меньшее интерпретирует большее.
персонажа -- допустим, Гамлета: это тоже великие коллизии. По такой
логике и к ним нельзя приплетать свою драму.]
сюжетам, рассматривая их как некие архетипические ситуации. Но тут
всегда есть колоссальный элемент дурновкусия. Ну это я просто так
воспитан, или, скорее, так себя воспитал.
понять, как это было для него, а не как это для тебя. Часто поэт пишет
стихи на смерть такого-то и обычно излагает свой собственный
вельтшмерц, ему жалко себя. Он очень быстро теряет из виду человека,
которого не стало, и если проливает слезы, то зачастую это слезы по
поводу собственной обреченности на ту же самую судьбу.
таком, что ли...
житейски, по-человечески, это очень понятно.]
выясняется, что любишь не его, а самого себя; что жалко не его, а себя.
По-моему, всегда жальче кого-то другого. Так мне кажется, хотя, может
быть, это дело темперамента, да? Я, например, за себя заступаться
никогда не стал бы, но за кого-нибудь -- всегда заступаешься. Я
совершенно мог бы оправдать советскую власть постольку, поскольку она
давала по морде мне -- то есть мне наплевать, я-то считаю, что я вообще
все это заслужил. Но когда дают по морде кому-то другому в моем
присутствии, вот это уже принять невозможно. Я не говорю даже о
христианстве, это такие, вообще-то дохристианские вещи. Я еще тот
христианин.
декабря, а не 7 января.]
более разветвленная и разработанная в римской церкви, нежели в
православной. Так что для меня нет вопроса -- "их" это или "не их".
Там, где все началось, с того все и начинается.
общехристианское.]
рождественские стихи я написал, по-моему, в Комарове. Я жил на даче, не
помню на чьей, кажется, академика Берга. И там из польского журнальчика
-- по-моему, "Пшекруя" -- вырезал себе картинку. Это было "Поклонение
волхвов", не помню автора. Я приклеил ее над печкой и смотрел довольно
часто по вечерам. Сгорела, между прочим, потом картинка эта, и печка
сгорела, и сама дача. Но тогда я смотрел-смотрел и решил написать
стихотворение с этим самым сюжетом.
или Элиота, а именно с картинки.
Рождеством? Природа, городской пейзаж?]
что речь идет о явлении органичном, именно природном. Кроме того,
поскольку для меня все это связано с живописью, в рождественском сюжете
город вообще редок. Когда задник -- природа, само явление становится
более, что ли, вечным. Во всяком случае, вневременным.
встречать этот день в Венеции.]
Хроносом, со временем.
И отразился до известной степени в ней -- все эти морщинки и так далее.
Так что в Рождество приятно смотреть на воду, и нигде это так не
приятно, как в Венеции.
ситуация, видимо, казалась достаточно экзотичной -- я сужу по
венецианскому стихотворению 73-го года: "Рождество без снега, шаров и
ели / у моря, стесненного картой в теле". Значит, нашлось нечто
существеннее шаров. Их, кстати, как и ели, да и снега, не было и быть
не могло и в изначальном событии, и в той картинке над печкой в
Комарове. И все же -- что именно вас так привлекло в ней?]
Когда человек пытается оградиться от мира, накрывает голову капюшоном и
садится, ссутулившись. В той картинке и других таких есть этот элемент
-- прежде всего за счет самой пещеры, да? Так мне казалось.
религиозного порядка, а эстетическим. Или -- психологическим. Просто
мне нравился этот капюшон, нравилась вот эта концентрация всего в одном
-- чем и является сцена в пещере.
у меня даже есть некоторые возражения по поводу того, как Пастернак
обращался с этим сюжетом, в частности с Рождественской звездой.
разговоре, что естественно -- в русской поэзии XX века никто не уделял
столько места евангельской теме. Вы, я думаю, помните об этом лучше
всех: не совпадение же, что у вас есть стихотворение 87-го года,
названное, как и у Пастернака, -- "Рождественская звезда".]
линией. В чем же ваши возражения Пастернаку?]
расширяется, от центральной фигуры, от Младенца. В то время как, по
существу, все наоборот.
выражено недвусмысленно, хоть и парадоксально: "трех лучей приближенье
к звезде", а не движение лучей от звезды.]
мне кажется, да?
но сосредоточенность на Рождестве -- уже некий выбор. Ведь в западном
христианстве именно это -- главный и любимейший праздник, а в восточном
-- Пасха.]
ними. У нас -- пафос слезы. В Пасхе главная идея -- слеза.
рационализме и восточной мистичности. Одно дело -- родиться, это
каждому дано, другое дело -- воскреснуть: тут чудо.]
и...
сногсшибательные стихотворения -- стихи о Распятии, про Магдалину. Это
замечательные стихи, совершенно фантастический там конец.
ни странно, в рождественском стихотворении и в двух про Магдалину все
движение -- противоположное его натуре, тому, с чем мы всегда
сталкиваемся у него. В евангельских его стихах движение, я уже говорил,
-- центробежное. Настолько, что он выходит за пределы доктрины.
Например, когда он говорит: "Слишком многим руки для объятья / Ты
раскинешь по концам креста".
стихотворения. Чем замечательна изящная словесность -- что при
использовании религиозного материала метафизический аппетит поэта или
самого стихотворения перерастает метафизический аппетит доктрины как
таковой.
Но стихотворение само диктует, строфы накапливаются и обретают массу,
которая требует следующего движения, расширения.
происходит, скажем, с "Божественной комедией" -- это мир куда более
огромный, чем задан темой.
выхода за пределы нет.]
тот же, что и мой, а именно -- итальянская живопись. По своей эстетике
стихотворение мне напоминает Мантенью или Беллини, там все время такие
круги идут, эллипсоиды, арки: "Ограды, надгробья, оглобля в сугробе / и
небо над кладбищем, полное звезд" -- вы слышите их во всех этих "о",
"а", "об". Если сопрягать с отечественной эстетикой, то это, конечно,
икона. Все время нимбы строятся -- расширяющиеся.
итальянская живопись, и Брейгель, какие-то собаки бегут и так далее, и
так далее. Там уже и замоскворецкий пейзаж. Саврасов проглядывает.
степени, его обращения -- хотя я позволяю себе уже совершенно
непозволительные вещи: гадать по поводу его религиозных ощущений, -- я
Березин Федор
Березин Федор
Шилова Юлия
Шидловский Дмитрий
Флинт Эрик
Прозоров Александр