Чтение 128–й страницы книги ~Сто полей~

Рехетта, по многолетней привычке, ответил: "Обождите в прихожей".

Арфарра, страшно побледнел и уронил голову на руки.

Он отдал бы полжизни, чтобы воскресить наместника. Теперь, до
назначения нового наместника или исполняющего его обязанности, ни один
приказ другого главы провинции не имел силы: два, три дня бездействия. За
это время все всполошившееся жулье попрячет свое добро.

- Теперь вы унаследовали все, - ласково и искательно сказал секретарь
Бариша, - войско - от аравана Баршарга, мнение народное - от наместника
Рехетты, и даже - колдовство храма. Вы теперь - полный хозяин провинции,
господин Арфарра.

Арфарра поднял голову и сказал медленно и раздельно:

- По наследству в империи переходят: дом и сад. В деревне. Чтобы я от
вас слов "чиновник" и "наследство" - вместе - не слышал. Или - только в
обвинительных актах.

Аххар, новый начальник Баррасского склада, пребывал в скверном
настроении духа. Неделю назад начальником склада был некто Шин, человек
Баршарга. Когда Баршарга казнили, Шин тотчас же зарезался.

Скверное настроение Аххара объяснялось содержимым склада: то были
ящики с оборудованием для горных и кожевенных работ. Аххар прибыл на склад
с самыми радужными надеждами: все летело вихрем, назначения и перестановки
сыпались, как крупа из крупорушки, самое время воровать! Поди потом,
узнай, сколько риса было на складе. Ах, по документам впятеро больше?
Ничего не знаю, мой предшественник украл, да и повесился, боясь недостачи!

И вдруг - машины! Кто, скажите на милость, будет покупать станки,
если уже существующие запрещены указами и вот-вот будут разгромлены
толпой?

Аххар так горевал, что даже прокопал в одном из ящиков дырку и
заглянул внутрь. Внутри было что-то белое, полукруглое, - наверняка такого
станка нет в перечне разрешенных! Совсем плохо!

Поэтому господин Аххар был от души рад, когда на третий день к берегу
пристала небольшая раздвижная баржа, и вышедший на берег белокурый и
сероглазый варвар в платье шакуника-мирянина, от имени храма предложил
купить станки.

- Погрузка - завтра ночью, - сказал варвар, - деньги в руки, но с
одним условием: официально храм не имеет к этой сделке никакого отношения.

- Четыреста ишевиков, - сказал начальник склада.

- Пятьдесят, - отрезал варвар, - никто у вас, кроме храма, этого
товара не купит! Кому сейчас нужны машины?

В конце концов сошлись на ста пятидесяти.

Через два дня почтовый голубь принес подтверждение: обязанности
наместника провинции временно исполняет инспектор из столицы.

Арфарра подписал указы об аресте тех, кто был слишком повязан с
покойником Баршаргом. За два дня убежал лишь один. Имущество лишало людей
разума. Бедняки с легкостью бегут от сборщика налогов, - а меж тем они
невинны, богачи надеются до последнего, ценя добро больше жизни...

Оборванный монашек сказал:

- Народ не знает, насколько серьезно ваше намерение расправиться с
богачами. Сходятся в том, что искоренение зла вряд ли будет полным, если
вы не арестуете господина Даттама.

Арфарра помолчал и сказал:

- Видишь ли, Шой, если я арестую Даттама, то я должен буду отослать
его в столицу, а это означает лишь то, что судьи Даттама станут богаче на
несколько миллионов, которые он найдет способы возместить с народа.

Монашек пошевелил губами и сказал:

- Осмелюсь доложить, что в настоящее время провинцию обходит сын Ира.
Послезавтра он проходит через поместье Даттама. По этому случаю там будет
большой праздник и скопление народа. Мудрено ли в такой момент произойти
возмущению?

- Прекрасно придумано, - одобрил Арфарра. - Послезавтра я сам
появлюсь в поместье и подам вам знак.

Ночью Арфарра долго глядел на небо через Шакуников глаз, потом
ворочался, не мог уснуть, и вспоминал, как они с Даттамом вместе учились.
А когда заснул, - пришел другой соученик, чуть постарше, в белых одеждах,
какие носят мертвецы и наследники трона, и сказал:

- Есть время сильного государства и есть время слабого государства.
Когда государство сильно, чиновники справедливы и налоги необременительны.
Когда государство слабо, чиновники присваивают себе землю и налоги, и
крестьяне ропщут, потому что они платят второе больше, а в неурожай помочь
некому. Сильное сменяет слабое, единое сменяет множественное, как день
сменяет ночь, и это длится вечно.

Но день сменяет ночь, чтоб на полях рос рис.

День сменяет ночь - а человек научился делать светильники и освещать
ими храмы.

Для чего же в истории день сменяет ночь?

Как придать золоту свойства зерна?

Арфарра проснулся от частого теперь озноба. Начальные слова были из
докладов, которые он читал экзарху. Экзарх всегда кивал и говорил "да".
Возражения же ему показал секретарь Бариша на полях одного из старых
докладов...

И возражения были еще не самым обидным. Чуть пониже, другими
чернилами и, видно, совсем недавно, экзарх приписал крупно: "Дурак!" - не
то о докладе, не то о собственном комментарии.

Наступила ночь вторых суток правления Арфарры.

Ванвейлен стоял, кутаясь в плащ, у речного причала. За ним, в ночи,
неясно мрачнела серая громада казенного склада, и грузчики с приглушенными
ругательствами цепляли ручную лебедку к огромному, непривычному для них
ящику. Груз, находившийся в ящике, был обозначен лично араваном Баршаргом
как "оборудование для горных работ", и чиновник рядом с Ванвейленом
равнодушно наблюдал за его погрузкой.

Лебедка заскрипела, - очередной ящик опустился на палубу круглой
баржи.

- Э-й, осторожней, - заметил Аххар, - этак у вас баржа развалится.
Может, приедете за остальным завтра?

Ванвейлен пробурчал что-то невнятное.

Через полчаса баржа тихо отошла от берега. На ней было всего трое
людей, - Ванвейлен, Бредшо, и Стависски. Вскоре правый берег затерялся в
дымке, река разлилась, словно море, смыкаясь в ночи прямо с небом и
сверкая гладкими звездами.

Ванвейлен опустил лот, - сорок три метра глубины. Можно ручаться,
что, когда в будущем году будут ставить дамбу в верхнем течении или
забирать новую воду, это местечко не обмелеет.

Ванвейлен подошел к борту. Это было старое, довольно ветхое суденышко
со съемными бортами. Такие борта употреблялись для того, чтобы облегчить
погрузку и перевозку скота, и старинные руководства рекомендовали скот при
этом не стреножить, потому что тонули такие баржи весьма охотно, особенно
в преклонном возрасте.

Стависски и Бредшо, тихо переговариваясь, стали спускать на воду
лодку.

Ванвейлен, в темноте, шарил в поисках механизма, приводившего в
движение раздвижные борта. Разумеется, баржу можно было поджечь или
взорвать, - уж взрывчатки на ней было столько, что можно было б взорвать
весь половину провинции, не то, что баржу, но по зрелом размышлении
Ванвейлен такой план отверг.

- Слушай, - окликнул он Бредшо, - где тут эта чертова задвижка.

- А справа, - отозвался Бредшо, - там такой бугорок и сразу за ним
веревка...

- Нашел, - сказал Ванвейлен, - лодку спустили?

- Сейчас, погоди.

Ванвейлен наклонился, ухватываясь покрепче за теребя и тут чьи-то
сильные руки бесшумно сомкнулись на его горле. Ванвейлен захрипел, - все
четыре ножки мироздания подломились, небо полетело на землю гигантской
черной воронкой, и вот в эту-то воронку и провалился Ванвейлен.

Когда паланкин Арфарры принесли к даттамовой усадьбе, был уже
полдень. Ворота усадьбы были широко распахнуты, стены увиты лентами и
заклинаниями, на деревьях, как при государе Иршахчане, росли золотые плоды
добродетели и ячменные лепешки, под навесом у фабрики вместо тюков с
тканями красовались длинные столы, и народ облепил мостки и берег в
ожидании лодки с сыном Ира.

Арфарра никогда не видел праздника Ира и заранее его не любил.
Праздник был - та же народная разнузданность, с которой борется
государство, - как храмовая проституция, или тайные секты, - готовая
преобразиться в разрушение и бунт.

Сын Ира был сводным братом безграмотных варварских шаманов. Бог не
селится в человеке или в каменном истукане. Лишь государство - образ
божий. И, подобно всякому истукану, Сын Ира был достоин уважения. Не как
обманный бог, а как часть обычаев и устоев.

Арфарра поискал глазами: в праздничной толпе что-то говорил небольшой
кучке людей знакомый шорник.

Вы интересовались, будут ли арестовывать богачей - будет вам арест.
Примета, а не арест. Символ, а не арест.

Арфарра горько усмехнулся. В прежние времена не понадобился бы ни
шорник, ни Иров день. А теперь государству, чтобы рассчитаться с врагами,