пиянства во первой након! Такожде от разбоев, от доносов лихих: христиане
суть, дак один бы другого не виноватили! И от судей неправедных, что
приносы емлют без меры! Лихвы бы не брали в суде! Вот главные дела княжие!
Пасти народ! А вышнему, тому же князю или там вельможе, боярину, кто
указует неправду его? Кто блюдет, исповедует, кто должон и вразумити
порой? Инок! Дак разве такой - вразумит?! - почти выкрикнул Кузьма, вновь
обрасывая со лба, вымазанного печною сажею, капли пота.
Кузьма гораздо свободнее тут, в посконине, в жаре и дыму трудной работы
поваренной, чем был в должности казначея у Тимофея Васильича Вельяминова,
когда носил бархаты и зипуны тонкого сукна, а вкушал изысканные яства
боярской трапезы, но был опутан тысячью нитей сословного чинопочитания.
Гораздо свободнее! И что эта свобода - которой не хватало Кузьме доднесь -
важнее для него всякого зажитка, утвари, почета, даже славы мирской (что
Сергий знал и по себе самому слишком хорошо!), и что эта свобода позволит
ему отныне как с равными говорить и со смердами, и с великими боярами
московскими, и даже с князьями, и уже этой свободы своей, оплаченной
отказом от всей предыдущей жизни, Кузьма, ставший Кириллом, уже ся не
лишит никогда. Знал и тихо радовал сему, даже не очень внимая словам
рассерженного инока.
Старец Михаил, духовный наставник Кирилла, со свету плохо различая, что
творится в хлебне, спускался по ступеням, ощупью нашаривая круглую
нетесаную стену хоромины и края широкой скамьи. Только тут, сойдя уже в
полумрак хлебни и обвыкнув глазами, Михаил узрел игумена Сергия. Старцы
облобызались.
кроме всем известной и внятной иерархии: игумен, келарь, епитром,
казначей, трапезник и хлебник, уставщик, учиненный брат или будильник,
кроме того, иереи и дьякона, псаломщики и т. д. - иная лестница отношений,
по которой какой-нибудь старец, отнюдь не облеченный властью или саном,
оказывался много важнее самого игумена. Таковым в Симонове был Михаил,
коему невдолге предстояло стать смоленским епископом и в послушании у
которого находился Кузьма-Кирилл.
лавку.
только глазами повел:
состоянии, при новом нашем владыке обитель зело некрепка! Изгони, тотчас
воспоследуют ябеды, доношения самому Пимену...
старец, щурясь от дымной горечи, премного ощутимой по приходе с воли от
ясного, соснового, приправленного холодом уличного воздуха, и безотчетно
обоняя аромат пекущихся хлебов.
красовито чтобы, возможешь?
безусловность послушания и равное свое отношение ко всякому монастырскому
труду, будь то работа в пекарне или книжарне.
тот со своего возвращения из Константинополя в январе так еще и не
повстречался с Сергием.
трудной. После того как тот, воспользовавшись поручительством Сергия,
ускользнул из Москвы, на лесных старцев пала княжая остуда, едва не
завершившаяся закрытием Маковецкой пустыни.
получивши от патриарха Нила сан архиепископа и крещатую фелонь, проехал
прямиком к себе в Нижний, не заглянув на Маковец. Теперь он вновь посетил
Москву, повидался с князем Дмитрием, но в дальнюю Троицкую обитель опять
не заглянул, и Сергий при желании мог бы подумать даже, что Дионисий
намеренно его избегает.
Сергий угадал племянника.
со света, спускался в темноту хлебни. Он уже узнал, что дядя Сергий здесь,
и, ведая навычай своего наставника, не стал сожидать его в горницах, но
отправился сам в дымную и жаркую поваренную клеть. От порога, услыхавши
вопрошанье о Дионисии, Федор живо отозвался в голос:
Троицы, зане спешил во Плесков с посланием патриарха Нила противу ереси
стригольнической!
отнесясь к нему и к старцу Михаилу, сказал: <Вот и Кирилл ныне баял о той
же ереси!> - тем самым приглашая всех троих продолжать богословский
диспут. Достаточно зная дядю, Федор сразу постарался забыть о неподобном
игумену месте для духовного собеседования, пал на лавку, выжал невольные
слезы из глаз, помотал головою, привыкая к дымному пологу.
рукавами серой холщовой сряды. Сытный дух созревающих в печи караваев
начинал уже проникать в хлебню.
стригольническую ересь! - громко, не обинуясь, высказал Кирилл, получивший
молчаливое разрешение к разговору от своего старца. - Насиделся в Чухломе
на сухарях с квасом, дак ныне и удержу не знает! Обдерет скоро весь чин
церковный! Со всякого поставленья лихую мзду емлет! Как тут не помыслить о
симонии да и о пастыре неправедном, от коего всему стаду сущая погибель!
опять послушника своего старец Михаил. - Вишь, и палаты владычные сгорели
в Кремнике, иконы и книги исшаяли, каменны церкви и те закоптели, колокола
попадали, которые и расколоты! Потребны кровельные мастеры, плотники,
каменотесы, литейные хитрецы, потребны и живописных дел искусники! И всем
надобна плата!
Кирилл. - Мыслю, не зело много понимает наш Пимен в мастерстве живописном!
игумен Федор, обращаясь ликом к Сергию. - С Пименовыми поборами ересь
стригольническая паки возросла в людях! Хотя и то изреку, что корни
прискорбного заблуждения сего зело древни и уходят в ересь манихейскую,
зримо или прикровенно смыкаясь со взглядами услужающих Сатане!
света с мраком, победил Ариман, беснующийся мрак. Свет был им разорван и
пленен. Частицы его, объятые мраком, это мы, все люди, и весь зримый мир,
который, согласно сему учению, есть творение отнюдь не Господа, но Сатаны.
Для освобождения плененного света последователи Мани предлагали губить и
уничтожать сей зримый мир, расшатывая его сменою жестокостей, разнузданных
оргий и строгого изнурения плоти... Признавались и даже приветствовались
тайные убийства, насилия и всяческая ложь. Великий Феодосий за
принадлежность к сему учению присуждал к смертной казни, такожде Гонорий и
многие прочие и в латинских землях, и в греческих, и в иных. Между тем
манихеи нашли последователей сперва под личиною секты павликиан,
поклоняющихся равно Богу и Сатане - Сатаниилу. От сих произошли болгарские
богомилы, они же суть манихеи, мессалиане, евхиты. От богомилов же явились
во фрягах патарены, во франках - катары, что значит <чистые>, коих
впоследствии стали называть альбигойцами, имена различны, суть одна!
внешнем поведении воздержание, подвижничество, нестяжание и нищета, и все
они признавали в мире двойственную природу, Бога и Дьявола, причем Дьявол
оказывался творцом зримого мира, и все они отрицали обряды святой церкви,
таинства, священство, указуя и, увы, справедливо указуя на сугубые пороки
тогдашних князей церкви, латинских прелатов, кардиналов, епископов, на
разврат и роскошь папского двора, на продажу церковных должностей,
отпущение грехов за плату и многая прочая... И изо всех сих
соблазнительных для простецов учений проистекали в конце концов сугубые
злодействия, кровь и кровь, плотская погибель и конечное ослабление в
вере, а там и сущее служение Сатане как владыке мира сего! До того дойдет,
что потомки соблазненных богомилами христиан боснийских, утеряв веру,
начнут обращаться к учению Мехметову...
Кирилл. - Нету твердоты в вере! Понимают ли, где добро и где зло и где
путь праведный?
и зло, называя добром разрушение, гибель и ложь и, напротив, отвергая
устои Божьего миротворения, которые суть: созидание, жизнь и правда!
Дьявол участвует в жизнесозидании, уводя в нечто отжившее?
возразил Федор.
смертных красою мира и утехами плоти, была бы и его поражением, ибо победа
Сатаны есть полное уничтожение сущего мира, то есть своего же творения. Ты
прав, Федор! А допустить, что одоление Дьявола доступно человеку без
Божьего на то изволенья и помощи, не можно никак!
присовокупивши: - Надо работати Господу!