Чтение 129–й страницы книги ~Восход Эндимиона~

- И они советуют принять их крест. - Последнее слово выходит у
бабушки каким-то коротким и колючим.

- Да. Вчера со мной полдня беседовал очень милый молодой священник.

- И ты это сделаешь, Катрин? - Бабушка смотрит мне прямо в глаза.

Я спокойно встречаю ее взгляд.

- Нет.

- Ты уверена?

- Абсолютно.

- Если бы Трорб принял крестоформ прошлой весной, когда его молил
об этом миссионер, сейчас он снова был бы жив.

- Это был бы не мой Трорб.

Я отворачиваюсь. Впервые с тех пор, как несколько месяцев назад у
меня начались боли, я плачу. Плачу не о себе - просто мне вдруг
вспомнилось, как Трорб улыбнулся и помахал мне на рассвете, отправляясь
с братьями на охоту.

Бабушка берет меня за руку:

- Ты думаешь о Рауле?

- Пока нет, - качаю я головой. - Но через несколько недель не буду
думать ни о ком другом.

- Знаешь, о нем можешь не беспокоиться, - тихо говорит бабушка. - Я
еще не забыла, как вырастить ребенка. Я еще многое могу рассказать и
многому научить. И я сохраню в нем память о тебе.

- Он будет еще слишком мал, когда... - Я обрываю себя на полуслове.

- Детские воспоминания - самые глубокие, - сжав мою руку, ласково
говорит бабушка. - Когда мы стареем и дряхлеем, воспоминания детства
встают перед нами яснее всего.

Слезы застилают от меня великолепие заката. Я отворачиваюсь,
избегая встречаться глазами с бабушкой.

- Я не хочу, чтобы он вспоминал меня только когда состарится. Я
хочу видеть его... каждый день... видеть, как он играет и растет.

- Помнишь стихотворение рекку, которому я научила тебя, когда ты
была едва ли старше Рауля?

Я не могу удержаться от смеха.

- Ты научила меня десяткам рекку, бабушка!

- Самое первое, - не сдается она.

Чтобы вспомнить стихотворение, мне требуется не более секунды. Я
декламирую, избегая напевного речитатива, как учила меня бабушка, когда
я сама была чуть старше Рауля:

Как счастлив я

Идти в руке рука

С детьми,

Чтоб свежей зелени собрать

В полях весны!

Бабушка прикрывает глаза, и я вижу, что веки у нее тонкие, как
пергамент.

- Ты любила это стихотворение, Катрин.

- Я и сейчас его люблю.

- А разве в нем говорится, что надо отправиться за зеленью на
следующей неделе, через год или через десять лет, чтобы испытать счастье
сейчас?

- Легко тебе говорить, старуха, - с улыбкой отвечаю я, любовью и
нежностью голоса умеряя грубость слов. - Ты собирала зелень семьдесят
четыре весны и будешь собирать ее еще весен семьдесят.

- Вряд ли так уж много. - Пожав мне руку еще раз, бабушка отпускает
ее. - Суть в том, что важно пойти с детьми сейчас, в лучах сегодняшнего
весеннего заката, чтобы собрать зелень быстро, к сегодняшнему обеду. Я
приготовила твое любимое блюдо.

- Суп северного ветра?! - всплескиваю я руками. - Но порей еще не
созрел!

- Созрел на южных равнинах, я отправила Лея и его мальчиков. Они
набрали полный котел. Ступай же, собери весенней зелени, чтобы добавить
в суп. Возьми малыша и возвращайся до темноты.

- Я люблю тебя, бабушка.

- Знаю. И Рауль любит тебя, малышка. Я уж позабочусь, чтобы круг не
разорвался. Беги же.

[Я просыпаюсь в падении. Я и не спал. Листья Звездного Древа на
ночь заслонили солнце, и сквозь прозрачную стенку кокона видны сияющие
звезды. Голоса не стихают. Видения не угасают. Это совсем не похоже на
сон. Это шквал видении и звуков, тысячи голосов сливаются в едином хоре,
и каждый взывает ко мне, жаждет быть услышанным. До сих пор я не помнил
материнского голоса. Когда рабби Шульман кричал на Старой Земле
по-польски и молился на идише, я понимал не только его слова, я понимал
его мысли.

Я схожу с ума.

- Нет, милый, ты не сходишь с ума, - шепчет Энея. Она парит у
теплой стены кокона, прижимая меня к себе. Хронометр показывает, что
период сна в этом районе Звездного Древа почти закончился и уже через
час листья переместятся, чтобы впустить в кокон свет солнца.

Голоса шепчут, бормочут, спорят, всхлипывают... Видения мелькают в
глубине сознания, как вспышки в глазах после удара по голове. Я ловлю
себя на том, что весь напружинен, кулаки сжаты, зубы стиснуты, жилы на
шее вздулись, словно я сражаюсь с ураганным ветром или приступом боли.

- Нет-нет, - говорит Энея, нежно гладя меня по лицу. Пот парит
вокруг меня едким ореолом. - Нет, Рауль, расслабься. Ты чрезвычайно
чувствителен к этому, милый. Я так и думала. Расслабься - и голоса
стихнут. Не держи их. Ты можешь этим управлять, милый. Ты можешь
слушать, когда захочешь, и заставить их умолкнуть, когда потребуется.

- Они никогда никуда не уйдут? - спрашиваю я.

- Уйдут, но недалеко, - шепчет Энея.

В лучах солнца по ту сторону лиственного барьера парят
Бродяги-"ангелы".

- И ты слушаешь это с детства?

- Чуть ли не с зачатия.

- Боже мой. Боже мой. - Я тру глаза крепко стиснутыми кулаками. -
Боже мой...]

Меня зовут Амни Махен Аль Ата, и мне одиннадцать стандартных лет, а
в нашу деревню на Кум-Рияде идут войска Священной Империи. Наша деревня
- далеко от городов, далеко от шоссе, далеко от воздушных трасс, даже от
караванных путей, пересекающих каменистую пустыню и Пылающие Равнины, -
и то далеко.

Уже два вечера их корабли проносятся по небу с востока на запад,
совсем как раскаленные угли. Отец говорит, они летают выше воздуха.
Вчера деревенское радио приняло приказы имама из Аль-Газали, а он слышал
по телефону из Омара, что все, кто живет в оазисах Плоскогорий и
Пылающих Равнин, должны выйти из своих домов и чего-то ждать. Отец ушел
на собрание мужчин в нашей глинобитной мечети.

Моя семья стоит около дома. И остальные тридцать семей тоже ждут.
Наш деревенский поэт Фарид уд-Дин Аттар ходит от одного к другому, он
пытается успокоить нас стихами, но даже взрослым - и то страшно.

Отец вернулся. Он говорит маме, что мулла решил не ждать, пока нас
убьют неверные. Деревенское радио не смогло связаться с мечетью ни в
Аль-Газали, ни в Омаре. Папа думает, что радио опять сломалось, а мулла
- что неверные уже убили всех к западу от Пылающих Равнин.

Со стороны других домов доносятся выстрелы. Мама и старшая
сестренка хотят убежать, но отец велит им остаться. Я слышу крики. Я
смотрю на небо и жду, когда опять покажутся корабли неверных. Когда я
опускаю взгляд, исполнители воли муллы выходят из-за нашего дома,
вставляя в свои винтовки новые магазины. У них суровые лица.

Отец велит нам всем взяться за руки.

- Аллах велик, - говорит он, и мы повторяем:

- Аллах велик.

Даже я знаю, что "ислам" означает покорность милосердной воле
Аллаха.

В последнюю секунду я вижу угольки в небе - это корабли неверных
высоко-высоко в зените плывут с востока на запад.

- Аллах велик! - кричит отец.

Я слышу выстрелы.

[- Энея, я не понимаю, что это значит.

- Рауль, они не значат, они существуют.

- Они истинны?

- Истинны, как любое воспоминание, любимый.

- Но как? Я слышу голоса... так много голосов... и как только я...
сознанием касаюсь одного из них... они ярче и отчетливее, чем мои
собственные воспоминания.

- И все-таки это воспоминания, любимый.

- Умерших...

- Эти - да.

- Изучение их языка...

- Мы должны учить их языки во многих смыслах, Рауль. Их настоящие
языки... английский, идиш, польский, фарси, тамильский, греческий,
китайский... но еще и язык их сердец. Душу их памяти.

- А эти призраки говорят, Энея?

- Они не призраки, любимый. Смерть - окончательна. Душа -
уникальная комбинация воспоминаний и личности, которую мы проносим через
жизнь... когда жизнь уходит, душа умирает тоже. Остается лишь то, что мы
оставили в памяти тех, кто любил нас.

- И эти воспоминания...

- Резонируют в Связующей Бездне.