не выдержал, привычка взяла свое. Заговорил о какой-то своей соседке. Живет
этажом выше, ради такой все бы бросил и побежал на край света, так разве ж
она с тобой побежит? Вчера приехала из отпуска, хотя еще и не должна бы
возвращаться, машина такая, будто где-то в коптильне была, бросила эти свои
"Жигули" на тротуаре, заперлась, исчезла. А что такое "Жигули"? Их раздеть -
как раз плюнуть. Снимут скаты - тогда свисти! Целую ночь он вынужден был не
спать, сидел на балконе, курил, стерег те распроклятые "Жигули", а жена ведь
ревнует! И думаете, хоть поблагодарила соседка? Еще сегодня, когда намекал,
высмеяла: мол, ты бы еще помыл мою машину. Такую бы проучить!
хотела у вас взять, что ли. Я ей: "Анастасия батьковна, академик вас не
примет, у него каждая минута..." А она: "Вези - и все!" Ну, повез, сижу в
машине, курю. Смотрю, выскакивает. Аж позеленевшая от злости. Пожалуй,
дальше Дины Лаврентьевны и не была. Вы, наверное, и не знаете, Петр
Андреевич, про этот случай.
смущение. Вторично за нынешнее утро об Анастасии - не слишком ли?
проходили на сторонних путях его жизни, не был в восторге от своей черты, но
иначе не мог. Либо сосредоточиться на главном, либо транжирить всю свою
жизнь на мелочную внимательность, кланяться каждому телеграфному столбу,
выслушивать все глупости, сжигать время даже с меньшей пользой, чем сгорает
нефть в двигателях, поскольку там используют хоть незначительную долю
энергии, тогда как из пустых разговоров, пустых знакомств и ненужных
церемоний отдачи никакой.
норм. Знал многих руководителей, у которых рядом с рабочими кабинетами были
еще так называемые комнаты отдыха, у него в директорском блоке также была
предусмотрена такая комната, но тут уж Карналь не уступил.
дома, для этого и существует дом и все остальное. Но на работе "комната для
отдыха"? Я не могу поверить в это так же, как житель острова Фиджи никогда
не поверит в существование твердой воды, то есть льда.
особо тяжелые дни, выбирая свободную минуту, принимать душ по нескольку раз,
а утром менял там костюм на заводской, практичный, скромный, чтобы не
отличаться своим слишком нарядным видом.
просматривать почту: объединение было связано со многими городами, со
многими странами мира. Алексей Кириллович невозмутимо наблюдал за тем, как
быстро раскладывает академик письма - какое кому, но время от времени
поглядывал на часы на стене, как раз напротив глаз Карналя, переминался с
ноги на ногу. Петр Андреевич наконец заметил и полюбопытствовал:
со своим горем, но все же... Я человек, а не вычислительное устройство.
всем. Можете адресовать ко мне. Сам буду отбиваться! Могут они уважать
человеческие чувства или уже все съедено этими бесконечными совещаниями?
обложке, с веселым удивлением прочитал: "С.В.Кучмиенко. Математизация
действительности как теоретическая процедура. Автореферат докторской
диссертации".
диссертацией, а сегодня уже автореферат?
что заканчивает. Чрезмерная скромность.
где? Разве что перед наукой. Вы не просматривали брошюру?
вам, что с нею делать.
настроения, из-под власти которого он никак не мог высвободиться. Сломалось
что-то в нем бесповоротно и необратимо. Поэтому чуть ли не по-мальчишечьи
хватался за все, что могло обещать забвение хотя бы на короткое время, где
мог бы загореться, обрести себя, снова вернуться к вечному, неизбывному
теплу жизни, приобщиться к энергии, которая породила и питает неповторимый
мир математических абстракций, точных знаний и умных машин, остающихся для
него наивысшей, если не единственной, целью существования.
объяснить Карналь тот нездоровый интерес, с каким он взялся просматривать
автореферат Кучмиенко. Напряженный до предела, обессиленный переживаниями,
сосредоточенный в непривычном для него смятении сидел Карналь над пустой
брошюркой из тех, что, подобно степеням, которые почти неминуемо за ними
следовали ("Довел до защиты - защитился", - смеялись циники от науки),
преимущественно были только свидетельством тупого трудолюбия, железнозадства
или даже простого нахальства, а не истинной одаренности и вдохновения. В
человеке неминуем балласт. Наверное, так и в науке. Есть часть деятельная,
сгусток энергии, воплощение талантливости, запас способностей, а есть пустой
груз, лень, никчемность. Какова жизнедеятельность индивидуумов, таковы и они
сами. Это место из "Немецкой идеологии" всегда вспоминалось Карналю, когда
приходилось отбиваться от нашествия на науку "индивидуумов",
жизнедеятельность которых была направлена только на самих себя. "Защититься,
- а там хоть трава не расти!", "Цель оправдывает посредственность", "Ученым
можешь ты не быть, а кандидатом быть обязан". "Оторвать степень" - и всю
жизнь сосать из государственной соски молоко. Все эти так называемые
афоризмы повторялись мужчинами с танцплощадочной осанкой, с выгнутыми лихо
спинами, с уложенной волнами шевелюрой, этими демонстраторами курортной
психологии, пожирателями солянок, осетрины, цыплят-табака, армянских
коньяков и кавказских вин.
принадлежат преимущественно людям без степеней. Три процента ученых двигают
прогресс, шестнадцать процентов помогают двигать, а остальные - мертвый
балласт!
нужна только ему, чтобы стать доктором, а больше никому. Науку эти люди
представляют себе сооружением в виде куба, у которого одной грани не
хватает, а потому в него легко входить и вводить желаемых. Девальвация
знаний, принижение самой науки, которая должна существовать для приумножения
удобств рода человеческого. Карналь ненавидел всех этих любителей легкой
наживы, он узнавал их с ходу, еще на расстоянии ощущал их приближение,
радарные установки его требовательности били тревогу, и он смело и
решительно бросался в бой, чтобы изобличить очередного лжеученого, защитить
советскую науку от еще одного паразита. А между тем все эти годы терпел
возле себя Кучмиенко, и тот в конце концов поверил, что он даже причастен и
посвящен. Защитил же когда-то диссертацию о дырках! Ограбил какого-то
бедного механика, отчаявшегося практика, который собственными силами
стремился создать научный аппарат для своих практических целей, даже в
мыслях не имея домогаться за это научной степени. А Кучмиенко подобрал то,
что плохо лежало. Его научный руководитель, хоть видел и знал, что никакая
это не диссертация, все же "протолкнул" на защиту своего подопечного,
поскольку уже получил от государства деньги за "руководство" (а считается
так: чем больше у тебя "руководимых", тем крупнее ты ученый). Кто-то другой
мог бы и обмануть Карналя, но ведь не Кучмиенко, коего он знал даже слишком
хорошо еще с первого курса университета. В голове - ничего, кроме
интриганства, коварства, хитростей, хотя внешне - сама приветливость и
доброта. Умение вживаться, врастать в любую среду, чтобы со временем
прорваться на самые верхи, пользуясь занятостью людей, делающих настоящее
дело. Он не пропустит возможности заменить в свое время и его, Карналя. Если
ты терпишь рядом с собой посредственность, должен быть готовым к тому, что
рано или поздно она тебя проглотит, как в библейском сне фараона семь тощих
коров проглотили семь тучных. Правда, Кучмиенко не такой примитивный, как
библейская прожорливая корова, он - за "пристойность", он сделает свое дело
незаметно, естественно, непринужденно. Вот только стать ему потихоньку
доктором наук, а там пробиться в лауреаты, приплюсовавшись к какому-нибудь
талантливому коллективу, - тогда уж никакая сила не удержит Кучмиенко. Он
уже провел колоссальную работу по изучению биографий всего многотысячного
коллектива. Читал и перечитывал. Делился своими наблюдениями с Карналем.
Удивлялся и возмущался. Сплошь - люди без биографий. У каждого две-три
строки: родился, учился, никакой работы, ничего позади, никаких заслуг. В
минуты откровенности Кучмиенко признавал, что начинает уважать даже
страдания Карналя. Не забывал намекнуть, что он как бы дополняет Карналя с
лучшей стороны, привнося то, чего не хватает академику. Кучмиенко привносит!
Махров Алексей
Херберт Фрэнк
Орлов Алекс
Маккэфри Энн
Скальци Джон
Шилова Юлия