ваших лошадях.
потерял сознание, но до этого ни разу не вскрикнул, а после не пролил ни
слезинки. Вы мне снова скажете, что меня ослепляет материнская любовь,
но в этом хрупком и нежном теле живет железный дух.
ца целую вас.
этим графом Монте-Кристо, я непременно хочу его снова увидеть. Между
прочим, мне удалось убедить г-на де Вильфор отдать ему визит; я надеюсь,
что он сделает это".
зывал о нем своей матери, Шато-Рено - в Жокей-клубе, Дебрэ - в салоне
министра; даже Бошан оказал графу внимание, посвятив ему в своей газете
двадцать строчек в отделе происшествий, что сделало благородного чужест-
ранца героем в глазах всех женщин высшего света. Очень многие оставляли
свои карточки у г-жи де Вильфор, чтобы иметь возможность при случае пов-
торить свой визит и услышать из ее уст подлинный рассказ об этом необы-
чайном событии.
фрак, белые перчатки, нарядил лакеев в самые лучшие ливреи и, сев в свой
парадный экипаж, в тот же вечер отправился в дом N 30 на Елисейских По-
лях.
достоинству оценил бы поступок г-на де Вильфор. Хорошо принятый при дво-
ре - безразлично, был ли на троне король из старшей линии или из млад-
шей, был ли первый министр доктринером, либералом или консерватором, -
почитаемый всеми за человека искусного, как то обычно бывает с людьми,
никогда не терпевшими политических неудач, ненавидимый многими, но горя-
чо защищаемый некоторыми, хоть и не любимый никем, - Вильфор занимал вы-
сокое положение в судебном ведомстве и держался на этой высоте, как ка-
кой-нибудь Арлэ или Моле [40]. Его салон, хоть и оживленный присутствием
молодой жены и восемнадцатилетней дочери от первого брака, был одним из
тех строгих парижских салонов, где царят культ традиций и религия этике-
та. Холодная учтивость, абсолютная верность принципам правительства,
глубокое презрение к теориям и теоретикам, глубокая ненависть ко всяким
философствованиям - вот что составляло видимую сущность частной и об-
щественной жизни г-на де Вильфор. Вильфор был не только судебным деяте-
лем, но почти дипломатом. Его отношения к прежнему двору, о которых он
всегда упоминал почтительно и с достоинством, заставляли и нынешний от-
носиться к нему с уважением, и он столько знал, что с ним не только
всегда считались, но даже иногда прибегали к его советам. Может быть,
все было бы иначе, если бы нашлась возможность избавиться от Вильфора;
но он, подобно непокорным своему сюзерену феодальным властителям, запер-
ся в неприступной крепости. Этой крепостью было его положение королевс-
кого прокурора, преимуществами которого он отлично умел пользоваться и с
которым он расстался бы лишь для депутатского кресла, что позволило бы
ему сменить нейтралитет на оппозицию.
его жена; в свете уже привыкли к этому и приписывали многочисленным и
важным занятиям судьи то, что в действительности делалось из расчетливою
высокомерия, из подчеркнутого аристократизма, применительно к аксиоме:
"Показывай, что уважаешь себя, - и тебя будут уважать"; эта аксиома куда
более полезна в нашем мире, чем греческое: "Познай самого себя", ныне
замененное гораздо менее трудным и более выгодным искусством познавать
других. Для своих друзей Вильфор был могущественным покровителем; для
недругов - тайным, но непримиримым противником; для равнодушных - скорее
изваянием, изображающим закон, чем живым человеком; высокомерный вид,
бесстрастное лицо, бесцветный, тусклый или дерзко пронизывающий и испы-
тующий взор - таков был этот человек, чей пьедестал сначала соорудили, а
затем укрепили четыре удачно нагроможденных друг на друга революции.
нального человека во Франции; он ежегодно давал бал, где появлялся
только на четверть часа, то есть на сорок пять минут меньше, чем король
на придворных балах; его никогда не видели ни в театрах, ни в концертах
- словом, ни в одном общественном месте; изредка он играл партию в вист,
и в этом случае ему старались подобрать достойных партнеров: какого-ни-
будь посланника, архиепископа, князя, какого-нибудь президента или, на-
конец, вдовствующую герцогиню.
Монте-Кристо.
нившись над большим столом, изучал на карте путь из Санкт-Петербурга в
Китай.
шагом, каким входил в залу суда; это был тот же человек, или, вернее,
продолжение того самого человека, которого мы некогда знали в Марселе
как помощника прокурора. Природа, всегда последовательная, ничего не из-
менила и для него в своем течении. Из тонкого он стал тощим, из бледного
- желтым; его глубоко сидящие глаза ввалились, так что его очки в золо-
той оправе, сливаясь с глазными впадинами, казались частью его лица; за
исключением белого галстука, весь его костюм был черный, и этот траурный
цвет нарушала лишь едва заметная красная ленточка в петлице, напоминав-
шая нанесенный кистью кровяной мазок.
ным любопытством взглянул на прокурора. Вильфор, со своей стороны, недо-
верчивый по привычке и не имевший обыкновения слепо восхищаться чудесами
светской жизни, был более склонен смотреть па благородного чужестранца,
- так уже прозвали МонтеКристо, - как на авантюриста, избравшего новую
арену деятельности, или как на сбежавшего преступника, чем как на князя
папского престола или султана из "Тысячи и одной ночи".
торому прибегают прокуроры в своих ораторских выступлениях и от которого
они не могут или не хотят отрешиться и в разговорной речи, - милостивый
государь, исключительная услуга, оказанная вами вчера всей жене и моему
сыну, налагает на меня в отношении вас долг, который я и явился испол-
нить. Позвольте выразить вам мою признательность.
комерия. Он произнес их обычным своим тоном главного прокурора, с той
окоченелостью шеи и плеч, которая заставляла его льстецов утверждать,
что живая статуя закона.
- я счастлив, что мог сохранить матери ее ребенка, потому что материнс-
кая любовь, как говорят, самое святое из чувств; и это счастье, выпавшее
на мою долю, избавляло вас от необходимости выполнять то, что вы называ-
ете долгом - и что для меня является честью, которою я, разумеется,
очень дорожу, так как знаю, что господин де Вильфор редко кого ею доста-
ивает, но которая, сколь высоко я ее ни ставлю, более ценна в моих гла-
зах, чем внутреннее удовлетворение.
воин, чувствующий сквозь броню нанесенный ему удар, и около его губ поя-
вилась презрительная складка, указывающая, что он никогда и не причислял
графа Монте-Кристо к отменно учтивым людям. Он окинул взглядом комнату,
ища другой темы, чтобы возобновить разговор, казалось, безнадежно погиб-
ший. Он увидел карту, которую Монте-Кристо изучал в ту минуту, когда он
вошел, и заметил:
вас, который, как уверяют, посетил несколько стран, сколько их изображе-
но в этом атласе.
целом то, что вы ежедневно проделываете на исключениях, - то есть психо-
логическое исследование. Я считал, что впоследствии мне будет легче пе-
рейти от целого к части, чем от части к целому. Алгебраическая аксиома
требует, чтобы из известного выводили неизвестное, а не из неизвестного
известное... Но садитесь же, прошу вас.
рое тот был вынужден собственноручно придвинуть к столу, а сам просто
опустился в то, па которое) опирался коленом, когда вошел Вильфор; таким
образом, храф теперь сидел вполоборота к своему гостю, спиною к окну и
опираясь локтями на географическую карту, о которой шла речь. Разговор
принимал характер, совершенно аналогичный той беседе, которая велась у
Морсера и у Данглара; разница была лишь в обстановке.
он собирался с силами, как атлет, встретивший опасного противника. -
Честное слово, если бы мне, как вам, нечего было делать, я выбрал бы се-
бе менее унылое занятие.
чаешь человеческую натуру, она выглядит довольно мерзко. Но вы, кажется,
изволили сказать, что мне нечего делать? А скажите, кстати, вы-то сами,
по-вашему, что-нибудь делаете? Проще говоря, считаете ли вы, что то, что
вы делаете, достойно называться делом?
противника; давно уже прокурор не слышал такого смелого парадокса, -
вернее, он слышал его в первый раз.
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Жюль Верн
Шилова Юлия
Лондон Джек
Шилова Юлия