- Я же был у вас.
сорока человек.
куртку с блестящими пуговицами. Мой приятель Гриша Фабер играл рыжего
доктора, и Иван Павлыч Кораблев познакомил нас в его уборной.
Через час он придет. Я немного подышал полуоткрытым ртом. Что я сделаю с
ним?
У Ромашова?
знает, что я живу там, а не тут.
Он взял. Двери в соседнюю комнату были открыты, и все там было чистое,
светло-серое и темно-серое - стены и мебель: диван, перед ним круглый
стол. И даже чей-то большой портрет над диваном был в гладкой светло-серой
раме. "Все в тон", - тоже очень весело подумалось мне.
учился у него. Нюта нет, она кончила женскую гимназию Бржозовской. А
Валечка учился. Как же! Он помогал, помогал... - И на старом усатом лице
мелькнуло бог весть какое, но доброе чувство.
стояли в передней - и даже спросил, не с дороги ли я.
можно за гроши получить вполне приличный обед с хлебом.
пороге. Это был Катин портрет - над диваном в светло-серой раме, -
великолепный портрет, который я видел впервые. Она была снята во весь
рост, в беличьей шубке, которая так шла к ней и которую она шила перед
самой войной. И еще хлопотала, чтобы попасть к какой-то знаменитой
портнихе Манэ, и еще сердилась на меня за то, что я не понимал, что
шапочка должна быть тоже меховая и такая же муфта. Что же это значит, боже
мой?
мной, и в том числе одна, настолько нелепая, что теперь мне даже стыдно
вспомнить о ней. О чем только не подумал я, кроме правды, которая
оказалась еще нелепее, чем эта нелепая мысль!
- сказал я, когда старик сообщил, что после театра он поступил в
психиатрическую, тоже в гардероб, и его уволили, потому что "сумасшедшие
незаконно объявили завхозу, что он крадет суп и кушает его по ночам". -
Что же, вы работаете у Ромашова? Или просто поддерживаете знакомство?
служил секретарем у митрополита Исидора, и не скрываю этого, а напротив,
пишу в анкетах. Это была огромная работа, огромный труд. Одних писем в
день мы получали полторы тысячи. Здесь тоже. Но здесь я работаю из
любезности. Я получаю рабочую карточку, потому что Михаил Васильевич
устроил меня в свое учреждение. И в учреждении известно, что я работаю
здесь.
он носил военную форму.
окончания войны.
поскольку мы имеем задания. В настоящее время нам поручено найти одну
женщину, одну даму. Но я подозреваю, что это не задание, а личное дело.
Любовь, так сказать.
сказал Вышимирский. - Может быть, вы слышали, - некто Татаринов? Мы
разыскиваем его дочь. И давно бы нашли, давно. Но страшная путаница. Она
замужем, и у нее двойная фамилия.
движения, я крепко стукнулся лбом о воображаемую стену, с таким чувством
смотрел я на старого, в общем нормального человека, стоявшего передо мной
в светлой, тоже нормальной комнате и сообщившего, что Ромашов разыскивает
Катю, то есть делает то же, что я.
Вышимирский перешел к какому-то члену месткома, который не имел права
называть его "бывшим", потому что у него "пятьдесят лет трудового стажа",
а потом пустился в воспоминания и рассказал, что когда в 1908 году он
выходил из театра, капельдинер кричал: "Карета Вышимирского!", и
подкатывала карета. Он ходил в цилиндре и плаще, теперь таких вещей не
носят, и "очень жаль, потому что это было красиво".
сталактиты.
шутливо, в то время как все дрожало во мне и я думал: "Сейчас все узнаешь,
но будь осторожен". - Так вы говорите, это личное дело, да? Насчет дамы?
историческое лицо. Михаил Васильевич был в Ленинграде. Он находился в
осаде и так голодал, что ел обойный клей. Отрывал старые обои, варил и ел.
Потом он уехал в командировку за мясом, и, когда вернулся, - уже никого.
Увезли.
знаете, что происходило с этой эвакуацией? Иди ищи! И главное, если бы ее
увезли в эшелоне. Тогда только выяснить - чей? Например, Хладкомбината.
Куда он уехал? В Сибирь? Значит, она в Сибири. Но ее отправили самолетом.
Только известно, что самолет пролетел через Хвойную, то есть именно через
ту станцию, на которой Михаил Васильевич брал мясо.
когда произнести два или три слова. Все было в порядке. Какой-то военный,
должно быть недавно из госпиталя, худой и черный, зашел к приятелю, с
которым расстался на фронте, и вот расспрашивает, что он поделывает и как
живет. "Сейчас все узнаешь, но будь осторожен".
написал в Бугуруслан, в Центральное бюро справок, но это ерунда, потому
что нам прислали десять Татариновых и сто Григорьевых, а мы не знаем, на
какую фамилию напирать в качестве первой. Тогда я лично обратился во все
губернские города к председателям исполкомов. Это был большой труд,
большое задание. Но капитан Татаринов был мой друг, и для его дочери я три
месяца писал стандартный запрос - прошу вашего распоряжения, эвакопункт,
историческое лицо, ждем ответа. И получили.
голове, усы повисли. Он вышел в переднюю, а я, помедлив, встал у стены,
подле двери, чтобы Ромашов, войдя, не сразу заметил меня.
сказал ему:
в темном углу между платяным шкафом и стеною и вскрикнул, увидев меня, а
потом по-детски поднял и прижал к лицу кулаки. В наружной двери торчал
ключ, я повернул его, вынул и положил в карман. Вышимирский стоял где-то
между нами, я наткнулся на него и переставил, как куклу. Потом зачем-то
толкнул, и он механически упал в кресло.
зажав зубами. Я снова сказал:
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Контровский Владимир
Вронский Константин
Афанасьев Роман