многих книжных полок.
иностранное радио наперебой предлагало ему информацию. Иностранные журналы
первым в Союзе получало МГБ и по своим институтам рассылало без цензуры
технические и военные. А они все любили тиснуть статейку о политике, о
будущей глобальной войне, о будущем политическом устройстве планеты.
Вращаясь среди видных гебистов, Яконов нет-нет да и слышал подробности, не
доступные печати. Не брезговал он и переводными книгами о дипломатии, о
разведке. И ещё у него была собственная голова с отточенными мыслями. Его
игра в Шахматы в том и состояла, что он из качалки следил за партией
Восток-Запад и по делаемым ходам пытался угадать будущие.
ставил ни фишки против него: победителем будет Советский Союз. Яконов понял
это ещё после поездки в Европу в 1927 году. Запад был обречён именно потому,
что хорошо жил -- и не имел воли рисковать жизнью, чтоб эту жизнь отстоять.
И виднейшие мыслители и деятели Запада, оправдывая перед собой эту
нерешительность, эту жажду оттяжки боя -- обманывали себя верою в пустые
звуки обещаний Востока, в самоулучшение Востока, в его светлую идейность.
Всё, что не подходило под эту схему, они отметали как клевету или как черты
временные.
сожалению, вся история и все пророки.
сволочи". И сколько жил он потом -- истина эта лишь подтверждалась и
подтверждалась. И чем прочней он в ней укоренялся, тем больше он находил ей
доказательств, и тем легче ему становилось жить. Ибо если все люди --
сволочи, то никогда не надо делать "для людей", а только для себя. И
никакого нет "общественного алтаря", и никто не смеет спрашивать с нас
жертв. И всё это очень давно и очень просто выражено самим народом: "своя
рубаха ближе к телу".
над жизнью, Яконов понял: в тюрьму попадают лишь те, у которых в какой-то
момент не хватило ума. Настоящие умники предусмотрят, извернутся, но всегда
уцелеют на воле. Зачем же существование наше, данное нам лишь покуда мы
дышим -- проводить за решёткой? Нет! Яконов не для видимости только, но и
внутренне отрёкся от мира зэков. Четырёх просторных комнат с балконом и семи
тысяч в месяц он не получил бы из других рук или получил бы не сразу. Власть
причинила ему зло, она была взбалмошна, бездарна, жестока -- но в жестокости
и была ведь сила, её вернейшее проявление!
в коммунистическую партию, как только (если) примут.
этап. Согласованных ранее кандидатур было шестнадцать, и теперь Шикин с
одобрением дописал туда ещё двоих из настольного блокнота Яконова.
Договорённость же с тюремным управлением была на двадцать. Недостающих двух
надо было срочно "подработать" и не позже пяти часов вечера сообщить
подполковнику Климентьеву.
лучшие специалисты и работники были ненадёжны по оперативной линии, а
любимчики оперуполномоченного -- шалопаи и бездельники. Из-за этого трудно
было согласовывать списки на этапы.
человеку недостойному пожаловался на действия министра: в 21-ю комнату
пускали заключённого Рубина, пускали Ройтмана, -- а его, Шикина, да и
полковника Яконова на их собственном объекте не пускают, каково?
на мгновение слепым. Он выражал немо:
глаза на солнце я не смею."
Когда в кабинете Абакумова в ночь на воскресенье он услышал от Рюмина об
этом телефонном звонке, Яконова захватила острота этих двух новых ходов в
мировых Шахматах. Потом своя буря заставила забыть всё. Вчера утром, отходя
после сердечного припадка, он охотно поддержал Селивановского в намерении
поручить всё Ройтману (дело хлипкое, мальчик горячий, может и шею свернёт).
Но любопытство к этому дерзкому телефонному звонку осталось у Яконова, и
ему-таки было обидно, что его в 21-ю комнату не пускают.
ждало -- а вчера он не успел. А между тем, если резко двинуть вперёд
абсолютный шифратор -- это спасёт его перед Абакумовым через месяц.
проектом.
с курчавой бородкой, в засаленном комбинезоне.
этот кабинет надобностей не было, в конструкторском же бюро и при встречах в
коридоре инженер-полковник не замечал личности, столь незначительной. Но
сейчас (скосясь на список имён-отчеств под стеклом) со всем радушием
хлебосольного барина Яконов одобрительно посмотрел на вошедшего и широко
пригласил:
и остался стоять неподвижно-прямой.
На днях, да чуть ли не в субботу, я у Владимира Эрастовича видел ваш чертёж
главного узла абсолютного шифратора... Да что же вы не садитесь?..
Просмотрел его бегло, горю желанием поговорить подробнее.
вполоборота, недвижно, как на дуэли, когда ждут выстрела в себя, Сологдин
ответил раздельно:
работал над шифратором. Но то, что мне удалось и что вы видели, есть
создание уродливо несовершенное, в меру моих весьма посредственных
способностей.
смотрел вашу разработку мельком, но составил о ней весьма уважительное
представление. А Владимир Эрастович, который обоим нам с вами высший судия,
высказался с определённой похвалой. Сейчас я велю никого не принимать,
несите ваш лист, ваши соображения -- будем думать. Хотите, позовём Владимира
Эрастовича?
выход продукции. Он был -- инженер, когда-то даже азартный, и сейчас
предощущал то тонкое удовольствие, которое нам может доставить
долго-выношенная человеческая мысль. То единственное удовольствие, которое
ещё оставляла ему работа. Он смотрел почти просительно, лакомо улыбался.
двенадцать.
недостойный вашего внимания.
золотых с голубой окаёмкой, было три звезды. Три больших крупных звезды,
расположенных треугольником. У старшего лейтенанта Камышана,
оперуполномоченного Горной Закрытки, в месяцы, когда он избивал Сологдина,
тоже появились вместо кубиков такие -- золотые, с голубой окаёмкой и
треугольником три звезды, только мельче.
глубокие, непоправимые ошибки, я его... сжёг.
тишине послышалось его затруднённое дыхание. Сологдин старался дышать
беззвучно.
сжигали. -- Он говорил глухо, неясно. Ни следа не было его обычной звонкой
уверенности.
пресс-папье, словно собираясь разможжить им голову Сологдина, полковник
трудно поднял своё большое тело и переклонился над столом вперёд.
Меж их сцепленными взглядами метались разряды безумной частоты.
отвернулся и отошёл к окну.
глаза.
полковнику.
Флинт Эрик
Трубников Александр
Самойлова Елена
Каргалов Вадим
Доценко Виктор
Распопов Дмитрий