великому князю.
головой и вздыхая, младший Морозов - У нас хоть его не убьют, Ивашку-то?
ить и самому пакостно стало, когда его на таковое дело согласил! Видать по
всему, недолго они тут просидят с ханом своим! То ли Урус, то ли Тимур, а
кто-нито его да прихлопнет! Ежели не сам Мамай себя генуэзским фрягам
продаст! А мальчишку жаль, коли уморят его у нас на Москве! Доброй вышел
бы князь!
князей владимирских, сам понимай, не может быть на Руси!
засыпавшему твердую, промороженную землю. Необлетевшие березы, полные
золотой, слепительно-яркой на белизне снегов листвы, стоят, словно
диковинные, горящие холодным золотым огнем свечи. Всхрапывает конь,
равномерно покачивается новая расписная дуга. Вторые сани, виляя, несутся
вослед первым. Ременный конец, которым привязана поводная лошадь к задку
передних пошевней, то натягивается, то провисает. Когда кобыла, часто
работая ногами и роняя клочья пены с удил, слишком приближается к задку
саней, Иван взмахивает кнутом, осаживая:
мешки с зерном и Наталья, замотанная в шерстяной плат, утонувшая в мужевом
тулупе, рядом с сыном.
ногах. Мать дергает его за полу зипуна, необидно усаживает:
Наталья только что привела осенний обоз на Москву, сдала хлеб и вот решила
проведать племянника.
рост, голос начал ломаться. А сыновца, поди, и не узнать! - думает
Наталья. Посылала хлеб, на словах передавали, что жив, а какой стал - не
видела.
до твердоты санной ездой. Значит, люди жили тут, даже умножились. И верно,
на старом пожоге стояла белая, только что срубленная изба. Знакомый дом,
тот же сосед, та же жонка. Выбежали, узнали. Как же, как же!
вытянулся, лицо оделось уже первым пухом, но был худ, чуялось, невдосталь
и ест. Наталья пригнула к себе, облобызала племянника. Иван, как взрослый,
подал двоюроднику ладонь, но не утерпел, дернул, стараясь стащить с места.
Лутоня устоял, усмехнувшись, сам, дернув, перетянул Ваняту к себе. Все же
был тремя годами старше.
мне тута...
невеликая, по плечо ему, девонька с едва намеченной грудью и красными от
работы на холоде руками, которыми она мяла суровый передник, не смея
поднять глаз на тетку-боярыню.
стол. Развязали телушку, завели в хлев, где бык (уже не бычок, а бычина с
низко висящим подгрудком, с широкою породистой мордой и страшенными - в
основании и двумя ладонями не обхватить - рогами) снисходительно обнюхал
заробевшую, еще не готовую невесту и отворотил морду, продолжая медленно
жевать сенной клок и уставя сонные, с поволокою, глаза на новых гостей.
нет, да заматерел! Нынче с привязи и спускать опасно... Бить надобно! -
присовокупил он с сожалением, глядя на красавца - единственную оставшуюся
память ото всей отцовской скотины.
Наталья, оглаживая бычью морду. Тот мотанул головой, прочертив рогами
кривой след в воздухе, и снова замер, лениво пережевывая корм.
купляли даже!
глиняной латке. Пока Иван с Лутонею, натужась, заносили хлеб в холодную
клеть, ссыпали зерно в лари, распрягали и заводили коней в стойла, поспело
немудреное варево, и Наталья, щедро достав из укладки гостинцы, уставила и
украсила стол салом, копченой уткой, грудкою московских имбирных пряников
и вельяминовским, белого теста рыбником с половиною жирной стерляди.
Лутоня ел столь торопливо и жадно, что Наталья украдкою даже всплакнула,
промокнув укромную слезу концом головного платка. Досыта, поди, с той-то
поры ни разу не едал!
кусочку от пряника, мерила Наталью глазами.
Мотя, сбрусвянев, уронила латку и выбежала вон из избы. Лутоня неспешно
встал и вышел следом за нею.
срамим, а все, как свет, к ему да к ему! Оженить бы их, што ли... - Она
просительно подняла глаза на Наталью, и та, склонив голову, отмолвила
кратко:
- боярская родня!
беседовала с ними. Ивану сказала потом не без торжественности:
переборол себя и вдруг, широко улыбнувшись, предложил.
в лоб.
так похож был сейчас Иван на покойного Никиту Федорова!
попом.
развязать мошну, дабы не бить своей скотины, которой у Лутони, почитай, и
совсем не было, и не ударить в грязь лицом. Пели старинные величанья,
шутили, вгоняя молодых в краску. Гости разошлись уже за полночь.
свадьбы заспанного Лутоню, пока Мотя, счастливая, с припухшими от поцелуев
глазами, прибирала столы. - Кобылу тебе оставляем, от нас с Иваном, не
уморишь ее?
копны у меня уже есть, думал Рождеством продать в Рузе... - Он присел,
морща лоб, стал прикидывать, сколько надобно сенов на кобылу с телушкою.
Держи! Тута две полугривны, только сена купляй сразу, не жди до весны!
Конем и вывезешь! А то по весне и заплатить придет вдвое, и возить
намучаешься по глубокому-то снегу!
колени и земно поклонился Наталье.
плечи. Лутоня плакал. Дав справиться с собою, подняла, успокоила.
расставании.
снег. Зима наступила полная, и теперь оттепели не жди до весны! Небо
серо-сиреневое, мягкое, оно много темнее белого снега, и давешние березы
уже облетели и лишь чуть-чуть посвечивают тусклыми блестками остатнего
пожухлого золота.
заговенье, на второй день. Старый митрополит сам встречал дорогой поезд и
твердо, прекращая все недоумения, повелел отвести пленника к себе, на
митрополичий двор. Дмитрию, не сожидая вопроса, высказал:
Дмитрий, подумавши, полностью согласился с митрополитом.
месяца, после Рождества, Михаил Василич Кашинский сложил целованье князю
Михайле и укатил из Кашина в Москву, откуда устремился в Орду хлопотать о
своих правах под тверским родичем.
Пронский, а первого марта - князь Еремей, подручник Михайлы
Александровича. Тем же мартом, двадцать седьмого, в самом конце года,
скончался тверской владыка Василий
Мережковский Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Андреев Николай
Белогорский Евгений