время от времени невразумительность ее речей, которую она маскировала
девичьим хихиканьем, и случайные провалы в памяти, капризные и смехотворные,
как бы издевавшиеся над ее капризной и смехотворной особой.
дочери и говорить с нею. И хотя на эту дочь часто падала тень занавесок, они
ни разу не наблюдали, чтобы прекрасное ее лицо осветилось улыбкой и дочерняя
любовь смягчила эту суровую красоту.
ГЛАВА XXXVIH
счастья лицезреть мистера Домби - ибо две изящные свадебные карточки,
соединенные серебряной нитью, не украшали ни зеркала над камином на площади
Принцессы, ни клавикордов, ни тех полочек с безделушками, которыми Лукреция
занималась по праздникам, - впала в уныние и очень страдала от меланхолии. В
течение некоторого времени на площади Принцессы не слышно было "Птичьего
вальса", цветы оставались без ухода и пыль собиралась на миниатюрном
портрете предка мисс Токс с напудренной головой и косичкой.
долго предаваться тщетным сожалениям. Только две клавиши на клавикордах
онемели от долгого молчания, когда в темной гостиной снова раздался щебет и
трели "Птичьего вальса"; только одна веточка герани пала жертвой плохого
ухода, прежде чем мисс Токс снова начала аккуратно каждое утро заниматься
своими цветами в зеленых корзинках; предок с напудренной головой оставался
затуманенным пылью не больше шести недель, после чего мисс Токс подышала на
его добродушное лицо и протерла его куском замши.
преданность, как бы смешно она ни проявлялась, была искренней и глубокой; и
мисс Токс, по ее собственному выражению, была "крайне уязвлена незаслуженным
оскорблением, нанесенным ей Луизой". Но натуре мисс Токс чувство гнева было
чуждо. Если она семенила по жизни, говоря сладкие речи и не имея
собственного мнения, то до сей поры она по крайней мере не изведала жестоких
страстей. Однажды на улице при одном виде Луизы Чик, показавшейся на
значительном расстоянии, хрупкий ее организм испытал такое потрясение, что
ей пришлось немедленно искать пристанища в кофейне, и там, в затхлой
маленькой задней комнате, где обычно пахло супом из бычачьего хвоста, она
облегчила свою душу горькими слезами.
какие-нибудь основания жаловаться. Ее представление о великолепии этого
джентльмена было таково, что теперь, когда ее удалили от него, она
чувствовала, будто расстояние между ними всегда было бесконечно велико и
будто он оказывал ей огромное снисхождение, терпя ее присутствие. По
искреннему убеждению мисс Токс, никакая жена не могла быть слишком красивой
или слишком величественной для него. Казалось естественным, что, намереваясь
жениться, он искал себе жену в высших кругах. Мисс Токс со слезами пришла к
такому заключению и по двадцать раз в день признавала его справедливость.
Она никогда не вспоминала о том высокомерии, с каким мистер Домби заставил
ее служить его интересам и капризам и милостиво разрешил ей быть одной из
нянек при его маленьком сыне. Она думала только о том, что, выражаясь ее же
словами, "она провела в этом доме много счастливых часов, о которых должна
вечно вспоминать с благодарностью, и что мистера Домби она всегда будет
считать одним из удивительнейших и достойнейших людей".
не очень доверяла), мисс Токс начала тосковать, не зная ровно ничего о том,
что происходит в доме мистера Домби. А так как она всерьез привыкла считать
Домби и Сына тою осью, вокруг которой вращается весь мир, то и решила для
получения сведений, столь сильно ее интересовавших, возобновить старое
знакомство с миссис Ричардс, зная, что та со времени своего последнего
памятного появления пред лицом мистера Домби поддерживает сношения с его
слугами. Быть может, отыскивая семейство Тудлей, мисс Токс руководствовалась
тайным желанием найти кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить о мистере
Домби, хотя бы этот "кто-то" и занимал самое скромное положение.
жилищу Тудлей в тот час, когда мистер Тудль, черный и покрытый золой,
подкреплялся чаем в лоне семьи. Мистер Тудль знал только три стадии
существования. Он или подкреплялся в вышеупомянутом лоне, или мчался по
стране со скоростью от двадцати пяти до пятидесяти миль в час, или спал
после трудов своих. Вокруг него всегда был либо вихрь, либо штиль, но и в
том и в другом случае мистер Тудль оставался миролюбивым, нетребовательным,
покладистым человеком. Казалось, он передал всю унаследованную им
способность раздражаться и кипятиться паровозам, с которыми имел дело, и они
пыхтели, хрипели, горячились и изнашивались с удивительной быстротой, в то
время как мистер Тудль жил тихой и размеренной жизнью.
юному Тудлю, тогда как другие двое готовили ему чай и еще целая куча
возилась вокруг (у мистера Тудля никогда не было недостатка в детях, и он
всегда имел под рукой большой запас), - ты давно не видела нашего Байлера?
никогда не пропускает этого дня. Наверное, он скоро придет.
наш Байлер ведет себя хорошо, насколько это возможно для мальчика. Не так
ли, Полли?
раздумчиво и неторопливо, складным ножом запихивая в рот хлеб с маслом,
словно уголь в топку, - потому что не годится это делать. Верно, Полли?
свое семейство, - если вы занимаетесь каким-нибудь честным делом, - лучше
всего, по моему мнению, заниматься им открыто. Если случится вам попасть в
ущелье или туннель, не вздумайте прятаться и хитрить. Давайте свистки, и
пусть все знают, где вы находитесь.
воспользоваться отцовским советом.
спросила жена.
говорил ли я это о Робе. Я отправляюсь в путь с одним Робом; добираюсь до
разъезда; забираю то, что там нахожу, и целый поезд мыслей прицепляется к
нему, прежде чем я успею сообразить, где я или откуда они взялись. Честное
слово, мысли человека - настоящий железнодорожный узел! - сказал мистер
Тудль.
вмещающей целую пинту, и начал подкрепляться огромными ломтями хлеба с
маслом, наказывая в то же время своим юным дочерям вскипятить побольше воды
в котелке, ибо у него совсем пересохло в горле и придется ему выпить
"великое множество кружек", прежде чем он утолит жажду.
окружавших, которые уже поужинали, но все-таки ждали лишних кусочков, точно
лакомства. Эти кусочки он то и дело раздавал собравшимся в кружок юным
Тудлям, протягивая огромный ломоть хлеба с маслом, от которого должны были
откусывать по очереди все члены семейства, и таким же образом угощая их
маленькими порциями чая с -ложки. Эта легкая закуска показалась юным Тудлям
такой вкусной, что они восторженно пустились в пляс, вертелись на одной
ножке и выражали свою радость всевозможными прыжками. Дав исход своему
возбуждению, они снова окружили кольцом мистера Тудля и пристально следили,
как он продолжает истреблять хлеб с маслом и чай, но притворялись, будто
ничего уже не ждут для себя от этих яств, беседовали на посторонние темы и
перешептывались между собой.
аппетита - подавая своим детям устрашающий пример, держал на коленях двух
юных Тудлей, вез их экстренным поездом в Бирмингем и подумывал об остановке
у шлагбаума из хлеба с маслом, когда явился Роб Точильщик в своей зюйдвестке
и траурных штанах и был атакован братьями и сестрами.
спине. - Утаивает! Господь с тобой, уж он-то ничего не утаивает! Это было
сказано в назидание мистеру Тудлю, но Роб Точильщик, который не был
нечувствителен к хуле, тотчас подхватил:
оскорбленный. - Ох, тяжело приходится парню, если он когда-то сбился с пути,
а родной отец вечно бросает ему в лицо упреки за его спиной! Право же, -
продолжал Роб, в отчаянии прибегая к обшлагу своей куртки, - этого
достаточно, чтобы парень пошел да и выкинул какую-нибудь штуку со злости!
- так зачем же он говорил, матушка? Никому я не казался таким скверным, как
родному отцу. На что это похоже! Хотел бы я, чтобы кто-нибудь взял да и
отрубил мне голову. Я думаю, отец не прочь это сделать, и уж пусть лучше это
сделает он, чем кто-нибудь другой.
патетический эффект, а Точильщик ему способствовал, иронически упрашивал их
не оплакивать его, так как они должны его ненавидеть - должны, если они
хорошие мальчики и девочки! И это так повлияло на предпоследнего Тудля,
которого нетрудно было растрогать, - повлияло не только на его
чувствительность, но и на дыхательные органы, - что он побагровел, и мистер