нисколько не желавшие меня принуждать, наконец, разрешили мне поступать в
моем замке так, как мне захочется.
коей я не мог бы быть счастливым, но дон Альфонсо прервал меня:
чрезвычайно приятно с вами повидаться.
которая при виде меня вскрикнула от радости.
нашего друга Сантильяны приятно вам не менее, чем мне.
у меня памяти об оказанной мне услуге; но, помимо признательности за этот
поступок, я питаю к нему благодарность за все то, что он сделал для вас.
опасность, которой подвергся вместе с другими ее освободителями,
рисковавшими жизнью для ее спасения, и после обмена взаимными любезностями
дон Альфонсо увел меня из покоев Серафины. Мы присоединились к дону
Сесару, которого застали в зале в обществе нескольких дворян, пришедших к
обеду.
тем большей вежливостью, что дон Сесар рассказал им обо мне, как о
человеке, который прежде был одним из главных секретарей герцога Лермы.
Может быть, большинство из них даже знало о том, что именно благодаря
моему влиянию при дворе дон Альфонсо получил валенсийское губернаторство,
ибо все на свете узнается. Как бы то ни было, когда мы сели за стол,
разговор шел исключительно о новом кардинале: одни искренне или притворно
превозносили его до небес, другие ограничивались, если можно так
выразиться, кисло-сладкими похвалами. Я понял, что они этим способом
пытались побудить меня пространно рассказать о его высокопреосвященстве и
позабавить их за его счет. Я охотно высказал бы свое мнение, но
попридержал язык, чем произвел на все общество впечатление весьма
осторожного малого.
дон Сесар с сыном с той же целью заперлись на своей половине. Я же,
снедаемый любопытством посмотреть город, красоту коего мне так часто
расхваливали, вышел из губернаторского дворца с намерением прогуляться по
улицам. У дверей я встретил человека, который подошел ко мне и сказал:
него в лакеях в те времена, когда вы были управителем; каждое утро я
приходил свидетельствовать вам свое почтение, и вы очень меня жаловали.
Помните ли вы, как я однажды сообщил вам, что деревенский фельдшер из
Лейвы тайно пробирается в комнату сеньоры Лоренсы Сефоры?
ней сталось?
тоску и умерла, оплакиваемая более Серафиной, чем доном Альфонсо, который,
по-видимому, был не очень тронут ее смертью.
Сесара извинился, что задержал меня, и предоставил мне продолжать путь. Я
не мог удержаться от вздоха при воспоминании о несчастной дуэнье; умиляясь
ее участью, я винил себя в ее смерти, позабыв о том, что ее следует скорее
приписать раку, нежели моей неотразимости.
в этом городе. Мой взгляд был приятно поражен как мраморным дворцом
архиепископа, так и великолепными портиками биржи; но замеченный мною
издали большой дом, куда входило много народа, всецело поглотил мое
внимание. Я подошел ближе, чтобы узнать, почему туда стекается такое
множество мужчин и женщин. Вскоре я был вполне осведомлен, прочитав
следующие слова, начертанные над входом золотыми литерами на черной
мраморной доске: "La posada de los representantes" (*184). Комедианты на
афише объявляли, что сегодня они в первый раз будут играть новую трагедию
дона Габриэля Триакеро (*185).
Тут я увидал людей всякого звания: от статных и богато одетых кавальеро до
фигур столь же бесцветных, сколь и потрепанных. Я заметил титулованных
дам, выходивших из карет, чтобы занять заранее заказанные ложи, и
искательниц приключений, которые шли туда, чтобы подцеплять простаков. Это
беспорядочное стечение зрителей всякого рода вызвало во мне желание
увеличить собой их число. Когда я уже собирался брать билет, прибыли
губернатор с супругой. Они узнали меня в толпе, послали за мной и
пригласили в свою ложу, где я поместился позади них, так что мог свободно
разговаривать с ними обоими.
партером и авансценой (*186), буквально перегруженной кавалерами всех трех
рыцарских орденов (*187).
собираются представлять, принадлежит перу дона Габриэля Триакеро,
прозванного "модным поэтом". Как только актерская афиша объявляет о
какой-нибудь новинке этого автора, вся Валенсия становится вверх дном.
Мужчины и женщины только и говорят, что об этой пьесе; все ложи заказаны
заранее, и в день первого представления зрители давят друг друга у входа в
театр, хотя цены на все места повышены вдвое, за исключением партера,
который слишком уважают, чтобы раздражать его дороговизной.
публики, бешеное нетерпение, с которым она встречает всякое новое
произведение дона Габриэля, внушают мне высокое мнение о таланте этого
поэта.
беседу, чтобы слушать их со вниманием. Аплодисменты начались уже с
пролога; каждый стих сопровождался настоящим содомом, а под конец каждого
акта раздавались такие рукоплескания, что казалось, будто зал вот-вот
обвалится. По окончании представления мне показали автора, переходившего
из ложи в ложу и скромно подставлявшего голову под лавровые венки,
которыми господа и дамы собирались его украсить.
четверо орденских кавалеров. Явились также два пожилых сочинителя,
завоевавших себе имя в своей области творчества, и привели с собой
мадридского дворянина, обладавшего умом и вкусом. Все они тоже были в
театре. За ужином не говорили ни о чем, кроме новой пьесы.
трагедии? Разве перед нами не то, что называется законченным
произведением? Высокие мысли, нежные чувства, звучный стих - все это там
есть. Словом, это - поэма в духе высшего общества.
Алькантары. - Эта пьеса полна тирад, которые, казалось, продиктовал сам
Аполлон, и ситуаций, переплетающихся с бесконечным искусством. Я в том
сошлюсь на вас, сеньор, - добавил он, - обращаясь к кастильскому
дворянину, - вы, по-видимому, знаток, и я держу пари, что вы согласны с
моим мнением.
усмешкой. - Я - человек нездешний; мы, мадридцы, не судим столь поспешно;
мы далеки от того, чтобы высказывать свое мнение о пьесе, слышанной в
первый раз, и не доверяем ее красотам, покуда они звучат из уст актеров:
какое бы хорошее впечатление она на нас ни произвела, мы откладываем свой
вердикт до тех пор, пока не прочтем ее. И, действительно, на бумаге она
зачастую не доставляет нам такого удовольствия, как на сцене. Поэтому, -
продолжал он, - мы тщательно изучаем всякое сочинение, прежде чем судить о
нем; слава автора, как бы ни была она велика, не может нас ослепить. Даже
когда Лопе де Вега или Кальдерон (*188) выпускали новинки, они среди своих
поклонников обретали строгих судей, которые вознесли этих драматургов на
вершину славы лишь тогда, когда сочли их достойными этого.
смелости. Мы не ждем, пока пьесу напечатают, для того чтобы изречь о ней
суждение: с первого же представления мы знаем ей цену. Нам даже не нужно
очень внимательно в нее вслушиваться: достаточно знать, что это -
произведение дона Габриэля, - стало быть, оно безупречно. Труды этого
стихотворца знаменуют момент зарождения хорошего вкуса. Все эти Лопе и
Кальдероны были лишь учениками по сравнению с таким великим мастером
театра.
задет этими дерзкими речами и вышел из себя.
вынуждаете меня, подобно вам, судить по одному представлению, то я скажу,
что очень недоволен новой трагедией этого вашего дона Габриэля: это -
произведение, нашпигованное более блестящими, нежели глубокими эффектами;
три четверти стихов либо плохо построены, либо плохо срифмованы, характеры
либо плохо задуманы, либо плохо выдержаны, а мысли зачастую крайне
туманны.
похвальной, сколь и редкостной сдержанностью не сказали ни слова из страха
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий
Березин Федор