Андрей равно уснут в земле. Будут новые князья, новые бояре. Возведут
белокаменные терема над Волгою или Клязьмой, и Орда станет давать дань
Руси, как это было при первых князьях... А с чего начнется все это
величие? С его, Иванова, дара...
батюшке? Кому он, в свой черед, передаст княжение? Сыну? Сын мал еще, и
неясно, каким вырастет, да и по лествичному праву власть перейдет дяде
Данилу, а после него - Михайле Тверскому. Вновь из-за Переяславского удела
возникнут войны. Власть великого князя, ежели потомки Андрея удержат
Переяславль за собой, только лишь ослабнет, отдалив грядущее объединение
страны...
великим княжением и... вражда с Михайлой Тверским, Москве никогда не
справиться с Тверью. Тверь ныне - самый сильный город Руси. У Михайлы
Ярославича растут сыновья, его рати сумели устоять против сил четырех
княжеств тогда, при батюшке! Получив Переяславль, а затем великое
княжение, Михаил сядет в Новгороде Великом и соберет в свои руки всю
страну. В Твери переписывают книги, там сила соединена со знанием. Оттуда,
с верховьев Волги пойдет и должна пойти новая, Великая Русь! Когда-то и
князь Михаил умрет, и, быть может, далекие правнуки будут чтить его прах -
прах первого основателя нового величия страны. По Волге поплывут корабли
до Сарая, до Железных ворот, до далекой богатой Персии, а в другую сторону
побегут дороги на Запад, в Литву, на Волынь, и туда, по Днепру, в Киев и
Царьград, и туда, через Новгород, в Заморие, и во Псков, и в земли
чудские. И город Тверь в сердце страны, изукрашенный храмами и палатами,
будет стоять, как златой венец над Волгой, над широкой, уходящей в далекие
дали рекой... И с дядей Данилой Михаил сумеет примириться, ведь и доднесь
они помогали друг другу! И когда великое княжение попадет в руки Михаила,
он уже сумеет собрать и всю землю в десницу свою и противустать Орде.
Будет престол златокованый и князья гордые, как Владимир Святой, как
Мономах, как Великий Всеволод...
на покрывале. Перед его закрытыми глазами плывут корабли, проходят рати,
возникают и рушатся княжения, царства и города... На улице снег, вечер.
Сейчас придет Федор долагать, что сделано за день. Потом можно уснуть или
опять думать.
кожи, и вяленую рыбу, сам смотрит, вычищены ли донники, не загноились ли
копыта у лошадей... С таким князем его Федору куда легче было бы, чем с
ним, с Иваном, или даже с Михайлой Тверским. Там величие, свет, отблеск
Золотого Киева, а что за величием? Холод, пустота, отчуждение. Были грозны
князья и величавы бояре. <Дай, дай, дай, княже! Дай мне место, пригрей,
приюти, златом осыпь>, - вспомнил он слова Даниила Заточника. И: <мало
мне, княже, двухсот гривен>... Мало! Цена иного княжества целиком! И
пришли татары. И развеяли в прах гордость, славу, добро... Так, быть
может, и не власть, и не величие, и не сила, а иное нечто, то, что было в
Орде и чего не оказалось на Руси? Что? Что и сейчас делает неодолимой
степную мунгальскую конницу? Величие власти? Закон? Пресловутая <яса>
Чингизова? Или то, что были они едины все, были они - народ и князья их
были те же степные наездники, жрали ту же конину, пили тот же кумыс, пели
и слушали те же песни, и - чего уже теперь не стало в Орде - любой простой
воин мог подняться до звания темника, стать нойоном, даже и князем, как
было и на Руси при Владимире Святом, что сделал великим мужем Кожемяку,
одолевшего богатыря печенежского...
что было в Ростове и истаяло, исшаяло, развеялось пеплом без вражеского
одоления, без пожаров, погромов, при живых ростовских князьях... Быть
может, то, что Данил сам считает кожи и лупит слуг, рассыпавших овес, а за
едой сам собирает крошки со стола себе в рот, быть может, то, что тетка
Овдотья, не стыдясь, вычесывает вшей у своих <сорванцов>, и сама строжит
девок, и ходит ряженой с боярынями, и хохочет, и все равно - госпожа? Быть
может, в этом спасение?!
быть мягким и себе на уме, как дядя, что отбил-таки у Рязани Коломну, и
никто ему не помешал... Да и нужно ли сейчас, при хане Тохте, бороться с
Ордою или надо, как сделал когда-то великий дед, Александр Невский, и как
подсказывает сейчас Данила, заключить союз с мунгалами против бесермен, с
одной стороны, и жадных латинян - с другой? Не страшнее ли для русской
земли немецкие рыцари и свея, что суетливо и упорно лезут и лезут каждый
год за Нарову и псковские рубежи?
вытоптанных полях, но он знает, - видел сам, вырос среди этого, - что
нужны и сила, и власть. Их можно не применять, не лить крови, но быть
сильным нужно. Иначе не стоять земле. А силы основа - вера, основа веры -
добро. И не самое ли важное тогда: любить землю, любить и беречь ее, не
насиловать, не уродовать, вырубая леса, сжигая хлеба, калеча пашню, в
груды сора обращая города и храмы, спесиво считая, что новые храмы и
города возникнут сами собой? Не самое ли важное - любить народ, своих
соплеменников на этой земле, верить им, требовательно верить, не прощая
зла, но и не насилуя, не обращая их по прихоти своей в иную веру или
раздаривая по произволу своему, как Андрей, подаривший Переяславль
ярославскому князю Федору Черному? И как тогда плакал Данил, видя
разоренный город, и присылал потом мастеров-москвичей, чтобы возродить
отцово добро... Ну, а кто будет после Данилы? Этот рыжий Юрий? Лучше бы
Александр или Борис...
выслушивает, кивает головой. Потом - Федор уже тронулся уйти -
останавливает его и, отводя глаза, тихо спрашивает: как кажется ему,
Федору, ну и другим... Всем... Там, на селе... Кому после него, Ивана,
достоит княжить на Переяславле? Федор хочет возразить, что батюшка-князь
еще жив и... Но Иван нетерпеливо машет рукой, и Федор проглатывает
несказанные слова. Он очень не хочет отвечать князю и бормочет:
Федор смотрит на князя, молчит, поводит плечами.
князь. Выморочно - егово добро... Ну, а по силе и по тому, каков князь и
умом, и обликом, и по всему - дак лучше всех ныне Михайло Тверской... Ну,
а своим-то здесь считают больше московского князя, Данил Лексаныча. Здесь
его все помнят. Простой. Моя матка умирала, дак жалела, что не зашел, не
наведался к ней.
Повторил шепотом: <Своим здесь считают московского князя>. Усмехнулся. И
он тоже считает Данилу своим!
Приезжали бояре. Участливо и тревожно взглядывали в очи князю.
взбесились. Бурей рвало хоромы. Дрань и бревна, взятые вихрем, летели по
воздуху. Ломило и валило леса, убивало людей и скот. Словно бог Ярило, в
гневе и славе прежних языческих времен, пришел покарать отпавшую от него
под сень креста землю славян.
майские дни, Иван вызвал переяславского архимандрита и игуменов Никитского
и Горицкого монастырей, а также избранных великих бояр. При них и при
княжеском духовнике слабым, но твердым голосом объявил свою волю:
со всеми селы и деревни и землями дяде своему Даниле Александровичу, князю
московскому.
оба пергаменных свитка: образец и противень. Одно завещание вручил
архимандриту, другое оставил у себя. Причастился. Отпустил духовенство и
бояр, заповедав до его смерти грамоту не разглашать. Про себя подумал, что
нынче же вечером супротивники Данилы пошлют гонца с известием князю
Андрею.
завещание, над которым он думал столь мучительно и долго, было попросту
уничтожено боярами Андрея, которые начнут хозяйничать тут после его
кончины.
Даниле.
сейчас!
ложем князя и прижался губами к бессильной и влажной руке Ивана.
любовен, и милостив>, причастившись и соборовавшись, и был положен рядом с
отцом в древнем Спасо-Преображенском соборе града Переяславля.
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Березин Федор
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Прозоров Александр