Может быть, масло, закипев в подвале от жары, превращало подземное
хранилище в лампу, достойную духов зла, может быть, пожар находил склад
драгоценного лака, дощечки дорогого дерева для шкатулок и ящичков,
которыми славилась Поднебесная...
Он не хохотал грубо, отрывисто, как утром, потешаясь неловкостью своего
суна Фынь Маня. Сейчас он залился смехом, как ребенок, и стал совсем
молодым. Совсем по-юному он хотел, чтобы все глядели, радуясь с ним,
совсем как юноша приказывал радоваться. Не к чему и некому было
допытываться, попросту забавляется ли великий хан доселе невиданным
зрелищем либо, казня непокорство Су-Чжоу примерной огненной казнью,
тешится местью. Вернее было бы первое. Жизнь прекрасна удачей, а месть
утоленная превращается в радость.
и стоял, наслаждаясь прохладой, блестя потной кожей, как начищенная медь,
с раздутым животом, но бодрый, крепкий, как бронзовый. Суны, почтительно
подползя к хану, предложили халат желтого шелка, расшитый изображениями
черных драконов. Тенгиз, приняв услугу, приказал подать сапоги: босой
монгол - не монгол.
от излишнего тысячники и сотники, и все, очень похожие один на другого
крепкой статью смуглых тел, стояли, требуя халатов и себе. Суны, роясь в
грудах мягкой добычи, поспевали за всеми желаниями: умный, быстрый слуга
становится господином своего господина.
держась на ногах, великий хан выбрался наружу. Уселся свободно, как дитя
или как зверь, которому нет дела до чьих-либо глаз.
возвращение хана пронзительной мелодией пастушеской песни. Откинув голову,
Тенгиз запел, как поет монгол в степи, в прекрасной пустыне, научившись у
ветра да у волка. Другие вступили, каждый старался взять выше и тоньше.
Суны, сидя на пятках, слушали - мотив был понятен. Робко они вошли в хор
господ. И скоро, распялив рты в широких улыбках, дали своим голосам полную
волю.
высокое, чем будни, на время в шатре Тенгиза сравняла монгола с суном. Они
родственники, поэтому и растворялись в Поднебесной ее азиатские
завоеватели.
слышать вой ветра и волчий вой с седла, либо на степной стоянке, или в
камышах безлюдных озер, не отнесется с презрением к песне кочевника, хотя
она и может быть ему неприятна.
Океан, и дружески протянуть руку. Трапезу разделить труднее: каждый привык
к своему, и любимое блюдо соседа бывает противно.
Легко сказать - я не понимаю. Нет ничего опаснее непонятного.
Су-Чжоу. Утомив горло, монголы затихли и ленивее, а все же в охоту,
принялись кормить отдохнувшие животы.
блюдами, с котлами, кувшинами, мисками. Наводя порядок, они расчистили
место перед Тенгизом, расстелили ковер. Бывший правитель Чан Фэй вывел на
ковер трех женщин, снял с них темные покрывала и, склонившись перед
великим ханом, отступил, оставив женщин, как бабочек, покинувших пыльный
кокон.
за собой. Чан Фэй опознал храмовых танцовщиц. Случайная несвоевременная
прихоть - они покинули свое жилище в Тысяче Пещер для какой-то покупки -
отдала их в руки монголов.
убирал танцовщиц и подбодрил несчастных, запуганных женщин шариками из
смеси макового сока с соком индийской конопли. Бывший правитель изредка
пользовался этим сильным средством. Напрасно Чан Фэй рассчитывал если не
на благодарность, то хотя бы на удивление великого хана. Тенгиз принял бы
как должное покорность самого Сына Неба и в эту разгульную ночь, и завтра,
на поле сраженья.
героев. В земных храмах о нежных небожительницах напоминает высокое
искусство танцовщиц. Тенгиз вспомнил: таких женщин он видел нарисованными
на стенах пещер Туен-Хуанга по соседству с каменным спящим Буддой. Полет,
хоть без крыльев.
стянутые на поясе шнурком. Браслеты над локтями, тяжелое ожерелье,
причудливый убор на волосах. Так же опустив глаза, будто стыдясь наготы
груди, танцовщицы держали тонкие флейты. Такие же, но - живые!
согласно. Песня без слов, слабая, как тонко звенящий писк камышового
листика на ветру, была, как и дикий будто бы вой монгола, голосом Великой
Азии. Звук флейты слаб. Но былинка, стонущая под ураганом, отдается вся
целиком. Разве этого мало! Разве не э т о Величие!
лились через холмы, как воды переполненных озер, пригнувшись в седлах, как
барсы. Тенгиз стал и ветром, и степью, и всадником, неотличимым от всех, и
ханом, который, собрав всех кочевников, вел их съесть всех оседлых: на
востоке - до Океана и на западе - до той же границы.
ног, Тенгиз следил за чудесным явлением, и все, немые как рыбы, тянулись,
но давая волю только глазам.
осторожных движеньях ног. И что-то длилось вместе со звуками флейт, внутри
звуков, около них, совершенно единое, неразлучное, как запах и дыханье.
ступней бедра левой и, приподнявшись на носке, застыла. Замерли обе другие
танцовщицы. Флейты умолкли. Перед Тенгизом был рисунок на стене пещеры. В
нем был смысл... Это чары, не нужно искать: познание погубит прекрасное.
священный танец. Не для хана. Не из страха. Для себя - они любили танец и
флейту.
богами.
законченность изреченного Слова. Он стал высоким искусством. Произносимый
движениями, он сделался Глаголом среди других Глаголов ритуала. Он
утвердился, как равный, среди молитв, возгласов, огней, порядка процессий,
звона, пения, курений, священных растений и животных и даже изображений
богов.
непонятной им, но властной мечты. Такой же темной, как сами монголы...
равный устроился в ханском шатре среди монгольских начальников. А! Когда
дверь великого хана будет открываться избранным, и тогда Фынь Мань
переступит высокий порог, если смерть пощадит его среди случайностей осад
и сражений.
одежде, подкрался к бывшему правителю Су-Чжоу. Молча подталкивая перед
собой отца, сын выбрался из шатра. Старший пятился, младший наступал. Они
прошли через цепь стражи. Всадники спали в седлах. Расставив ноги, спали и
лошади. Здесь не степь, здесь не было стада, за которым лошадь несет сны
хозяина-пастуха.
Каким способом новоявленный Сюэ Лян спасет Поднебесную, вознеся свое имя в
список героев?
издевался:
Хао Цзай выбрал смерть. А ты надеваешь на монгола цвета Сына Неба? Ты
хитер. Ты собираешься остаться правителем пепла?
тошнило, в левом боку толкалась колющая боль, внутренности грызли крысы.
Согнувшись, Чан Фэй тщетно пытался облегчить себя рвотой. Фынь Мань концом
ножа приподнял подбородок Чан Фэя.
было напрасным?
крепко, монгол не отнимет, не отнимет, не отнимет... Что, для чего, для
чего?" - сбиваясь, Чан Фэй терял нить.
хана осадил коня: это не драка, запрещенная в войске. Свой хочет
расправиться с суном, пусть режет.
монгольскую шапку, он лез на Чан Фэя, называл себя, грозил, но не добился
ни слова.
ладони цзыры, с их помощью рассказывая о своих похождениях, цзырами же
Зыков Виталий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Мичурин Артем
Русанов Владислав
Каргалов Вадим