переосмысливая крах. Вас бы не отправили сюда, не отдавай ваши шефы отчет
в том, что идея национального социализма весьма привлекательна для людской
общности, которая, становясь - численно - большей, качественно делается
невероятно маленькой, а поэтому легко управляемой. Нужны апостолы,
понимаете? Лишь апостолы не имеют права повторять ошибки тех, кто ушел...
Пора вырабатывать универсальную доктрину, приложимую - по-разному, ясно, -
к каждой нации.
готовились к выполнению фигур высшего пилотажа; стыло ревели моторы;
механики в аккуратных костюмчиках с эмблемами "Аэробель" сновали по полю с
толстыми портфелями свиной кожи, - точно такие же были у авиаторов
берлинского Темпельхофа. Гляди ж ты, подумал Штирлиц, даже портфели смогли
вывезти, где бы ни жить, но жить так, как раньше.
них сейчас начнется праздник, свяжись с радиоцентром аэроклуба, я буду
говорить с ними по-немецки.
хочу, чтобы ты говорил на незнакомом нам языке.
парабеллум пилота, показушно висевший на ремне крокодиловой кожи.
отсюда, зовут Макс?
людей. Не считай нас зверьми. Не надо. Это все пропаганда...
приветствуй их, кричи от радости...
зацепился за парабеллум пилота; все молодые военные обожают оружие; век бы
его не видеть.
радистам... Они могут ретранслировать меня, Макс поймет, что это я, ему
будет легче, знаешь, как это здорово, когда слышишь голос друга?!
я не позавидую твоей любимой. И детям Спарка.
такие слова... Очень обидно, Пепе, что ты их произнес...
радиоклуба:
Вернера фон Крузе, Парагвай! Мы везем вам кубок, который будет вручен
победителю! Как слышите? Прием.
посадку?
Роумэн, подпрыгнув пару раз, взял направление к трибуне, опустил руку в
карман, почувствовал тепло Клаудии, улыбнулся ей, расцарапал подкладку,
нащупал двумя пальцами (ледяные, как бы не выронить!) бритву, вытащил ее
(что, зелененькая ящерка, пора?), обнял Мюллера за шею и шепнул:
самолет... Скажи тем, кто стоит рядом, чтобы не стреляли.
сонную артерию, Мюллер крикнул:
Штирлиц попросил, склонившись к уху Мюллера:
Штирлиц, а за ним, в обнимку, Мюллер; "первый" открыл дверь и выбросил
коротенькую лестницу; Гуарази обернулся ко "второму":
явственно до него долетевшие, все понял; выхватив парабеллум из кобуры
пилота, он навскидку жахнул "первого" и "второго"; перевел парабеллум на
Гуарази:
Пол.
через сиденье, встал у двери; Мюллер и Штирлиц были в двух шагах от люка;
лица белые, ни кровинки, - бритва на шее группенфюрера, мокрый Штирлиц
крутит его вокруг себя; паника на трибунах, по полю разбегаются
молоденькие парни, стриженные под высокий бокс, со снайперскими
винтовками, шлепаясь в пыль; Штирлиц остановился спиной к лестнице,
загораживаясь Мюллером от возможных выстрелов.
Пустите, Штирлиц! Иначе погибнем оба!
заорав пилоту:
гости попадали на землю, закрывая голову руками, выбило стекло в кабине
пилота, - это начали пальбу охранники СС; самолет, наконец, оторвался от
земли; пилот что есть силы тянул на себя рычаг высоты; Пол ткнулся лицом в
плечо Штирлица, на ноге расползалось огромное кровавое пятно: "Ничего,
кость цела, давай, пилот, давай, жми! Мы должны уйти!"
"Мы ушли!"; потом вдруг упал на щиток.
в голове шумело, казалось, виски вот-вот разорвет от нестерпимой боли,
взял на себя руль, толкнул плечом пилота, тот медленно обвалился на него:
из груди, разорванной несколькими пулями, пульсирующе фонтанировала кровь;
приборы на доске не работали, разбиты, но самолет все же продолжал
набирать высоту, хотя мотор выл надрывно, стонуще - вот-вот взорвется от
перегрузки...
Потом мне хана... Или давай перетяни жгутом ногу, пока не вышла вся кровь.
захомутать группенфюрера, и я перетяну тебе ногу жгутом... Потерпи минуту,
браток... Только одну минуту, и сделай так, чтобы мотор не взорвался,
что-то он слишком ревет, нет?