морщился:
ным.
старичок вахтер. Кашлюн, разумеется. Пятнистые, то бишь афганцы, ушли на
более денежные заработки. Этот старичок С по сути консьерж, но общага
так многоквартирна и огромна, что ему не упомнить всех нас в лицо, лишь
по случаю. Именно по причине всеобщей на входе, массовой обезлички он и
не консьерж. Вахтер. (язык называет, Язык точен, бьет в десятку.) В свое
времЯ инженер Гурьев, сомневаясь, спрашивал меня: а что если Бог тоже не
консьерж, а вахтер, и попросту не в силах нас запомнить в лицо каждого?
до самых дверей.
Каштановым! Ну, скажи, скажи на милость С ну, как они проходят?! С сте-
нает старичок вахтер, трясет головой, машет руками, хотЯ и он, и Я от-
лично знаем С как.
совсем?.. Но этого же не может быть. Сколько знаю, на бедноватом этом
этаже у людей нет ни воли, ни ума, ни талантов, ни даже цепкой житейской
хитрости, чтобы когдаРнибудь вырватьсЯ из убогих общажных клетушек. Не
дано.
ремены. Они пройдут целым поколением, не оставив миру после себЯ ничего
С но ведь и не взяв у него ничего, кроме унаследованного тщеславиЯ и
убогого угла. Кроме своей бедности. Их бедность, по счастью, незла С она
душевна и даже греет (меня, к примеру). Мне с ними неинтересно, но...
тепло. Женщина всегда знает, что тебЯ (мужика) надо покормить. Ценное
качество. Спроси ее почему, зачем С она не знает. Просто так надо. При-
шел в дом, еще не поздоровался, тебЯ уже кормят. Уходишь С тоже кормят.
Или чай. Обязательно. При этом она жалуется: дочке шестнадцать, а уже
подгуляла С в семье теперь что ни вечер меж собой грыземся, потому что,
представь, ребенок?.. или первый аборт?.. Муж скрипит зубами, аж мате-
рится. Да и сама тоже, как оглашенная, вдруг в истерику, в крик!.. И как
же охотно они (он, она) о себе рассказывают, как хотят, чтобы ты их по-
нял. Они пьют с тобой ради этого, спят ради этого. Быть понятым С
опьянение особого рода. Необходимость, но еще и почти наркотическаЯ за-
висимость. То есть должен же быть на сонных этажах ктоРто, кто станет их
слушать.
сут здоровенный неподъемный шкаф. Они пританцовывают со своей ношей как
грузчики. Кричат как грузчики. ТТвою мать! угол С не видишь!..У С Следом
еще трое С с выкатившимисЯ от натуги глазами, попердываЯ С несут старый
разбитый рояль. Топают, как слоны. Ага! Значит, Тютюнниковы С их рояль,
их девочка в белом платьице идет за роялем следом. (Вот ведь пытаетсЯ
Тютюн учить дочку! Может, выучит.) Думаю о всей той мебели, которую Я
помогал выносить, когда люди меняли общагу на настоящее жилье. Думаю и
об опустевшей комнате Тютюнниковых. њьЯ она теперь? Кому?.. КтоРто рас-
ширится. КтоРто улучшитсЯ . Я думаю о всех тех комнатах и квартирах, в
которые не улучшилсЯ Я. О всех тех пустых паркетных полах, на которые Я
так и не поставил раскладушку, мне не надо.
лестнице и держа в руках (сторож!) дрянной маленький столик, показавший-
сЯ ценным, потому что даже битый, дрянной, он хранил тепло, которого у
менЯ нет.
(муж) и из такси (жена и дочка):
Двойник
а тесемки на папках сникли, пожухли и стали цвета земли (все там будем).
Вид жалкий. Однако старики роились возле дверей, настырные, как слепни.
Бойцы до упора. Постарели, но пришли. Едва к ним войдя, Я сглотнул эту
давнюю липкую горечь нашего тщеславия.
грех не скрыть. Стареющие графоманы. Лысые. Беззубые. Больные. Вот они
все. КогдаРто это была (как выразилсЯ господин Ловянников) армиЯ литера-
торов, и значит, сейчас Я воочию видел то, что осталось после похода:
инвалидов, калек, оборванцев, жалкий сброд, остатки великого ополчения.
стучать. Редакционный совет. Звонить и стучать у старых солдат смелости
уже не было. Но ждатьРто они могли. њтоРчто, а это они умели. Возможно,
единственное, чему научились в жизни: ждать и жатьсЯ к теплу. На улице
сегоднЯ продувало, ветрено, но рядом с издательством, бок о бок, приле-
пилось складское помещение (с штабелями облицовочной плитки) С пишущие
старики (плохо одеты) тотчас набились туда.
ла, но чтоб без мата. У кого есть новелла на полРлиста, но без мата?..
Срочно, мужики.
Ему шутливо отвечали С есть, есть без мата. Но с двумЯ
гомосеками.
его хорошо слышал. Беднягу аж трясло. (Затеянное могло сорваться!) Исто-
рический, можно сказать, длЯ литературы час, цензуры нет, свобода, но
ведь речь о юношеском сборнике, какие гомосеки! с ума посходили!..
ДАТЕЛЬСТВО, но Я никак не предполагал, что попаду на склад, в царство
облицовочной плитки. Плитка меж тем валялась прямо на полу. КогдаРто ее
достать было невозможно, о ней мечтали, ее разыскивали, теперь будущий
глянец наших сортиров и ванных комнат валялсЯ вразброс бесхозный, неох-
раняемый, и на нем, на штабелях, восседали там и тут полубезумные старые
графоманы. Писаки. Гении. Старики, понабежавшие сюда за последним
счастьем. МоЯ молодость; что там молодость, всЯ моЯ жизнь С Я их узна-
вал! Я их признавал приглядевшись, хотЯ по свежему взгляду эти лысины (и
эти морщины), эти висячие животы (и спившиесЯ рожи) возмутили и оскорби-
ли менЯ С унизили, напомнив, что с нами делает время. С ума сойти! Ста-
рики уже не надеялись, но они все еще хотели. Жить им (нам) осталось уже
толькоРтолько. И желаний было толькоРтолько. Но первое из первых желаний
было поРпрежнему высокое С напечататься. Оставить след. Опубликоваться,
а после уже и туда можно. ОблитьсЯ напоследок мелкой советской слезой.
Общага, мол, признала.
ральны! сакральны! С страдальчески каркал старый ворон, рвал душу.
крик не отвечали. Ванные комнаты будут как перелет молчаливых. (Шуметь
будет душ.) Гуси и журавли на плитках, крыло к крылу, с оттянутыми назад
лапками С в тоталитарноРбоевом строю летели не в осень, а в вечность.
человек, автор ТночныхУ непубликуемых романов Василий Зарубкин, а ког-
даРто просто андеграундный Вася; боже, как сожрало его время. Нос сиз и
руки в алкашной тряске (ловят, ловят улетающую с плиток осеннюю птич-
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Гуревич Георгий
Скальци Джон
Афанасьев Роман
Сапковский Анджей