Чтение 127–й страницы книги ~Анж Питу~

были приглашены в Арамон, дабы вступить в соревнование со своими
предшественниками на ратном поприще.

Посланцы каждой из этих деревень провели переговоры со штабом Анжа Питу;
командовал соседским войском отставной сержант.

Возможность увидеть столь прекрасное зрелище привлекла множество
расфранченных селян, и с самого утра арамонское Марсово поле заполнилось
девушками и детьми, к которым немного погодя присоединились охваченные не
меньшим любопытством отцы и матери героев. Начался праздник со спартанского
пиршества на траве: было съедено изрядное количество фруктов и галет и
выпито изрядное количество родниковой воды.

Затем в четырех концах Арамона, на тропинках, связующих это селение с
Ларньи, Везом, Тайфонтеном и Вивьером, появились четыре барабанщика.

Поистине, Арамон сделался центром земли; у него обнаружились четыре
стороны света.

Пятый барабанщик бодро шествовал впереди тридцати трех национальных
гвардейцев деревни Арамон.

Среди зрителей попадались и местные богачи - аристократы и буржуа,
явившиеся на парад смеху ради.

Собрались на торжество и многие окрестные фермеры.

В их число входили и матушка Бийо с дочерью; они прискакали в Арамон
верхом в тот самый момент, когда арамонская Национальная гвардия покидала
деревню, предводительствуемая трубачом, барабанщиком и своим командиром
Питу, ехавшим на могучем белом коне, которого одолжил ему лейтенант Манике,
дабы довершить сходство арамонского смотра с парижским, а Питу с маркизом де
Лафайетом.

Питу, сияя от гордости, скакал верхом на этом ширококостном коне с
золотистой гривой, размахивая шпагой; вид его не отличался аристократизмом и
изяществом, но зато дышал восхитительной мощью и отвагой.

Зрители приветствовали Питу и его солдат, пробудивших от спячки всю
округу, радостными возгласами.

Все арамонские национальные гвардейцы были в одинаковых шляпах,
украшенных национальными кокардами; с начищенными до блеска ружьями они
маршировали двумя колоннами, производя весьма внушительное впечатление.

Так что, пока арамонская гвардия добиралась до поля, выбранного для
смотра, она успела завоевать всеобщие симпатии.

Питу взглянул на толпу и увидел Катрин.

Он покраснел, она побледнела.

С этой минуты все происходящее исполнилось для него исключительного
смысла.

Вначале его солдаты продемонстрировали зрителям азы обращения с оружием,
причем все приказы командира исполнялись с такой точностью, что зрители
разражались восторженными криками "браво"!

Не то гвардейцы других деревень - они действовали вяло и неслаженно. Одни
были скверно вооружены и скверно обучены; этим довольно было бросить взгляд
на соперников, чтобы утратить веру в себя; другие с преувеличенной
старательностью повторяли движения, которым выучились не далее как вчера, и
раздувались от гордости.

Все они сильно разочаровали зрителей.

Однако впереди была строевая подготовка. Тут-то сержант и надеялся взять
реванш.

По причине его многоопытности сержанту было поручено общее командование:
он должен был, ни много ни мало, руководить действиями армии, состоящей из
ста семидесяти человек.

Это оказалось ему не по силам.

Питу, со шпагой под мышкой и в неизменной каске на голове, наблюдал за
происходящим со снисходительной улыбкой.

Когда сержант увидел, что голова колонны скрывается в лесу, а хвост
выползает на арамонскую дорогу, когда он увидел, как спутываются его каре,
сбиваются в кучу деления и топчутся на месте направляющие, он вконец
растерялся и был освистан своими собственными солдатами.

Тогда арамонцы все как один потребовали:

- Пусть командует Питу!

- Да, да, пусть командует Питу! - подхватили люди из других деревень,
раздосадованные неумелостью своих солдат, в которой они по доброте душевной
винили их наставников.

Питу снова вскочил в седло и, заняв место во главе своих гвардейцев,
которых он поставил впереди всех остальных, проревел команду с такой силой,
что, казалось, от звука его голоса задрожали верхушки соседних дубов.

В тот же миг, словно по мановению волшебной палочки, смешавшиеся было
ряды солдат пришли в порядок; бойцы повиновались Питу с восторгом, ничуть не
мешавшим слаженности их действий, и снискали всеобщее одобрение; уроки
папаши Клуи и "Безупречного национального гвардейца" не пропали даром.

Единодушно и единогласно все войско тут же, на поле брани, нарекло Питу
своим главнокомандующим.

Мокрый от пота и хмельной от счастья, Питу спешился; все зрители
бросились к нему с поздравлениями.

Принимая их, он не переставал искать глазами Катрин.

Внезапно он услышал ее голос.

Ему незачем было искать Катрин, Катрин сама нашла его!

Он победил!

- Нехорошо, господин Анж! - воскликнула Катрин шутливым тоном, который
плохо вязался с ее бледным лицом. - Нехорошо, господин Анж, вы к нам даже не
подходите. Вы загордились, вы стали великим полководцем...

- Что вы, ни в коем случае, - возразил Питу. - Здравствуйте, мадмуазель!

Поздоровавшись с госпожой Бийо, он снова обратился к Катрин:

- Вы ошибаетесь, мадмуазель, я вовсе не великий полководец, я самый
обыкновенный бедняк, желающий послужить отечеству.

Толпа подхватила эти слова, восхитилась ими и нарекла грандиозными.

- Анж, - тихо сказала Катрин, - мне нужно с вами поговорить.

"Ну и ну, - подумал Питу, - клюнуло". Так же тихо он ответил:

- Я к вашим услугам, мадмуазель Катрин.

- Проводите нас до фермы. - С радостью.

Глава 69

МЕД И ПОЛЫНЬ

Катрин надеялась поговорить с Питу с глазу на глаз, и это ей удалось.

Госпожа Бийо встретила товарок, которые были рады составить ей компанию,
и Катрин, вверив попечению одной из них своего коня, пошла на ферму пешком в
сопровождении Питу, ухитрившегося ускользнуть от толпы поклонников.

В деревне по причине взаимной снисходительности никому нет дела до чужих
секретов, и никто не обратил на нашу уединившуюся пару никакого внимания.

Соседи сочли вполне естественным, что Питу хочет поболтать с г-жой Бийо и
ее дочкой, а может, и вообще этого не заметили.

В тот день у каждого были свои причины укрыться в лесной тьме и тиши. В
лесном краю слава и счастье ищут приют под сенью вековых дубов.

- Вот он я, мадмуазель Катрин, - сказал Питу, когда они остались одни.

- Отчего вы так надолго покинули нас? - спросила Катрин. - Это дурно,
господин Питу.

- Но, мадмуазель Катрин, - возразил Питу, - вы ведь знаете...

- Ничего я не знаю... Это дурно. Питу поджал губы, ему было неприятно
слушать, как Катрин лжет.

Она это поняла, тем более что Питу, чей взгляд обычно был прям и открыт,
отвел глаза в сторону.

- Послушайте, господин Питу, - сказала Катрин, - я хотела еще кое о чем
поговорить с вами.

- Да?

- Давеча, когда вы видели меня подле хижины...

- Подле какой хижины?

- Но вы же сами знаете.

- Знаю.

Она покраснела.

- Что вы там делали? - спросила она.

- Выходит, вы поняли, что это я! - воскликнул Питу с меланхолическим
упреком.

- Не сразу.

- Как это не сразу?

- Бывает, что думаешь о своем и ничего кругом не замечаешь, а потом
спохватываешься.

- Разумеется.

Она снова замолчала, молчал и Питу; у обоих накопилось в сердце слишком
много такого, что не высказать словами.

- Значит, - вымолвила наконец Катрин, - это были вы.

- Да, мадмуазель.

- Что же вы там делали? Сидели в засаде?

- В засаде? Нет. С какой стати мне сидеть в засаде?

- Ну, не знаю. Из любопытства...

- Мадмуазель, я не любопытен. Она нетерпеливо топнула ножкой.

- И все-таки вы были там, а зачем - неизвестно.

- Мадмуазель, вы ведь видели: я читал.

- Ах, ничего я не видела.

- Но раз вы видели меня, вы должны были видеть и книгу.

- Верно, я вас видела, но мельком. Значит, вы читали?

- "Безупречного национального гвардейца".

- Что это такое?

- Книга, по которой я учусь тактике, чтобы затем обучать своих солдат, а
для учебы необходимо уединение.

- Пожалуй, вы правы; там, на опушке леса, вас никто не тревожит.

- Никто.