Чтение 129–й страницы книги ~Призвание варяга~

банках... Ты сама должна все увидеть, - я могу врать, но твои глаза не
обманут тебя! Пойдем, ты сама узнаешь -- мой чин!"

Прошло пару месяцев. Я не знаю, что творилось в душе матери моего
первенца, но она постарела и сильно осунулась. Иной раз, когда я просыпался,
Эмилия смотрела на меня и задумчиво играла в руках прядью моих волос. Я
спрашивал ее:

- "Что с тобой?"

Она отрицательно покачивала головой и тихо шептала:

- "Все хорошо. Спи. Я просто -- люблю тебя. Ты даже не знаешь, -
насколько я тебя на самом деле люблю..."

Потом она вдруг пропала...

Сперва я обрадовался. Сначала мне показалось, что Фуше снял с меня
слежку и -- все в порядке. Затем... Затем -- странное подозрение возникло
вдруг у меня.

Видите ли, - Эмилия была старше меня почти что -- на десять лет! Когда
я впервые встретил ее, это как-то не отразилось в моем мозгу, но теперь я
задумался: почему Фуше "подложил" мне столь "старую" женщину?

Мало того, я вдруг стал себя спрашивать, - почему у Эмилии нет детей?
Откуда она вообще появилась в Париже?! Почему я не встречал ее раньше?

Я навел справки в еврейских кругах и с изумлением выяснил, что Эмилия
все это время жила в оккупированных якобинцами Нидерландах и про нее шла
молва, что она -- член голландского Сопротивления. Сложив два и два я вдруг
понял, что жил все это время с особо секретным агентом Фуше, коего он
нарочно "открыл". Но -- зачем? И для чего?!

Я послал письмо моей матушке. У нее оставались связи в иезуитских
кругах и я захотел знать настоящее имя Эмилии. Женщины, умевшей выдавать
себя за голландку, несомненно бельгийки по выговору и воспитанию и... с
Нашей Кровью при этом. Таких должно было быть немного.

Такая оказалась одна. Эмилия Дантес... Моя незаконная пятиюродная
сестра. Родилась в Брюсселе в 1775 году в семье бельгийского дворянина --
потомка фон Шеллингов и еврейки. Дочери известного в Брюсселе врача...

Была замужем. Три беременности. Все три -- кончились выкидышем. Диагноз
-- "Проклятье фон Шеллингов"!

Католики не разводятся. Они просто живут разной жизнью. Впрочем,
драгунский капитан Поль Дантес в дни австрийской кампании сложил свою голову
при Шенграбене, так что -- Эмилия с той поры вела вольную жизнь...

Я чуть не чокнулся от сих известий. Впервые за мою жизнь я был с
женщиной (не считая сестры), коя могла родить мне -- Наследника! Я не беру в
расчет Яльку, - у кого из нашего круга нет детей от покорных пейзанок? Но
тут -- иное...

Видите ли... Она была не просто французской разведчицей. Она была Моей
Крови с обеих сторон. По отцу -- фон Шеллинг. По матери... Сами знаете. А та
была еврейкой потому, что еврейкой была ее матушка, и -- так далее.

И эта женщина могла родить мне ребенка... Мне, у которого практически
не могло быть детей от девяноста девяти женщин из любой сотни!

Я многое передумал в те дни:

Или моя подруга рехнулась, решив, что искусственное зачатие -- Грех
против Господа. Или она захотела спросить моего мнения насчет нашего малыша.
Или она передумала и решила сделать аборт. Я не знал этого...

Может быть, - она по какой-то причине кончила жизнь? Ее убил старый
любовник. Она взбунтовалась против Фуше...

А еще были случаи, когда даже женщины нашего рода, зачав от фон
Шеллингов, умирали от приступа сенной болезни. Наука не знает - почему.

Я все это перебирал, как мог. А правда... Правду рассказал мне Фуше.
Потом. В 1814 году. В занятом нами Париже.

Видите ли... Меня предали. Забегая вперед, доложу, что не было никакой
беседы Александра и Бонапарта в Эрфурте насчет шахмат. Александр Романов был
всяким, - редкостным подлецом в том числе. Но он никогда не был Предателем.

Но, зная о его природных наклонностях, жандармерия выдумала эту
историю, ибо наш Государь был как раз этаким -- что на него можно было
свалить. Парадокс же был в том, что имя "агента русских" оставалось
неизвестным французской полиции. Но был один человек, коий всегда знал сие
имя. Звали его -- граф Фуше. Главный жандарм Французской Империи.

Знаете почему, - он не брал меня? Потому что за много лет до того он
учил нашему ремеслу девицу, кою звали Эмилией. (Тогда она еще не была --
Дантес.) И реббе тайно обвенчал их, ибо разведчики часто не могут создать
нормальной семьи. А обвенчал он их потому, что будущий граф был "без ума от
еврейки...".

Так сказано в досье на Фуше, заведенном в военной разведке по приказу
Бертье. (Во Франции все шпионили друг за другом, - это стало характерной
чертой якобинского общества...)

А потом выяснилось, что у Эмилии не может быть детей от Фуше. И реббе
-- развел их.

Прошло много лет и я прибыл в Париж. Сперва я был не опасен. Потом
мудрый Фуше осознал -- кто я есть на самом-то деле, но к тому времени...
Жандарм прочел слишком много доносов о том, что именно я говорил в салоне
Элен. И слова эти колоколом отозвались в душе былого аббата...

Разрушенный Храм... Земля Обетованная... Мы Избранники Божии... Цель
нашей Жизни -- Вернуться. Восстановить Храм. Возродить к Жизни Убитую
Землю...

Мне сложно копаться в душе жандармского генерала, но доложу из первых
рук: когда я "засветился" из-за двадцати шахматистов, жандарм (по его
словам) понял, что это -- не напускное. И что -- со мною кончено. Не
сегодня, так -- завтра придет приказ об аресте и -- расстрел, если не
гильотина.

И тогда граф Фуше послал за своею возлюбленной. Он сказал ей, что у
меня -- та же болезнь, как и у нее. И поэтому у нас могут быть дети. И еще
-- дни мои сочтены. Ежели она не захочет рожать от меня, у меня просто не
будет детей с Хорошею Кровью. Меня -- просто не будет.

Именно поэтому, когда стало ясно, что Эмилия забеременела, ее сразу же
спрятали, - чтоб никто не узнал о ее "связи с русским".

Другой вопрос, что меня вдруг помиловали. Другой вопрос, что у первенца
моего оказалась слишком огромная голова и пришлось делать кесарево. И никто,
конечно, не думал, что Эмилия умрет во время сей операции...

Но я не знал всего этого.

В те дни я, по рассказам сестры и Элен, был как не свой. Я не мог
искать помощи. В этих обстоятельствах любой, кто помог бы -- попал в поле
зренья Фуше и сделал первый шаг к гильотине.

Сестра моя бросила своего Талейрана и принялась утешать меня привычными
способами, говоря:

- "Ты сошел с ума! Подумай обо мне, подумай о матушке, вспомни об
Империи! Она -- агент противника. Ее уже нет! Что-то случилось и ее --
просто нет!!! Я приказываю тебе -- не искать ее!"

Слова сестры падали, как в песок. Я отвечал:

- "Эта женщина решилась родить от меня. Теперь я в ответе. Если ее
убили, иль она сама умерла, я должен сыскать могилу. Если она в заточении, я
должен спасти ее. Да не ее! Того, чье сердечко бьется под ее сердцем! Это
мой Долг перед Нашими Предками!"

Говорят, в эти дни я страшно похудел и осунулся. Даже жандармы,
узнававшие, что я ищу, проникались тут уважением и помогали посещать дальние
монастыри и больницы. Все - тщетно.

И вот однажды Элен за ужином вдруг заметила:

- "Ты заметил, - Доротея не вышла к столу? Она теперь на диете. Главное
теперь, - не повредить маленькому".

Я чуть было не застонал:

- "Господи, и она туда же! Что у вас тут в Париже -- воздух такой?! От
кого?! Как?"

Тогда Элен пожала плечами и сухо сказала:

- "От тебя. У тебя сильное семя. Раз смогла какая-то там Эмилия --
неужто отступится урожденная Бенкендорф?! Она верит, что ты лучший отец для
ее ребенка. А для нее - живой брат.

Коль ты не можешь ради всех нас перестать совать голову под топор,
сделай это ради своего же ребенка. И - племянника".

Я ринулся в Дашкину спальню, прыгая через ступени. Я кричал, что не
хочу вызвать на нас Гнев Божий, ибо...

Да что тут говорить?!

Но когда я ворвался к негоднице, она, небрежно примеряя пеньюар для
беременных и нежно оглаживая свое чрево, отрезала:

- "Сколько у меня было абортов... А годы идут...

Как ты думаешь, - когда за нами придут? Ведь после дела с рулеткой за
нами придут -- не так ли?

Как по-твоему, - эти варвары вешают на дыбу беременных? Иль это, как
говорят -- чисто русский обычай?

И коль я не буду беременна, сколько я выдержу ударов шпицрутеном промеж
ног? И сколько мужиков меня изнасилует, чтоб сломить мою волю?

Но если ты будешь настаивать, я, конечно же, пойду на аборт. Только
ради тебя... Сашенька..."

Я утратил дар речи. Я до того дня и не думал над сим аспектом проблемы.
Я лишь подошел к любимой сестре, обнял ее, крепко поцеловал, погладил
животик и прошептал:

- "Ежели что, - Грех отныне на мне".

Окружающим мы сказали, что это я -- желаю ребенка от своей родимой
сестры. Так оно, в сущности, и -- случилось.

Через пару недель в доме Несселей была очередная пирушка и на нее