Чтение 126–й страницы книги ~Горение~

лишь то, что мы вынудим, Кирилл: я не вас лично имею в виду, но поймите -
среди рабов нельзя жить свободным, вы не можете существовать отдельно от
того класса, представителем которого являетесь, - свои же сомнут.

- Феликс, забастовки разрушают не царский строй, а страну. Чем больше
бастующих, тем меньше продукта, чем меньше продукта, тем беднее
государство. О каком удовлетворении требовании может идти речь, когда в
банках денег нет из-за ваших страйков?!

- Денег нет из-за того, что все средства шли на войну, на двор, на
полицию!

- Не мы эту войну начали.

- А кто же? Мы?

- История неуправляема, Феликс.

- Зачем же тогда хотите взять власть, если не верите в управляемость
истории?

Это очень легко и удобно - уповать на фатум.

- Не фатум, нет... Уповать надо на д е л о, на его всемирную общность.

- О какой всемирной общности может идти речь, если английский рабочий
получает в двенадцать раз больше русского! Вашими методами постепенности
Россию с мертвой точки не сдвинешь. Вас засосет та же бюрократия, которую
вы так бранили раньше.

- Мы ограничим права бюрократии. Это в наших силах.

- Кирилл, мы не сговоримся с вами.

- Значит, раньше, когда бежали из Сибири, могли сговариваться, а
сейчас, когда набираете силу, не сможем?

- Силу набираем не только мы - вы тоже. В этом - суть. Происходит
поляризация сил, Кирилл, и это - логично, это развитие, против этого мы с
вами бессильны.

- Не делайте из прогресса фетиша, Феликс. Прогресс идет постольку,
поскольку в его поступательность вкладывают старание все люди.

- Верно. Но за это старание вы получаете сто тысяч рублей в месяц, а
рабочий - двадцать пять.

До начала операции оставалось полтора часа.

"Я должен уйти, - подумал Дзержинский. - Мне надо быть очень спокойным
на Тамке.

А я начинаю сердиться. Лучше доспорить потом. А доспорить придется,
иначе это нечестно будет. Николаев прав: когда было плохо - говорил, а
сейчас - небрежение к доводам".

- Вы торопитесь? - спросил Николаев. - Я сказал Джону, чтобы он накрыл
стол к шести.

- К восьми. А еще лучше к девяти.

- У вас в шесть "аппойнтмент"?

Дзержинский вдруг рассмеялся - напряжение сразу снялось.

- "Аппойнтмент", - повторил он, - да, действительно, встреча, только -
в отличие от американского "аппойнтмента" - заранее не обговоренная... Как
Джон Иванович?

- А что ему? Ему лучше, чем нам с вами. Американец... Он, между прочим,
заражен вашими идеями... Я, знаете, глядя на него, американских философов
вспоминаю. Они - занятны. Они верно утверждают, что если два человека
придерживаются различных, во внешнем выражении, убеждений, но согласны на
их основе действовать одинаковым образом, то нет никакой практически
разницы в их позициях. Неужели мы с вами не можем так же, на основе
переговоров, на основе эволюции, жить вместе, дружно жить?

- Это вы Пирса цитировали? Коли вы о нем, Кирилл, то не получится у нас
вместе.

Изначально не получится. Он интересен, Пирс, слов нет, не до конца еще
проанализирован. "Человек - узелок привычек" - это занятно. Я помню Пирса,
я в тюрьме его конспектировал, правда, во французском переводе. Он
занятен, спору нет, особенно главное в нем: человеческое состояние
определяется сомнением и верой; единственный мост между этими
первоосновами - м ы ш л е н и е. По Пирсу, мышление необходимо лишь для
того, чтобы переступить грань сомнения и очутиться в области веры,
открывающей путь к действию. В Америке его постулатами можно объединить
группу организаторов, но ведь у них они есть, а у нас - нет! У нас
организатор - значит владелец, у них - тот, кто отлаживает улучшение
производства паровозов. Это новое в мире капитала, это пока у них только.
И потом Пирсова формулировка истины, как всеобщего принудительного
верования - не может быть принята нами, казарменно это, при внешнем
демократизме п о д в о д о в читателя к такому заключению. Не пройдет у
нас Пирс, дорогой Кирилл, не ставьте на него. Хочу задать вам вопрос.
Важный. Можно?

- Все можно, - ответил Николаев, чувствуя усталость - Дзержинский своей
холодной логикой вел за собою, и не было сил отбросить его доводы,
доказательно их разбить или - что более всего Николаев любил - высмеять.

- Вы сказали вашим коллегам по Московскому комитету, что помогали нам
деньгами?

- Нет. Какое это имеет значение? - удивился Николаев.

- Огромное. Вас заподозрят в неискренности. Скажите.

- Скажу, - задумчиво согласился Николаев.

- Второе. Это уже нас касается - так что вольны не отвечать. Будете
просить у правительства помощи против бастующих?

- Если миром не договоримся - придется.

- Разрешите стрелять в рабочих?

- Нет.

- Так не бывает. Если солдаты вызваны, они должны "навести порядок".
Рабочие не пустят их на фабрику миром. На фабрику можно будет войти только
после обстрела.

- Значит, миром не хотите?

- Хотим.

- Ну и давайте, Феликс! Я ж за этим приехал! Выборы в думу на носу!

- Сколько ваших может пройти в думу?

- Человек сто - убежден.

Дзержинский поднялся.

- А наших? - спросил он. - Десять? Сто - от десяти тысяч и десять от
ста миллионов? Хотим миром, Кирилл, - повторил он. - Но разве ж это мир?

...Не доходя двух кварталов до Тамки, Дзержинский встретил Пилипченко -
он был определен инструктором по обращению с оружием.

- Все в сборе? - тихо спросил Дзержинский.

- Да, товарищ Юзеф. Вот ваш наган и две бомбы. Кольцо знаете как
срывать?

- Знаю. Только мне бомбы не нужны, - Дзержинский неумело сунул наган в
карман пальто. - Сколько "архангелов" пришло?

- Девяносто семь человек насчитали. Яцек с Вацлавом были у них, под
дворников нарядились, с бляхами.

- Ну и что?

- Речи говорят.

- Пьяных много?

- Все пьяные. Коли страх, так чем его затушить, как не водкой?

- Хорошо вооружены?

- Наганы и кастеты.

- Бомбы есть?

- Есть. Но они их боятся. Они больше привычные кастетами бить.

- Уншлихт с третьей дружиной?

- Да. Ганецкий - со второй, Красный - в резерве, с ним еще десять
человек.

- Передашь Уншлихту и Ганецкому - когда я открою калитку особняка и
выстрелю - пусть сразу же врываются следом за мной.

- Ганецкий не велел пускать. Он мне велел охранять вас.

- А командовать мною он вам не велел?

- Это - нет.

- Ну и ладно. Идите.

Пилипченко повернулся по-солдатски, через левое плечо, но Дзержинский
остановил его смущенно:

- Ну-ка, покажите мне, как с этим проклятым наганом обращаться?

- Значит, так, - ответил Пилипченко, - берешь боевое оружие в правую
руку, оттягиваешь большим пальцем курок, проверяешь усики захлопа барабана
- вот эти, видишь? Все. Теперь оружие готово к бою.

Варшава - Краков - Берлин - Москва

1976 г.

Книга вторая

(по изданию Ю.Семенов. Горение. Кн.2. М.: "Советский писатель". 1978.)

Билет на варшавский поезд в вагон первого класса передал Савинкову член
боевой организации социалистов-революционеров "Адмирал" в Москве, на
конспиративной квартире, в доме при церкви святого Николая, на Пыжах, в
Пятницкой части.

Проснулся Савинков за два часа до прибытия поезда в варшавский "двожец