ку!).
счет!
словцо, глаза загорелись.
лись будущие издания, сборник, альманах, и где найти дешевую бумагу длЯ
тульской или калужской типографии. Я в разговор не вступаю. (Все это но-
во, чудну длЯ меня.) Курю. Мысль ушла в никуда, вяжет там некие кружева.
Я ее отпустил. Пусть там.
тераторы, разрозненные, одинокие, С по каким только улицам они не шляют-
ся, чем только не подрабатывают! С пустотой в карманах. С литературой в
крови. Нелепые старики. Солдаты. А вот ведь пришли! И папки свои незаб-
венные принесли!.. Старушки со стихами перестали ходить по редакциям уже
много раньше. (Умницы. Как только попадали передние зубы.) Еще одного,
шастает взадРвперед, Я вдруг отличаю С узнаю по его щекам с характерным
нарезом старых морщин, когдаРто он был ТолЯ Подкидыш, прозвище, огрызок
фамилии, блондинчик, он, он! С с подавленными страстями, но с так и не
уснувшим честолюбием.
навстречу костлявую руку С так мы общаемсЯ меж собой десять (или сколько
там) лет спустя:
зать что, но чтоРто в своей жизни нашел.
ведро на полу.
все же впрыгнул в новые времена (в трамвай) С у них не столь шизоидный
вид. Меня, вот ведь счастье, принимают как раз за такого. Мой спокойный
равнинный шаг кажетсЯ им предвестником того, что у менЯ на мази и что
вотРвот гдеРто бабахнет мой роман, залежавшийсЯ с брежневской эры.
ды, обнюхал, прицелилсЯ С и шасть в пасть! С нет, не пойду. Только серд-
це тяготить. Зачем его подбадривать? Пусть жует. (Я даже и припомнить
дедка не в силах. А еще окажется, что он младше меня!)
агонизировали остатки пишущего поколения, подъехал ныне известный Зыков.
Я еще от Михаила знал (вместе продумывали мой поход сюда), что Зыков и
есть один из редакционного совета , куда не звонить и в дверь не стучать
, а также один из основателей издательства, вложил, кажется, большие
деньги; точно не помню; слухи.
Обступили. ТНе обещаю. Не обещаю. Будем строги в отборе рукописейУ, С
отвечал он им на ходу.
кова было вполне доброе, покладистое. Лицо их старинного друга. Зыков
честен. Зыков расстарается, это Ясно, и всЯ эта орава полусумасшедших
стариков обретет тексты, впервые в жизни набранные типографским спосо-
бом. Сто авторов. Так сулили в рекламе. Книга, разумеется, будет толста,
бумажный кирпич. Книга будет набрана мелкимРмелким шрифтом. Будет издана
и тут же забыта, не продающаясЯ и рыхлая, с разлетающимисЯ страницами,
распадающаясЯ, сыпкая, как пересохшаЯ глина. Как холмик. Как в оградке
горбик земли С братскаЯ могила писакам, трудно дожившим до времени Гор-
би. (И все равно счастье. њто там говорить! Как сияли их лица!..)
деца (а Я и разыгрывал), сам подошел ко мне дружеским шагом. Пожал руку.
Взял рукопись (все старички отдадут свои замшелые папки секретарю, а вот
у менЯ взял лично) С глянул:
вать. (Прослышал ли, что Вик Викыч погиб? или еще нет? С чуткий, добрый,
а лицо непроницаемо.) Просто кивнул. СказалРспросил, надо бы нам при
встрече выпить, как считаешь?
С теперь заметно С с шрамом на лбу. Бубнит. (Расслышал уже издали вы-
пить... встреча ...) Заглядывает в глаза. Попрошайный рефлекс. ТА кто же
не хочет выпить со знаменитостью!У С то есть с Зыковым, то есть уже
сильно, шершаво его лизал.
Но у Толи Подкидыша рукопись Зыков не взял.
повел из склада в сторону издательских дверей. Оттуда, из утробной глу-
бины комнат слышалсЯ завораживающий стрекот то ли ксерокса, то ли не-
большой типографской машины. Било в нос краской. Уже тут Я почувствовал
(с ним рядом), что Зыков менЯ слегка обласкивает (осторожно, конечно, с
дистанцией, но обласкивал), а пусть, подумал Я, посмотрим, чего человеку
надо.
что всЯ разница наших судеб в случайности признаниЯ и непризнания. В
том, что однажды после совместной пьянки Я опохмелился, а он нет. Случи-
лись вдруг западные корреспонденты (тогда еще, при цензуре, бегали за
нами), ониРто из нас двоих и выбрали длЯ фото Зыкова, как более измож-
денного. То есть сфотографировали обоих, но меня, толькоРтолько опохме-
лившегосЯ и благодушного, в газетах отвергли. (ЗачемРде им счастливчики
брежневской поры?)
слегка ревновали, не без того, но мы дружили. А чувство двойничества,
если отслеживать, пролегало в нас куда глубже. Оно не поддаетсЯ анализу.
И его не подкрепить разночтением теперь известных или малоизвестных фак-
тов.
многих из нас), разРдругой его дернули на Лубянку С он пил, голодал, на-
жил сильнейший гастрит. Нет, не Язва. Однако же именно с этим Язвенным
видом он вдруг проник за рубеж. Его издали. Книга. Западные газеты на
какуюРто неделю запестрели фотографиями изможденного, плохо выглядевшего
Зыкова, а тут как раз перестройка С совпало! С и тотчас его в параллель
стали издавать и там, и здесь. Казалось бы, радуйся, ликуй, однако Зыков
не сумел жить победителем (общаЯ беда). Он часто издавался, но что тол-
ку. Еще было крепкое перо, но уже не было прозы. Не было текстов. Гра-
нитнаЯ крошка нового истеблишмента, говорили про него, но и это бы лад-
но. Лицо С вот суть, у него уже не было лица! То есть он был добр, мил,
славолюбив, вот и все. Втайне, Я думаю, он тосковал по былым временам,
когда был талантлив, голоден и хронически пьян.
те. Спросил С а Зыков вдруг обиделся, надулся.)