господствовала атмосфера риска, вдохновения, азарта, - этим острым ощущением
были захвачены решительно все, вплоть до девушек, наклеивающих этикетки на
препараты.
только четыре! - дать клиникам готовый, проверенный препарат, мне хотелось,
как маленькой девочке, убежать куда глаза глядят, "потеряться в просторах
родины", как шутил надо мной Коломнин. Но нельзя было потеряться -
Наркомздрав, по нашему настоянию, отказался от покупки патента, и можно было
не сомневаться в том, что Крамов и разные Крупенские с нетерпением ожидали
нашего провала.
молчаливом ожидании нашего решительного наступления на плесень. Жизнь
продолжалась, и даже в моей собственной жизни произошло событие, которое в
другое время показалось бы мне необыкновенным.
по телефону. В парадной позвонили, я открыла дверь, вернулась к телефону и,
только поговорив еще минуты две, поняла, кто с чемоданом в руке остановился
у порога. Это был мой отец, которого я не видела со студенческих лет.
в мою жизнь вместе с появлением отца, шевельнулось в душе, когда я увидела
его маленькую, худенькую, но еще довольно крепкую фигурку. Но вот мы
обнялись, расцеловались, я стала расспрашивать его, он не мог отвечать от
волнения и только утирал слезы, так и катившиеся по его румяным, пухленьким
щечкам, и мне стало стыдно этого чувства.
которыми как-то совсем уж по-стариковски висел красненький нос. Впрочем, нос
был теперь красненький вообще, а не по известной причине. Еще до войны отец
сообщил мне, что бросил пить, но не "резко", как это опрометчиво сделала его
покойная супруга, а постепенно, по "методе, - писал он, - Демидова князя
Сан-Донато".
письма, посвященные главным образом улучшению складского дела на
железнодорожном транспорте, у нас, в сущности, не было никаких отношений. Но
вот он сидел передо мной и плакал, и было совершенно ясно, что эти
несуществующие отношения на самом деле связывали нас неразрывно.
Раздевайся же! Ты молодец, что приехал!
Москве. Самоцветов звонил, лично просит свидания. У них тут с хранением
швах. Пришлось поехать.
бы лично просить о "свидании" моего отца, занимавшего какую-то скромную
должность в камере хранения на Амурской железной дороге. Я невольно
засмеялась, и мне вдруг стало легко с отцом.
Москве, сейчас Петька Строгов. Говорят, персона. Так можно к нему. Что ж
такого? Я понимаю.
ведь еще две комнаты, не только эта. Пойдем, я тебе покажу.
Андреем, потому что он поморгал, и в светлых глазах появилось тревожное
выражение.
Павлика, висевшим над письменным столом в кабинете Андрея.
во! Элеонора Дузе. Ужасно, безобразно красива.
захохотал - так и залился, как ребенок.
предположение, что этот ответственный товарищ намерен поручить ему хранение
"во всесоюзном масштабе" и что в этом нет ничего удивительного, поскольку у
него, Петра Власенкова, в этом деле еще с гражданской войны солиднейший
опыт.
дня три с дороги. Он подумал и согласился: в самом деле, подождет
Самоцветов.
торопились с назначением Петра Власенкова на пост всесоюзного руководителя
камер хранения - иначе у него не оказалось бы так много свободного времени,
которое он решил употребить на устройство моих дел, находившихся, по его
мнению, в полном беспорядке. По лимиту, например, продукты получала соседка
- та самая кокетливая пожилая дама, которая при виде Репнина обнаружила
острый интерес к действиям наших танковых частей на Центральном фронте. За
услугу она получала натурой, и отец торжественно доказал, что эта "натура"
равняется едва ли что не трети лимита. На другой день он сам отправился в
магазин и, вернувшись с топленым маслом, сказал, что давно так приятно не
проводил время в избранном обществе действительных членов Академии наук,
среди которых, к его удивлению, оказалось довольно много женщин. Это были,
конечно, не академики, а их жены или домашние работницы, но они
действительно называли себя академиками - это я не раз слышала и сама. Я
объяснила отцу, в чем дело, но он отнесся к моим словам с недоверием и
убедился, что я права, лишь через несколько дней, увидев старую женщину в
рваном кожухе, которая протискивалась к прилавку, потрясая лимитной книжкой
и крича на весь магазин: "Я - академик, я - академик!"
уборку квартиры с помощью пылесоса.
заплатив за пользование манной крупой, пропахшей нафталином, - крупа стояла
под кроватью еще с апреля сорок второго года. Мысль была прекрасная - я имею
в виду пылесос, а не крупу, - и квартира была убрана с неслыханной
быстротой. Жаль только, что едва было закончено это мероприятие, как явилась
белокурая девушка, лет шестнадцати, которая, весело напевая что-то,
перерезала провода, пояснив в двух словах, что мы использовали электрический
лимит, полагающийся нам до конца года.
Власенковой, доктору медицинских наук. Дело в том, что, приглядевшись к
моему, в общем, весьма беспокойному существованию, отец пришел к выводу, что
образ жизни Т. П. Власенковой не соответствует ее научным заслугам и что он,
как отец, обязан обратить на эту ненормальность внимание начальства.
"Поскольку личность работает не для купидомства, а исключительно в отношении
советской науки, - писал он в одном из трактатов, - советую обратить
внимание, пока не села на якорь". Словом, в краткой, но выразительной форме
отец доказывал, что раз уж Т. П. Власенкова посвятила себя заботам о
здоровье народа, народ, в свою очередь, должен позаботиться о ее здоровье и,
в частности, не позволять ей оставаться ночевать на работе. Тут же
приводились очень толковые, хотя и не относящиеся к делу, соображения
относительно нецелесообразности выдачи водки на промтоварные единички.
Очевидно, хотя отец и бросил пить, его волновала судьба других граждан, еще
не воспользовавшихся системой Демидова князя Сан-Донато. Мне с трудом
удалось убедить его оставить эти трактаты в моем письменном столе.
работы, я знала, что он ждет меня - чистенький, аккуратный, в пижаме Андрея,
с расчесанными седыми усами. Он читал мне газеты, высказывая весьма дельные
соображения по поводу глубоких потрясений, которые испытало складское дело
во время войны, и сетуя, что в прессе почти не отражена боевая деятельность
наших интендантов, что, кстати сказать, было совершенно верно. Когда ко мне
заходили друзья, он умело поддерживал разговор, рассказывая главным образом
о грандиозных аферах прошлого века и пересыпая свои рассказы фамилиями
крупных дельцов и авантюристов, с которыми, по его словам, он был "на
короткой ноге". При этом он не забывал упомянуть, что бурная, полная
приключений жизнь, однако, не помешала ему воспитать дочь, в которой он
давно угадал будущее светило медицинского мира.
ВЫСОКИЙ ГОСТЬ
заслуженный "газик" вдруг отказал и пришлось несколько часов провести на
пыльной дороге. Мечтая лишь о том, как бы поскорее добраться до постели, я
вернулась домой и еще в передней, открыв своим ключом входную дверь,
догадалась, что этой надежде суждено осуществиться не скоро. Два голоса
донеслись до меня: один - отцовский, а второй... О, услышав второй голос, я
с изумлением поняла, что удостоилась чести, о которой не смела и думать!
Высокий гость поджидал меня, почтенный глубокоуважаемый гость с пухлыми,
улыбающимися губами, с облысевшей головой, вокруг которой лежал венчик седых
волос.
хотелось послушать, о чем они говорят. Потом вошла.
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Смит Кордвейнер