кхм - не выпало счастье познакомиться с мистером Мердлом по эту сторону Альп
и на берегах Средиземного моря, я удостоюсь этой чести по возвращении в
Англию. Это честь, о которой я давно мечтаю и которую высоко ценю.
не без восхищения разглядывала Фанни, - со своей стороны, несомненно, сочтет
за честь знакомство с вами.
поначалу решила, что все это просто Плющ и Пудинг. Но когда ее отец,
назавтра после пышного раута у миссис Мердл, заговорил за семейной трапезой
о том, что, познакомившись с мистером Мердлом, он рассчитывает получить от
этого выдающегося финансиста совет насчет помещения своих капиталов, - она
поняла, что дело тут более серьезное, и ей самой захотелось увидеть воочию
этот светоч нового века.
ГЛАВА VIII - Вдовствующая миссис Гоуэн спохватывается, что так не бывает
венецианские каналы и римские развалины, а сотни и сотни карандашей изо дня
в день прилежно срисовывали их в дорожные альбомы без всякого намека на
сходство или хотя бы подобие, в мастерских фирмы "Дойс и Кленнэм" работа шла
своим чередом, и громкий лязг железа с утра до вечера оглашал Подворье
Кровоточащего Сердца.
старший, которому теперь ничто не мешало сосредоточиться на своих
изобретениях, значительно расширил ее поле деятельности. Как человек
одаренный, он привык сталкиваться с препятствиями и затруднениями, которые
власти предержащие всячески ухитряются чинить этому разряду преступников;
впрочем, со стороны властей это не более как вполне естественная самозашита
- ведь искусство делать то, что нужно, по самой природе своей является
смертельным врагом искусства не делать того, что нужно. В этом ключ к
пониманию мудрой системы, за которую зубами и когтями держится Министерство
Волокиты и которая состоит в том, что у любого даровитого подданного
британской короны всеми способами отбивается охота прилагать свои дарования
к делу: его изводят, запугивают, ставят ему палки в колеса, натравливают на
него грабителей, дерущих с него три шкуры за все, что ему требуется для
работы, и в лучшем случае, не успеет он хоть немного насладиться успехом,
конфискуют его добро, как будто изобретательство есть разновидность
уголовного преступления. Система эта пользовалась всегда большой
популярностью у Полипов, что тоже естественно: настоящий изобретатель все
делает всерьез, а для Полипов ничего нет на свете страшней и ненавистней
этого. Что опять-таки совершенно естественно, ибо разразись в стране
эпидемия серьезного отношения к делу, в ней, весьма возможно, за короткий
срок не осталось бы ни одного Полипа, присосавшегося к теплому местечку.
но продолжал работать ради самой работы. Кленнэм, принимавший во всем самое
горячее участие, служил ему нравственной поддержкой, не говоря уже о той
деловой пользе, которую приносил предприятию. Дела фирмы шли хорошо, и
компаньоны скоро сделались друзьями.
трудился долгие годы. Да и могло ли быть иначе? Если б он был способен так
легко забыть его, оно бы и вовсе не зародилось у него в голове, или он бы не
нашел в себе столько терпения и упорства для его разработки. Так думал
Кленнэм, глядя иной раз, как он перебирает свои модели и чертежи и потом со
вздохом снова откладывает их, бормоча себе в утешение, что все-таки идея
верна.
бы для Кленнэма не исполнять того, что он понимал под долгом компаньона.
Сочувствие оживило в нем тот мимолетный интерес к существу дела, который был
вызван случайной встречей на пороге Министерства Волокиты. Он попросил
компаньона объяснить ему суть своего изобретения.
что я не разбираюсь в технике.
разбирались в ней, если бы захотели. У вас для этого самая подходящая
голова.
человек, которого чему-то учили или который учился сам, не может быть полным
профаном в чем бы то ни было. Я не любитель окружать себя тайной. Считаю,
что всякий, кто обладает названными качествами, способен судить о моей
работе, получив от меня толковые и добросовестные объяснения.
друг другу, но это, разумеется, не так). Убежден, что объяснения будут самые
толковые, какие только можно себе представить.
ровным спокойным тоном отвечал Дойс.
растолковать свои замыслы с той же ясностью и убедительной силой, какой они
обладали для него самого. Трудно было не понять его - настолько логична,
наглядна и проста была система его рассуждений. Ходячее представление об
изобретателе, как о каком-то чудаке не от мира сего, решительно не вязалось
с четкой уверенностью, с которой его палец путешествовал по чертежам и
схемам, методично останавливался то тут, то там, терпеливо возвращался
назад, если требовалось дополнительное звено в объяснении, и только тогда
двигался дальше, когда можно было не сомневаться, что у слушателя не
осталось никаких неясностей. Не менее примечательной была в нем манера
оставлять в тени собственную особу. Он никогда не говорил: я сделал то-то
или я додумался до того-то; в его изложении выходило так, словно идея
изобретения принадлежала господу богу, а ему только посчастливилось на нее
набрести. Тут была и скромность, и трогательный оттенок уважения мастера к
мастерскому труду, и глубокая вера в незыблемость тех законов, что лежат в
его основе.
слушал объяснения Дойса. Чем больше он постигал суть дела, чем чаще видел
седую голову, склоненную над чертежами, умные глаза, в которых светилась
радость и любовь к своему творению (хоть это творение двенадцать долгих лет
служило для него орудием пытки) тем трудней было Кленнэму, более молодому и
более пылкому, примириться с тем, что все останется втуне. В конце концов он
не выдержал и сказал:
убедившись, что дело прочно погребено под обломками тысяч других дел, или же
начать все сызнова?
благородных лордов и достоуважаемых джентльменов.
мучеником, когда столько людей разделяют ту же участь!
мозолистую руку. - Мы начнем все сызнова.
еще увидит свет. А сейчас лучше мне отказаться от борьбы. Вы забываете, мой
дорогой Кленнэм - я ведь уже отказался. С этим покончено.
понимаю, вы устали от усилий и неудач. Но я другое дело. Я моложе вас; я
только однажды переступил порог этого милого учреждения, и у меня нетронутый
запас сил. Вот я и возьмусь за дело. Вы работайте, как работали до сих пор.
А я, не оставляя своих основных занятий, попробую добиться, чтобы ваши
заслуги были оценены по достоинству; и покуда не смогу сообщить вам
что-нибудь утешительное, вы от меня ни слова больше не услышите.
отказаться от каких-либо дальнейших попыток. Но естественно было
предполагать, что рано или поздно он позволит себя уговорить и сдастся. Так
оно и произошло. И вот Артур Кленнэм второй раз пустился на затяжное и не
внушающее особых надежд предприятие - искать концов в Министерстве Волокиты.
появлению относились примерно так, как в полицейском участке относятся к
приводу уличного воришки; с той только разницей, что воришку в полиции
стараются задержать, а Кленнэма из Министерства старались выпроводить, и как
можно скорее. Однако он твердо решил не отступать; и вот заскрипели перья,
полились чернила, пошли бумаги и бумажки на подпись, на рассмотрение, на
усмотрение, на утверждение, из комнаты в комнату, туда и обратно, вдоль и
поперек и вкось - словом, закипела обычная работа.
котором до сих пор не заходила речь. Бывали в жизни этого достославного
ведомства критические минуты, когда какой-нибудь член парламента, придя в
ярость (или, как думал кое-кто из мелких Полипов, поддавшись наущению
дьявола), вдруг принимался его громить, и не по случайному частному поводу,
а посягая на самые основы, которые объявлял он вредоносными и родственными
Бедламу *. Тогда поднимался со своего места тот благородный или
достоуважаемый Полип, который представлял в палате интересы Министерства
Волокиты, и в пух и прах разбивал дерзкого ссылкой на многообразную
деятельность означенного Министерства (направленную к пресечению всякой
деятельности). Потрясая листком бумаги, на котором значились какие-то цифры,
Трубников Александр
Зыков Виталий
Корнев Павел
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Сертаков Виталий