стипендию Лэтта! - воскликнул Броуди. - Вот и оправдаются ваши слова.
Помните, вы сказали мне, что такая голова, как у нее, бывает одна на
тысячу?
Очень приятно это слышать. Получает "Лэтта". Это все-таки поддержка.
Все-таки некоторый доход, не правда ли?
затем вдруг уставился ему прямо в лицо и воскликнул:
сейчас экзаменуется, сию минуту. Я сегодня не пошел на службу, чтобы
снарядить ее туда в самом лучшем виде. Она ушла с таким блеском в глазах,
который обещает победу. Она заполнит три тетрадки, раньше чем сдать
работу.
незаметно отступил назад, говоря: - Ну, мне надо идти... Важный
консилиум... А моя лошадь, как назло потеряла подкову по дороге, и я
опаздываю.
пуговицу смущенного Лори. - Я еще не рассказал вам и половины всего о моей
дочке. Я ее не на шутку люблю, честное слово. По-своему люблю. Да,
по-своему. Я много потрудился над ней за последние полгода.
освободиться.
Броуди. - Пришлось уйму поработать, но, клянусь, стоило того!
вырвавшись, наконец, и оглядываясь, чтобы убедиться, не видел ли кто, как
с ним фамильярничает субъект такого разбойничьего вида, - вы себе слишком
много позволяете! Я этого не люблю! Прошу вас впредь так со мной не
обращаться. - И, бросив последний оскорбленный взгляд на Броуди, надул
щеки и торопливо покатил дальше.
поведении ничего такого, что могло вызвать возмущение доктора Лори.
Наконец, покачав головой, он продолжал путь и без дальнейших приключений
добрался до надежной гавани Уэлхоллского погребка. Здесь его не знали, и
он до трех часов сидел молча, все время наполняя желудок виски, а
воображение - картинами успехов дочери. В три часа он поднялся, надел
шапку, решительно сжал губы и, пошатываясь, вышел на воздух.
Споткнувшись, и вскоре оказался на огороженной площадке. Гладкий
четырехугольник луга ярко зеленел на солнце, испещренный лишь темными
фигурами игроков, расплывчато мелькавшими перед глазами Броуди. "Что это
за игра для взрослых людей! - подумал он презрительно. - Катают несколько
шаров по земле, как компания глупых ребятишек!" Взяли бы ружье, лошадь,
как делал он когда-то в молодости, если уж хочется позабавиться и
размяться.
небольшую группу людей, сидевших на веранде павильона в дальнем конце
площадки. Он усмехнулся с саркастическим удовлетворением, увидев, что, как
он и предвидел, все "они" собрались здесь - от простака Джона Пакстона до
его светлости господина мэра. Он весь подобрался и медленно направился к
ним.
происходившую перед ними игру, но вдруг Пакстон поднял глаза, увидел его и
ахнул от удивления:
удивленным взглядом, все посмотрели на несуразную, важно шествовавшую
фигуру. Посыпались восклицания:
делая вид, что не замечают его, но Броуди, ничуть этим не смущенный,
остановился перед ними, слегка покачиваясь, обводя всех насмешливым
взглядом.
занимательное времяпрепровождение! Мы скоро начнем увлекаться игрой в
мячик, как глупые девчонки. - Он сделал паузу и солидно осведомился: - Кто
же выиграл. мэр? Не скажете ли вы мне, вы, высокий представитель города?
еще не глядя на него. Злоба, которую он некогда питал к Броуди, испарилась
с тех пор, как тот дошел до такого жалкого состояния. Кроме того, ведь он,
Грирсон, был теперь мэром.
сожалею. Но я могу вам сообщить о другой игре, которая уже выиграна. Он
сверкающими глазами оглядел всех и, выведенный из себя их явным
безучастием, закричал:
состязание не кончено, как эта дурацкая игра в шары? Но я вам говорю, что
оно окончено, и победила моя Несси!
- Вы мне мешаете следить за игрой. Сядьте или отойдите в сторону и не
орите нам прямо в уши.
можете, - возразил Броуди с опасными нотками в голосе. Затем протянул
насмешливо:
больше не повелитель, на вашем месте теперь наш дорогой друг Грирсон, и с
ним я желаю говорить. - Он устремил иронический взгляд на Грирсона и
обратился к нему: - Вы слышали, что я сказал о "Лэтта", мэр? Что это вы
так вздрогнули? Ах, я и забыл, что ваш многообещающий сын тоже претендует
на нее. Сын мэра Грирсона также экзаменуется на стипендию. Боже! Да она,
наверное, все равно что у него в кармане.
живое. - Пускай себе мальчик попытает счастья, хотя он, конечно, не
нуждается в деньгах, чтобы продолжать учение.
мозг, чтобы придумать уничтожающий ответ, но, как всегда при пикировке с
Грирсоном, не мог найти подходящих выражений. Сознание, что он, только что
сохранявший столь высокомерное равнодушие, единым словом сбит с позиции,
бесило его. Чувствуя к тому же, что он не произвел на них того
впечатления, какое ему хотелось, он дал волю гневу и закричал:
для того, чтобы ваш щенок получил стипендию? Отвечайте, вы, жалкая свинья!
Вы меня остановили на площади и просили не посылать Несси на экзамен.
вас так и разит спиртом. Я уже вам говорил, что просто пожалел вашу Несси.
Один человек, который в этом деле понимает, просил меня переговорить с
вами, и я теперь жалею, что послушался его.
- возразил Грирсон. - Никакого обмана тут нет и никакого секрета тоже.
Теперь, когда ваша дочь экзаменуется, я могу рассказать вам, что
поговорить с вами меня просил доктор Ренвик.
внезапной догадкой, и выпалил:
заодно меня преследовал! Он ненавидит меня так же, как... как все вы! -
Он, как слепой, взмахнул рукой. - Я знаю, все вы, завистники, против меня,
но мне на это наплевать. Победа будет за мной, и я вас всех еще буду
топтать ногами. Есть ли у кого из вас дочь, которая способна добиться
стипендии Лэтта? Отвечайте мне.
черт возьми! - крикнул кто-то. - Получит - и на здоровье! А мне решительно
все равно, кому эта стипендия достанется.
равно. Вы лопнете от злости, когда Броуди получит "Лэтта".
и несете чепуху. Вы сами не понимаете, что говорите.
его покинуло, ярость утихла, его больше не подмывало кинуться на Грирсона
и разорвать того на части. И, видя на лицах окружающих только безучастие
или отвращение, он проникся глубокой жалостью к самому себе. Он спрашивал
себя, возможно ли, что это - те самые люди, которыми он верховодил
когда-то, которым внушал почтительный страх. Они его никогда не любили, но
он держал их в узде силой своей воли, а теперь они ускользнули из-под его
власти. И его сочувствие к себе самому возросло до таких размеров, что
почти готово было излиться в слезах.
вместе. - Вы воображаете, что я человек конченный. Теперь я уже для вас
недостаточно хорош. Господи! Если бы это не было так смешно, я готов был
бы заплакать. Подумать только, что такие, как вы, сидят здесь и смеют
смотреть сверху вниз на меня, меня, человека такого высокого рода, что
предки мои не захотели бы о вас и ноги обтереть.