Наконец, очнувшись, он спросил:
- Где Софья?
Старец посмотрел на него своим светлым и ласковым
ВЗГлЯДОМ:
- Не замай себя, дитятко, не горюй о сестрице
лисвестушке! В царствии небесном душенька пречистая, куп-
но с прочими святыми страдальцами.
И подняв глаза к небу, перекрестился с умиленною
радостью:
- Рабам Божиим, самовольно сгоревшим вечная па-
мять! Почиваете, миленькие, до общего воскресения и о нас
молитеся, да и мы ту же чашу испием о Господе, егда час
Наш приидет. А ныне еще не пришел, поработать еще надо
христу... Прошел и ты, чадо, искус огненный,- обратил-
ся он к Тихону,- умер для мира, воскрес для Христа. Пот-
щися же сию вторую жизнь не себе пожить, но Господу.
Облекись в оружие света, стань добре, будь воин о Христе
Исусе, в красной смерти проповедник, яко же и мы, грешные!
И прибавил с почти резвой веселостью:
- На Океан гулять пойдем, в пределы Поморские.
Запалим и там огоньки! Да учиним похрабрее, прижжем
батюшек миленьких поболее. Ревнуя же нам, даст Бог,
Россия и вся погорит, а за Россией - вселенная.
Тихон молчал, закрыв глаза. Старец, подумав, что он
опять впал в забытье, прошел в землянку, чтобы приго-
товить травы, которыми лечил обжоги.
А Тихон, оставшись один, отвернулся от неба, все
еще пылавшего кровавым заревом, и припал лицом к земле-.
Сырость земли утоляла боль обжогов, и ему казалось,
что земля услышала мольбу его, спасла от огненного
неба Красной Смерти, и что снова выходит он из чрева
земли, как младенец рождающийся, мертвец воскресающий.
И он обнимал, целовал ее, как живую, и плакал, и молился:
Чудная Царица Богородица,
Земля, земля, Мати сырая!
Через несколько дней, когда старец уже собирался в
путь, Тихон от него бежал.
Он понял, что церковь старая не лучше новой, и решил
вернуться в мир, чтоб искать истинной церкви, пока не
найдет.
КНИГА ДЕСЯТАЯ
СЫН И ОТЕЦ
Церковь перестала быть церковью для царевича с тех
пор, как узнал он о царском указе, которым нарушалась
тайна исповеди. Ежели Господь допустил такое поругание
церкви, значит. Он отступил от нее,- думал царевич.
По окончании московского розыска, в канун Благовеще-
ния, 24 марта, Петр вернулся в Петербург. Он занялся
своим Парадизом, постройкою флота, учреждением кол-
легий и другими делами так усердно, что многим каза-
лось, будто розыск совсем кончен, и дело предано забве-
нию. Царевича, однако, привезли из Москвы под караулом,
вместе с прочими колодниками, и поместили в особом доме,
рядом с Зимним дворцом. Здесь держали его, как арестан-
та: никуда не пускали, никому не показывали. Ходили слу-
хи, что он помешался в уме от безмерного пьянства.
Наступила Страстная.
Первый раз в жизни царевич не говел. К нему подсы-
лали священников уговаривать его, но он отказывался слу-
шать их: все они казались ему сыщиками.
13 апреля была Пасха. Светлую Заутреню служили
в Троицком соборе, заложенном при основании Петер-
бурга, маленьком, темном, бревенчатом, похожем на сель-
скую церковь. Государь, государыня, все министры и сена-
торы присутствовали. Царевич не хотел было идти, но, по
приказу царя, повели его насильно.
В полутемной церкви, над Плащаницею, канон Вели-
кой Субботы звучал, как надгробное пение:
Содержай вся на кресте, вознесеся, и рыдает вся тварь,
Того видяща нага, висяща на древе, солнце лучи сокры,
и звезды отложиша свет.
Священнослужители вышли из алтаря еще в черных, ве-
ликопостных ризах, подняли Плащаницу, внесли в алтарь
и затворили царские врата - погребли Господа.
Пропели последний тропарь полунощницы:
Егда снисшел ecu к смерти. Животе Бессмертный.
И наступила тишина.
Вдруг толпа зашевелилась, задвигалась, будто спешно
готовясь к чему-то. Стали затепливать свечи одна о дру-
гую. Церковь вся озарилась ярким тихим светом. И в этой
светлой тишине было ожидание великой радости.
Алексей зажег свечу о свечу соседа, Петра Андрееви-
ча Толстого, своего "Иуды Предателя". Нежное пламя на-
помнило царевичу все, что он когда-то чувствовал во время
Светлой Заутрени. Но теперь заглушал он в себе это
чувство, не хотел и боялся его, бессмысленно глядя на
спину стоявшего впереди князя Меншикова, старался ду-
мать только о том, как бы не закапать воском золо-
того шитья на этой спине.
Из-за царских врат послышался возглас диакона:
Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небе-
сех.
Врата открылись, и оба клира запели:
И нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити.
Священнослужители, уже в светлых, пасхальных ризах,
вышли из алтаря, и крестный ход двинулся.
Загудел соборный колокол, ему ответили колокола
других церквей; начался трезвон, и грохот пушечной паль-
бы с Петропавловской крепости.
Крестный ход вышел из церкви. Наружные двери закры-
лись, храм опустел, и опять затихло все.
Царевич стоял неподвижно, опустив голову, глядя перед
собою все так же бессмысленно, стараясь ничего не
видеть, не слышать, не чувствовать.
Снаружи раздался старчески слабый голос митропо-
лита Стефана:
Слава святей и единосущней, и животворящей, и не-
разделимей Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков.
И сначала глухо, тихо, точно издали, послышалось:
Христос воскресе из мертвых.
Потом все громче, громче, все ближе и радостней.
Наконец, двери церкви раскрылись настежь и, вместе с шу-
мом входящей толпы, грянула песнь, как победный вопль,
потрясающий небо и землю:
Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ
и сущим во гробех живот даровав.
И такая радость была в этой песне, что ничто не
могло устоять перед ней. Казалось, вот-вот исполнится
все, чего ждет мир от начала своего - совершится чудо.
Царевич побледнел; руки его задрожали; свеча едва не