ноги,
иногда за шиворот, и уводил, наказывая по дороге:
твое место Никифора пошлю либо Васюка Лапу. Я те села знаю, богатые
села-ти! Они и кормы соберут, и тебя обдерут!
несколько кур, гуся, корзину яиц, сыр, а то и связку белки. Сердито
выговаривал, чтобы не брали впредь. Дома без сына было непривычно пусто.
Федор смотрел, как Феня собирает на стол, придирался к чему-нибудь
пустому, начинал грызть жену, ежели день на княжом дворе выдавался
особенно тяжелый. Феня визгливо отругивалась. Потом звали Яшу-Ойнаса,
Федор умолкал. Два мужика - управитель князя и холоп - молча, истово ели.
После еды Федор добрел, а Феня долго еще продолжала дуться на него. Перед
сном он обходил хозяйство. Кони стояли вычищенные, двор был чист, Яша не
зря ел господский хлеб. По отгульным дням приходили гости. Феня с девкой
пекли и стряпали тогда на полдеревни. Когда из Никитского монастыря
отправляли обоз в Москву, Федор посылал когда полвоза, когда воз снеди
брату, иногда порты, холст, новый зипун - для сына.
ними со всеми, с его службой, когда это произойдет, не представлял.
воротившейся тишине. Брал книгу и уносился мыслью в далекие века и иные
земли. Или просто лежал, думал. Выходил на гульбище, глядел на озеро, сидя
в кресле покойной жены и, как и она, закутавшись от ветра.
рыбачьи челны на мягко светящейся воде, далекая песня женок - во все
теперь вплеталась тихая горечь расставания с этим миром. Ему хотелось не
думать ни о чем, только читать и лежать, но думать надо было. Жизнь шла.
Где-то двигались рати, трубили трубы. Дядя Данил осенью затеял поход на
Рязань, пленил и привел к себе князя Константина Романовича. Дядя стал
грузный, старый, а когда-то был худой, смешной, носатый подросток и
прощался с ним, с мальчиком, у крыльца, уезжая княжить в Москву. А Михаила
Тверского он тогда вовсе не знал, а теперь его опасается даже дядя Андрей,
великий князь...
Окинф Великий, начнет судить и править от лица князя. Плохо же тогда
придется Федору! А если оставить завещание? Завещания они не послушают! А
все же?
лестничному счету, вопреки всему. Не должен был Андрей губить его отца!
Ежели право силы признавать за право вообще, тогда уже ничто - и никакая
заповедь любви, никакое вежество, ни достоинство мужей нарочитых, ни
добро, ни Бог, ни честь - не будет иметь цены! А как же тогда дядя Данил,
любимый им паче прочих, решился напасть на Рязань? Там были давние споры
из-за Коломны - и все-таки! А отец отобрал Волок у Новгорода, и дядя
Андрей им его воротил. Только Михайло Тверской до сих пор не захватывал
чужого. Быть может, он и есть лучший князь на Руси?
родству или по тому, что ему ближе дядя Данил, чем дядя Андрей. Он должен
забыть про свое, личное, и думать о земле. Ведь не золотой пояс, не скрыню
с добром должен он подарить, а княжество, людей и с ним вместе - будущее
всей русской земли.
Переяславский удел, тот и станет... Ну, хоть сможет стать во главе земли и
сделать то, чего не удалось его отцу: объединить Русь, а когда-нибудь даже
и одолеть Орду. Да, он умирает, он слаб, для него мучительно тяжко даже
поговорить с ключником, и ежели бы не верные ему отцовы бояре, что блюдут
землю, да не верный Федор здесь, во дворце, что оберегает его, елико
мощно, от вседневных дел, он бы, верно, уже погиб, раздавленный тяжестью
своей власти. Но от его решения, быть может, на века и века зависит судьба
земли, родимой русской страны, Руси Великой, Золотой, или, как нынче стали
петь старики гусляры, Святой Руси...
дяде Андрею. Андрей - великий князь. У него в руках половина Волги,
Владимир, Великий Новгород. Получив Переяславль, он сумеет объединить
страну. Пройдут века. Где-нибудь на Волге, в Городце, Костроме, Нижнем или
в старом Владимире утвердится столица Руси. И он, Иван, и нелюбимый дядя
Семенова Мария
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Громыко Ольга
Акунин Борис
Володихин Дмитрий