позднее его матери, "вытянуть из него что-нибудь дорогой".
мисс Токс была очарована. Чем больше мисс Токс из него вытягивала, тем
тоньше он становился - подобно проволоке. Не бывало на свете лучшего или
более многообещающего юноши, более любящего, положительного, благоразумного,
степенного, честного, смиренного, искреннего молодого человека, чем Роб, из
которого в тот вечер что-то вытягивали.
дома, - что познакомилась с вами. Надеюсь, вы будете считать меня своим
другом и навещав меня, когда вам заблагорассудится. У вас есть копилка?
положить их в банк, сударыня.
добры, положите в копилку эту полукрону.
могу лишать вас этих денег.
вас, для меня это не лишение. Я буду обижена, если вы их не примете как знак
моего расположения к вам. Спокойной ночи, Робин.
орлянку. Но честность не преподавалась в школе Точильщиков; напротив,
господствовавшая там система способствовала зарождению лицемерия до такой
степени, что многие из друзей и учителей бывших Точильщиков говаривали:
"Если к этому приводит образование простого народа, не нужно никакого
образования". Другие говорили более разумно: "Нужно лучшее". Но заправилы
Точильщиков всегда готовы были дать им ответ, выбрав несколько мальчиков,
которые вышли на хорошую дорогу, вопреки системе, и решительно заявив, что
те могли выйти на хорошую дорогу только благодаря системе. Это сразу
заставляло умолкнуть хулителей и упрочивало славу Общества Точильщиков.
ГЛАВА XXXIX
продвинулось вперед, что год, назначенный старым мастером судовых
инструментов как срок, в течение коего его друг не должен был вскрывать
запечатанный пакет, приложенный к письму, которое он для него оставил, уже
истекал, и по вечерам капитан Катль начал посматривать на пакет с тревогой и
предощущением тайны.
бы за час до истечения срока, как не пришло бы ему в голову вскрыть самого
себя для изучения собственной анатомии. Покуривая свою первую вечернюю
трубку, он ограничивался тем, что вынимал пакет, клал на стол и сквозь дым
разглядывал его снаружи, в торжественном молчании, на протяжении двух-трех
часов подряд. Иногда после довольно длительного созерцания капитан
понемножку начинал отодвигаться со своим стулом все дальше и дальше, как бы
желая выбраться за пределы действия его чар; но если таково было его
намерение, он никогда не достигал успеха; ибо даже когда ему преграждала
путь стена гостиной, пакет по-прежнему его притягивал. И если взгляд
капитана задумчиво скользил по потолку или камину, пакет неотступно следовал
за ним и помешался на видном месте среди углей или занимал выгодную позицию
на белой стене.
неизменными. Но со времени последнего свидания с мистером Каркером у
капитана Катля зародились сомнения, действительно ли былое его вмешательство
в пользу этой молодой леди и его дорогого мальчика Уольра оказалось таким
благодетельным, как ему бы хотелось и как он в ту пору верил. Капитана
мучило серьезное опасение, что он принес больше зла, чем добра, и в порыве
раскаяния и смирения он решил искупить вину: лишить себя возможности
причинять зло кому бы то ни было и, так сказать, бросить самого себя за
борт, как человека опасного.
дому мистера Домби и не давал о себе знать Флоренс и мисс Нипер. Он даже
прервал сношения с мистером Перчем и в ближайшее его посещение сухо уведомил
сего джентльмена, что благодарит его за компанию, но намерен отказаться от
всех знакомств, ибо опасается, как бы ему случайно не взорвать какого-нибудь
порохового погреба. В этом добровольном уединении капитан проводил дни и
недели, не обмениваясь ни единым словом ни с кем, кроме Роба Точильщика,
которого почитал образцом бескорыстной привязанности и верности. В этом
уединении капитан, созерцая по вечерам пакет, сидел, курил и размышлял о
бедном Уолтере и о Флоренс, пока и тот и другая не начали представляться его
бесхитростному воображению умершими и отошедшими в вечную юность -
прекрасные и невинные дети, какими он их запомнил.
собственном самоусовершенствовании и о духовном развитии Роба Точильщика.
Обычно сей молодой человек должен был каждый вечер в течение часа читать
капитану вслух какую-нибудь книгу. А так как капитан слепо верил, что все
книги хороши, Роб таким путем приобрел большой запас достопримечательных
сведений. В воскресные вечера перед отходом ко сну капитан всегда прочитывал
для собственной пользы божественную проповедь, некогда произнесенную на
горе; * и хотя он имел обыкновение приводить цитаты на свой лад, не
заглядывая в книгу, читал он ее с таким благоговейным пониманием
божественного ее смысла, как будто знал ее наизусть по-гречески и мог бы
написать сколько угодно богословских трактатов по поводу каждой фразы.
превосходной системы, принятой в школе Точильщиков, воспитывалось
посредством вечных синяков на мозгу, вызванных столкновением со всеми
именами всех колен иудиных, и посредством однообразного повторения трудных
стихов, задаваемых преимущественно в виде наказания, а также посредством
хождения в кожаных штанишках - в возрасте шести лет - трижды в воскресный
день на хоры очень душной церкви, где огромный орган жужжал над сонной его
головою, как необычайно усердная пчела; вот почему, когда капитан переставал
читать, Роб Точильщик притворялся, будто это принесло ему большую пользу, а
во время чтенья имел обыкновение зевать и клевать носом. Об этом факте
добрый капитан далее и не подозревал.
заносил в особую книгу наблюдения о погоде и потоке подвод и других
экипажей, каковые, - заметил он, - по утрам и большую часть дня двигались к
этой местности на запад, а к вечеру - на восток. Когда на протяжении одной
недели заглянули два-три прохожих, которые "окликнули его" - так записал
капитан - по поводу очков и, ничего не купив, обещали зайти еще раз, капитан
решил, что дело начинает идти на лад, и внес соответствующую заметку в
журнал. Ветер дул тогда (это он записал прежде всего) довольно свежий,
северо-западный; переменился ночью.
заходил частенько и лишних слов не тратил, но, казалось, воображал, будто
маленькая задняя гостиная - подходящая комната для того, чтобы в ней
хихикать; для этой цели он всякий раз пользовался ее удобствами на
протяжении получаса, хотя ему и не удавалось завязать более близкое
знакомство с капитаном. Капитан, которого недавнее его испытание научило
осторожности, все еще не мог решить, был ли мистер Тутс действительно таким
кротким созданием, каким казался, или же это необычайно ловкий и коварный
лицемер. Его частые упоминания о мисс Домби были подозрительны, но капитан
питал тайное расположение к мистеру Тутсу за то, что тот относится к нему с
доверием, и временно воздерживался от неблагоприятного заключения; он только
наблюдал за ним с неописуемой проницательностью, когда мистер Тутс касался
предмета, самого близкого его сердцу.
совершенно неожиданно, - как вы думаете, могли бы вы отнестись благосклонно
к моему предложению и доставить мне удовольствие быть знакомым с вами?..
который, наконец, избрал линию поведения, - я об этом размышлял.
Тутс. - Я вам крайне признателен. Клянусь честью, капитан Джилс, это будет
настоящим благодеянием, если вы доставите мне удовольствие быть знакомым с
вами. Право же, благодеянием!
упорно преследуя намеченную цель, - если вы не доставите мне удовольствия
быть знакомым с вами.
посмотрел на мистера Тутса так, как будто открыл в нем гораздо больше, чем
предполагал.
головой, - и правильно сказано. Теперь послушайте. Вы сделали несколько
замечаний, которые дали мне понять, что вы восхищаетесь одним чудесным
созданием. Не так ли?
рукой, в которой держал шляпу, - восхищение это не то слово! Клянусь честью,
вы понятия не имеете о том, что я чувствую! Если бы меня можно было
выкрасить в черный цвет и сделать рабом мисс Домби, я бы почитал это
милостью. Если бы я мог ценой всего моего состояния переселиться в собаку
мисс Домби... я... мне кажется, я никогда не устал бы вилять хвостом! Я был
бы совершенно счастлив, капитан Джилс!
груди свою шляпу.
говорите серьезно...
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Орлов Алекс
Афанасьев Роман
Смит Кордвейнер
Соломатина Татьяна