тоном, мешавшим Штруму высказать свое раздражение, проговорил:
людей с еврейскими фамилиями.
Виктор Павлович, - сказал он, - перед институтом поставлены ответственные
задачи. Вам не нужно говорить, в какое трудное время эти задачи поставлены
перед нами. Я полагаю, что ваша лаборатория не может полностью в настоящее
время способствовать решению этих задач. А тут еще вокруг вашей работы,
несомненно интересной, но столь же несомненно и спорной, был поднят
чрезмерный шум.
дезориентирует научных работников. Вчера со мной подробно говорили по
этому поводу. Был высказан взгляд, что вам следовало бы задуматься над
своими выводами, они противоречат материалистическим представлениям о
природе вещества, вы сами должны выступить по этому поводу. Некоторые люди
из неясных для меня соображений заинтересованы в том, чтобы спорные теории
объявить генеральным направлением науки именно в пору, когда все силы наши
должны быть обращены к задачам, поставленным войной. Все это крайне
серьезно. Вы же пришли со странными претензиями по поводу некоей
Лошаковой. Простите, но я никогда не знал, что Лошакова - еврейская
фамилия.
глаза враждебного отношения к его работе. Сейчас впервые он услышал это от
академика, руководителя института, в котором он работал.
никак не следовало ему говорить.
сказал, что логика математических выводов сильней, чем логика Энгельса и
Ленина, и пусть Бадьин из отдела науки ЦК приспособляет взгляды Ленина к
математике и физике, а не физику и математику к взглядам Ленина. Он
сказал, что узкий практицизм губит науку, кем бы он ни был высказан, "даже
самим Господом Богом"; лишь великая теория порождает великую практику. Он
уверен, что кардинальные технические вопросы, и не только технические,
будут еще в двадцатом веке решаться в связи с теорией ядерных процессов.
Он охотно выскажется именно в этом духе, если товарищи, имен которых
Шишаков ему не называет, считают нужным его выступление.
Алексеевич, то вам не следует отшучиваться, если вы действительно русский
интеллигент, - сказал он. - В случае вашего отказа в моих просьбах я
вынужден буду незамедлительно уйти из института. Так работать я не могу.
человек. Мне стыдно перед людьми, которые ждут от меня помощи и защиты от
несправедливости.
хватило запала второй раз повторить слова о незамедлительном уходе. Штрум
увидел по лицу Шишакова, что тот заметил эту смягченную формулу.
вынужден учесть ваши пожелания.
течение всего дня. Приборы в лаборатории, новая установка, монтаж которой
близился к концу, казались ему частью его жизни, мозга, тела. Как ему
существовать отдельно от них?
в то же время он ощущал себя сильным. Его беспомощность была одновременно
и его силой. Но мог ли он думать, что в дни своего научного торжества,
вернувшись в Москву, ему придется вести подобный разговор?
сотрудники особенно сердечно сегодня относятся к нему.
вы, - сказала она.
преодолеть привычки делиться с ней всем, что происходило с ним, и в
передней, снимая пальто, проговорил:
слова, которые были ему неприятны:
будет вместо тебя Соколов или Марков, - она подняла голову от шитья. -
Пусть твой Ландесман на фронт пойдет. А то действительно получается в
представлении предубежденных людей: еврей еврея устраивает в оборонном
институте.
пожалей. Помнишь, как у Некрасова сказано: "Думал бедняга в храм славы
попасть, рад, что попал и в больницу". Я-то считал, что оправдал тот хлеб,
что ел, а от меня покаяния требуют за грехи, за ересь. Нет, ты подумай
только: выступить с покаяниями. Ведь это бред! И тут же меня дружно
выдвигают на премию, студенты ходят. Это все Бадьин! Впрочем, какой уж там
Бадьин. Садко меня не любит!
пиджака, спросила:
Надя повесила у газового счетчика.
придется заполнять стоэтажные анкеты, выслушивать то, что я сегодня
выслушал. Какая мощь! Государство и человек... то вознесет его высоко, то
в бездну бросит без труда.
- Почти каждый день она возвращается домой после комендантского часа.
отдернула маскировку и вижу, - Надя идет с каким-то военным, остановились
возле магазина "Молоко", и стала с ним целоваться.
стал смеяться. Пожалуй, только одна эта ошеломляющая новость и могла
отвлечь его от тяжелых мыслей, оттеснить его тревоги. На мгновение глаза
их встретились, и Людмила Николаевна неожиданно для себя тоже рассмеялась.
В этот миг возникло между ними то полное, возможное лишь в редкие минуты
жизни, понимание, которому не нужны слова и мысли.
некстати проговорил:
соединились мысль о прожитой жизни, о судьбе Толи и Анны Семеновны, о том,
что война, старость ли неминуемо разрушает жизнь, и что сколько бы славы и
богатства ни добыл человек, состарившись, он уйдет, умрет, а вместо него
придут молодые ребята, и что, может быть, самое важное пройти по жизни
честно.
слитности жизни умели и разделять.
часто не умеют себя вести - взрываются, грубят, бывают бестактны и
нетерпимы, и их обычно винят во всех неурядицах и на работе и в семье. А
те, кто не правы, обидчики, они умеют себя вести, логичны, спокойны,
тактичны, всегда кажутся правыми.
Николаевна сказала мужу:
растрепанная и красноносая, вошла в столовую, он сказал: - С кем это ты
целуешься перед парадной дверью?
смотрела на отца.
самоуверенным голосом Нади. Он оглянулся на жену, - видит ли она Надю.
Штрума. - Возможно, собралась!
никогда не лгала своей маме.